Кто ты, Игорь? Часто себя об этом спрашиваю. Юрист, преподаватель и социальный предприниматель. Зачем так много?

Я рос в военном городке в обычной семье, но мне повезло — родители на многое закрывали глаза, а там, где было нужно, помогали. Я был непростым ребенком.

Я рано начал работать. В 14 лет устроился на ферму пастухом. Первая зарплата — 527 тыс. неденоминированных рублей. Подъем в 4.00, домой не раньше 17.00. Надо мной постоянно смеялись во дворе — пастушок. Родители предупреждали, что мне придется пережить много неприятных моментов. Зато я узнал цену деньгам.

У меня была серия детских энциклопедических книг «Аванта+» — все они зачитаны до дыр. В девятом классе в пику родителям выучил латынь. Просто хотел доказать, что не дурак.

Я вырезал из дерева и после девятого класса хотел поступать в ПТУ осваивать профессию резчика-краснодеревщика. Благо в тот год отменили набор.

В итоге я оказался на студенческой скамье — поступил на факультет философии и юриспруденции ГКА им. Маймонида. И, должен признаться, перспектива стать юристом меня совсем не радовала. Но…

Впервые в суде в качестве представителя я оказался в 18 лет. Мне сказали: «Ты ж юрист? Вот и давай!» Ничего я еще не знал. Мы только начали учиться. Интернета у меня тогда тоже не было. Спасла Ленинка. Сейчас сложно представить, но мы много времени проводили в главной библиотеке страны. Дело я выиграл, оно было несложное. Но стало ясно: как бы в вузе ни учили, нужно учиться самому.

На четвертом курсе меня взяли на службу в Контрольный комитет города Москвы. Точнее, он создавался на моих глазах. Руководство требовало от меня разбираться в нетривиальных задачах, работать с аналитикой, готовить заключения — в общем, я был не только юристом. Мне сильно повезло: находясь вблизи от центра принятия решений, я мог наблюдать за работой первоклассных управленцев. Кстати, мне разрешали периодически представлять интересы в суде, тогда я бесплатно защищал всех, кто попросит, ведь нужно было развиваться в практическом плане.

После отставки Лужкова команда сменилась, началась новая жизнь. Я ушел в частную практику, стал больше преподавать. Хотя на кафедре меня оставили сразу после окончания университета, по-настоящему преподавателем я почувствовал себя после 2011 года. И так сложилось, что мне предложили апгрейдить родной факультет. Это был интересный период, если раньше я был лишь наблюдателем, то теперь стал творцом — жил на работе, обрастал интересными людьми, постепенно формировалась команда. При этом я продолжал бегать по судам.

В российской системе высшего образования есть топовые вузы, вузы средней руки и дно. Возьмем МГУ или ВШЭ. Туда идут лучшие, там учатся сами. Рай для преподавателя в смысле уровня студентов. Да и работать в таких вузах престижно, эдакий пиар-жирок. Однако у средних вузов есть колоссальный плюс — преподавателям часто дают карт-бланш. «Разбираешься в теории права? Приходи, преподавай так, как считаешь нужным». В крупном вузе так не получится. Наша академия была как раз средним вузом.

Мне нравится преподавать на первом курсе. Не потому, что там сидят юные, а ты для них — царь и бог. Преподавать первому курсу сложнее всего. Ты должен сделать так, чтобы к концу года вчерашний школьник разговаривал с тобой на одном языке. К нам в академию поступали средние ребята, и моя задача была подтянуть их, чтобы они не уступали студентам МГУ. Понятно, в итоге результата добивались лишь единицы. Хотя, возможно, я зря так говорю, со мной в этом плане сложно — лень и непрофессионализм готов каленым железом выжигать.

Четко помню, когда прочувствовал весь груз ответственности за студентов. Мне было 25 лет, учебный год только начался. Первокурсница бежала на первую пару и случайно попала под поезд…  Это все так далеко от тебя, но как только берешь трубку и звонишь маме…  Мир переворачивается.

До 27 я спал не более четырех часов. Я успевал все: факультет, лекции, иностранные языки, практика и для полной картины — бизнес. Чего только не было, от торговой точки до автосервиса. Должен признать, Рокфеллером я не стал.

Когда грянула реорганизация, академию присоединили к более крупному университету, а я вернулся к линии старта, на пять лет назад. За плечами — правительство Москвы, факультет, десять лет практики, и все сначала. Деньги были, я много путешествовал, снимал квартиру в самом центре, утопал в книгах и нереализованных хобби. Но меня подмывало изнутри, я чувствовал, что долго так не смогу, нужно дело, сложная и, главное, полезная задача, проект.

Как раз в это время мой партнер Елена Мартынова всерьез задумалась о проекте Everland. Тогда еще не придумали этого названия, но была накоплена критическая масса историй, в том числе личных. У меня было несколько талантливых, ярких студентов с инвалидностью. Мы не теряли связь после их выпуска. И мне было больно видеть, как они умирают в профессиональном смысле, не начав жить. Один парень, например, из-за болезни Бехтерева оказался не востребован и устроился вахтером.

Вы можете подумать: ладно, человек чем-то болеет, но грамотный договор он может составить, пусть занимается частной практикой. Нет, нельзя заниматься частной практикой, если у тебя нет опыта. Даже самый лучший вуз не выпускает готового к автономному плаванию юриста. Мои огонь, вода и медные трубы начались в 18 лет, но большая часть начинает погружаться в практику лишь на старших курсах или в первые годы после выпуска. А что делать ребятам с инвалидностью, с ограниченными возможностями здоровья? Когда я рассказываю знакомым предпринимателям про Everland, мне говорят: «Правильно, правильно. Все равны. Инвалидность? Да разве это причина!» А на поверку-то все иначе — все хотят видеть не просто юриста, а пышущего здоровьем терминатора, способного работать нон-стоп.

Ну вот что делать? Как изменить ситуацию так, чтобы ребята могли реализоваться? Чтобы не вахтером и не банки в супермаркете расставлять, а юристом, дизайнером, журналистом, программистом. На тот момент я знал Лену Мартынову порядка двух лет — мы были совладельцами автомастерской. Я знал, что она занимается благотворительностью и вообще в этой сфере давно и серьезно. Я позвонил и сказал: «А давай сделаем НКО».

В итоге мы написали бизнес-план и обратились к социальному инвестору Борису Жилину. Он нас выслушал и дал нам беспроцентно 4 млн рублей, которые мы только недавно начали отдавать и несказанно радуемся каждому траншу как доказательству состоятельности наших гипотез. Вообще Жилин не просто денег дал, он сделал гораздо больше — первым поверил в Everland.

О чем же наш проект Everland и что мы заложили в бизнес-модель? С одной стороны, он социальный — мы даем работу людям с инвалидностью, а с другой — предпринимательский, поскольку наши специалисты с инвалидностью — юристы, дизайнеры, веб-программисты — оказывают услуги другим НКО и коммерческим компаниям в направлениях, в которых мы сами разбираемся лучше всего: юриспруденция, дизайн, создание видео- и текстового контента, веб-разработка.

Мы очень долго думали над моделью. Нам говорили: ребята, вы ненормальные, учредите обычный фонд. А мы не хотели. Фондов в стране десятки, а инвалиды как не работали, так и не работают. Everland запустился в 2016 году, и эти четыре года были работой на выживание, на наше с Леной выживание. С учетом накопленного обоими опыта мы постоянно наступали на разбитую лампочку. Меня не покидало чувство «последнего месяца работы». Все же мы выжили, окрепли и развиваемся.

Агентство и платформа Everland сегодня объединяют порядка 400 человек со всей России и СНГ. В масштабах страны цифра ничтожная. Мы это понимаем и активно масштабируем проект. Подали документы, получили президентский грант и в конце 2019 года запустили интернет-платформу по трудоустройству людей с инвалидностью evland.ru. IT-проект получился масштабный, это синергия нескольких решений: он включает в себя информационный сайт, блоки психологического и профессионального тестирования, блок обучающих авторских курсов, раздел для кураторов и наставников. Сейчас еще прикручиваем биржу проектов, где компании смогут размещать заказы, а специалисты с инвалидностью, зарегистрированные на платформе, — их выполнить. За уровнем приходящих специалистов будут следить наши сотрудники — психологи, кураторы, наставники. Мы — гарант хорошо выполненной задачи.

Сегодня у Everland порядка 200 клиентов, в основном небольшие компании, но есть и такие крупные, как «Билайн» и Сбербанк, наших ребят увидели в работе, нам доверяют, заказывают самые разные продукты: motion-ролики, экспертизу доступности сайтов для людей с инвалидностью, дизайн, но юридическое направление продвигается очень тяжело. Клиенты в основном приходят ко мне, а я, если вижу, что ребята могут справиться, передаю дела им.

Я понимаю, что сотрудники наши молоды, в них надо вкладывать, но я уже вижу очертания очень сильной процессуальной команды, и если мы не сгорим в полете, то лет через пять юридическое направление Everland вырастет, надеюсь, в юридическую фирму, где юристы с инвалидностью смогут работать в том объеме, который мы сейчас себе позволить не можем из-за боязни доверителей.

В Швеции есть компания Samhall — единственный государственный оператор, который решает все вопросы трудоустройства людей с инвалидностью в стране. Мечтаю, чтобы так же было и с Everland в России. Чтобы проект стал устойчивым, вышел на самоокупаемость, а мы перестали управлять вручную и постоянно вкладывать личные средства. Автосервис, кстати, пришлось продать.

Конечно, для изменений нужны не только наши усилия. Нужно, чтобы у людей в головах что-то изменилось.

Фото: из личного архива Игоря Новикова