Родился я на окраине Екатеринбурга. Папа — классический советский инженер-электрик, он всегда желал мне добра, но был эмоционально закрыт. Эту ролевую модель я с гордостью пронес до 30 лет, пока не пошел к психотерапевту после развода.

Мама же родилась в деревне, в семье, где было восемь братьев и сестер, потом переехала в город и прошла путь от машинистки до директора магазина. Если закрытость и большой нос у меня от папы, то кудри, амбиции и тревожность — от мамы. Я всегда был удобным ребенком, и мама даже мне недавно сказала, что до 11 лет я ни разу не сказал ей слова «нет». А это значит, что до 11 лет у меня ни разу не спросили, что я вообще хочу. При этом, мне кажется, родители старались быть достаточно прогрессивными, у них даже в тумбочке была спрятана книжка, какое-то подобие учебника с картинками по сексу. В общем, спасибо этой книжке за мое счастливое детство. Наверное, у меня была абсолютно классическая семья: родители на работе, дети в школе, вечером за ужином на вопрос «Как дела?» отвечаешь дежурное «нормально» — и все довольны. Короче, классика.

Как же в моей жизни появились собаки? Все детство я хотел собаку. Но зайдем еще раньше. Итак, далекий 1970-й, папе 21, он вернулся из армии и увлекся воспитанием своей собаки — немецкой овчарки Жанны. Как я уже говорил, папа у меня не самый открытый человек, поэтому о его успехах я мог судить только по количеству медалей с выставок и соревнований. А медалей было очень много. И самое мое любимое занятие в детстве — перебирать эти медали и рассматривать картинки на них: такие красивые и сильные собаки там были изображены. Вторым моим любимым занятием было засовывать пластилин в соковыжималку, но после первого раза соковыжималку больше не покупали. Естественно, с самого детства я мечтал о собаке. Но были 1990-е, а там, как известно, убивали людей и все бегали абсолютно голые. Жили мы достаточно небогато, поэтому папа с утра до вечера пропадал на работе, а потом бомбил на своем красном «Москвиче», а мама была уже домохозяйкой, возилась с двумя детьми и параллельно пыталась продать вагон сахара, а в выходные они строили дачу своими руками. А что вы знаете о выгорании? Очевидно — было не до собаки. И аргумент был такой: с собакой надо гулять в 6 утра, а маленький Егорушка этого делать не будет. И вот Егорушке надоели эти аргументы. На дворе 2000-й, мне 13, у папы стали водиться бабосики, так как он поменял свой «Москвич» на «ВАЗ-универсал» цвета «мокрый асфальт». И я понял, что пора действовать. А дальше была история, которой меня стыдила сестра, рассказывая ее девочкам, которые мне нравились.

История такая: я связал шнурки и привязал к ним кроссовок. И так я вставал в 6 утра каждый день и гулял по коридору с этим кроссовком. Через неделю мы поехали за щенком русского спаниеля. И назвали ее Кэт. Да-да, собаку назвали Зэ Кэт. Думаете, откуда я такой творческий — это от ма и па. Катерпиллер, моя первая собака, стала мне лучшим другом и помогла пережить подростковый возраст, ведь чувствительным людям в детстве живется непросто. Это как фильм «Хорошо быть тихоней», но без Боуи в магнитоле и в реалиях заводской окраины Свердловска. Вставать в 6 утра мне было тяжело, и утром гулять с Кэтой приходилось все равно папе.

После школы у меня особо не спрашивали, что я хочу. Был выбор между электрофаком и физтехом в местном политехе. Я сходил к папе на работу, и мне показали, что есть такие чуваки, как диспетчеры — они получают тысячу долларов. Я быстро прикинул, сколько мне зарплат понадобится, чтобы купить подержанную «девятку», и пошел по стопам бати — на электрофак. После окончания института мне предлагали комфортную работу в Екате, но мой внутренний достигатор рвался доказать всем, что может перевернуть мир. Так я оказался в Перми на стартовой, но перспективной позиции с зарплатой 17 500 рублей.

После двух лет работы в Перми меня пригласили обратно в Екатеринбург на хорошую должность — расследовать аварии в энергетике. Я вернулся в Екат, женился (свадьба с яхтами и кортежем сигналящих автомобилей — все как надо), купил подержанный внедорожник и завел собаку. В общем, воплотил мечту своих родителей. Так у меня появилась двухмесячный щенок аргентинского дога Снупи — по сути первая собака, которая считала меня самым лучшим человеком во Вселенной, потому что Кэт больше любила папу, а меня скорее терпела — я же вроде его родственник.

Через месяц милый щеночек превратился в маленького демона, который пытался сожрать меня, бесился и превратил мою жизнь в адок, тогда мы пошли в дог-школу. Воспитание собак меня так зацепило, что следующие три года я каждый день занимался со Снупи, ездил на собачьи семинары, читал книги — целиком погрузился в эту тему. В итоге мне предложили стать инструктором-кинологом. И я начал работать с другими собаками. Однако через полгода я понял, что не могу совмещать собак с основной работой. Пришлось выбирать: на тот момент достигаторство взяло верх, и я оставил дог-школу, целиком ушел в энергетику и параллельно писал кандидатскую диссертацию на тему управления энергосистемами. Так, в аспирантуре я разработал методику достоверизации данных, которая используется в реальных энергосистемах. Писал диссертацию и уже через восемь месяцев собирался выходить на защиту, но мне поступило предложение, от которого не отказываются. Меня пригласили войти в команду ребят, которые рулят энергосистемой. Эти ребята называются диспетчерами — такие чуваки, которые руководят ликвидацией аварий на электростанциях, ЛЭП и вообще везде, где есть электричество. Диспетчер как квотербек: все энергетики мечтают им стать, а все девчонки хотят пойти с ним на выпускной.

Я бросил аспирантуру, четыре месяца практически жил на электростанциях, досконально все там исследуя. Потом еще пять учил нормативные документы и правила ликвидации аварий. Сдал экзамен в Ростехнадзоре и стал диспетчером. Через два года я стал лучшим ликвидатором в Свердловской области и представлял область на соревнованиях, вошел в топ-3 ликвидаторов аварий. Потом я стал старшим диспетчером — это самый главный чувак, который управляет энергосистемой всей области (более тысячи человек в подчинении): отдает команды на электростанции, в том числе атомные, он несет уголовную ответственность за электроснабжение пяти миллионов человек. Короче, очень нервная работа, и если первые пару лет мне было интересно, то после стало понятно, что пора что-то менять. И я переехал в Москву и устроился в головной офис своей этой госкомпании: руководил рабочей группой — мы писали стандарты по энергетике. Это было настолько скучно, что через полгода я сказал, что ухожу. Спустя 12 лет работы в госкорпорации и успешной карьеры я ушел, по сути, в никуда, было только понимание, что я хочу заниматься воспитанием собак.

Так, я написал своему старому тренеру и сказал, что хочу у него учиться, готов жить в палатке перед его домом, мыть его машину каждый день, есть только рис, как Карате-пацан, и учиться, учиться. Но собачий мистер Мияги отказал, но я был настойчив, и он познакомил меня с Наташей Блохиной, она суперкрутой кинолог, дрессировщик и заводчик служебных бельгийских овчарок. Я рассказал Наташе про свой системный подход во всем и про то, как я вижу кинологию: это как энергосистема — куча исходных данных, надо их структурировать и выстроить понятную наглядную схему обучения. Наташа ухмыльнулась, но согласилась меня учить, и следующие три месяца я с утра до вечера ходил на все ее занятия, смотрел на собак, задавал миллионы вопросов, писал конспекты, потом мы вечерами долго обсуждали подходы к воспитанию собак. И через какое-то время я понял, что в воспитании собак важнее не система, а то, насколько хорошо ты чувствуешь собаку. У тебя может быть хоть сколько хорошая система знаний, но если ты не слышишь, что собака пытается тебе сказать, то, во-первых, ты пытаешься причинить добро, не понимая, что хочет в этот момент собака, а во-вторых, это просто неэффективно.

Спустя три месяца Наташа решила, что я готов. Точнее, она сказала, что теперь я не лучше и не хуже большинства дрессировщиков, но по крайней мере не просто учу, а смотрю, что мне показывает собака. Стал находить заказы на «Профи.ру», ездить с Китай-города в Зеленоград, чтобы провести занятие за тысячу рублей, короче, стал заниматься кинологией до того, как начал в этом что-то понимать.

За последний год я провел более 500 занятий, и если я начинал как дрессировщик, то есть как тот, кто понимает процесс дрессировки, знает тонкости и понимает, как научить любому упражнению, от «дай лапу» до залазить задними ногами на стену, то через какое-то время мне стало понятно, что этого недостаточно. И я начал углубляться в матчасть и пришел в зоопсихологию, этологию и науку о благополучии животных. Этология — это дисциплина о поведении животных, и ее отличие от дрессировки в том, что здесь во главу угла ставятся потребности и естественные желания животных — так называемое видотипичное поведение. Когда я погрузился в эту тему, то понял, что интуитивно всегда стремился выстроить диалог с собакой, быть с ней партнером, а не выступать с позиции силы. То есть у меня всегда была цель сделать собаку счастливой. Но как объективно оценить, что собака счастлива? Оказалось, что есть наука, которая может это оценить. Только в научных кругах не используют эфемерное понятие «счастье», а называют его благополучием. Ну ученые — что тут сказать? И, так как я человек с инженерным мышлением и научным прошлым, мне было важно, чтобы это понятие благополучия можно было объяснить фундаментальными научными исследованиями. Именно в этологии я нашел ответ на вопрос, который меня долго мучил.

Вот, например, ко мне обратилась клиентка, у которой собака кидалась на других псов и не подходила по команде «ко мне». И если классический дрессировщик начал бы с того, что ввел активные упражнения и игры, чтобы создать эмоциональную связь между хозяйкой и собачкой (создал бы ассоциацию у собаки, что с хозяйкой очень весело и классно — тогда питомец радостно побежит к хозяину в любой ситуации), то мы начали с того, что проанализировали условия жизни собаки — все, от режима кормления и общения с хозяйкой до расположения лежанки и формата прогулок. Оказалось, что хозяйка, сама того не замечая, часто говорила собаке слова типа «нет» и «нельзя» и при этом любила ее тискать. В итоге собачка, во-первых, испытывала стресс, а во-вторых, стала избегать хозяйку, чтобы случайно не наткнуться на непрошеные ласки. Так, мы убрали на две недели все ласки, которые не нравятся собаке. В итоге в конце первой недели собака сама начала приходить на диван к хозяйке, ложиться под бок и просить, чтобы ее погладили, хотя раньше такого никогда не делала. Через какое-то время собака стала меньше реагировать на других собак и чаще подходить к хозяйке на улице. Потом мы добавили активные упражнения из дрессировки, чтобы улучшить контакт и подзыв. И проблемы решились. В таких историях меня радует, что мы не просто решили проблему поведения, а заново выстроили отношения между человеком и собакой. Ушли от позиции «ты должна» и пришли к «мы партнеры, давай выстраивать диалог». Тогда собака начинает доверять тебе и считать тебя другом — по-моему, это гораздо важнее, чем идеальная команда «рядом» или «сидеть».

В феномене «Песьего института» дело даже не в дурацком милом названии или моей смазливой мордашке в инстике (организация Meta признана экстремистской и запрещена на территории РФ), а в искренности и в том, что есть вещи, в которые я верю. Это, с одной стороны, добро и счастье, а с другой — наука и абсолютно доказуемые вещи. В этом и секрет: когда ты не только на уровне ощущений чувствуешь, что собака счастлива, но и можешь с помощью науки это объяснить. Так и работаю: стремлюсь сделать собак счастливыми, опираясь на современные научные подходы.

Вообще люди хотят быть счастливыми и хотят видеть своих собак счастливыми. Собака — близкий друг: люди хотят доверять человеку, который будет воспитывать их собачку. Им важно, чтобы у этого человека было доброе сердце. При этом все хотят результат. Поэтому кинолог должен быть экспертом в своей области. Вот на стыке этих двух ценностей — доверия и экспертности — находится мой подход.

Фото: Александр Лепешкин