Я помню себя с двух лет. Отдельные вспышки воспоминаний — события, люди, сцены. Помню, я разбил градусник, и вся семья собирает ртуть; помню, как меня крестили; помню, мы нашли ежа в малине на даче…
Еще помню сцену: я сижу на полу, играю, а из старого пластиночного проигрывателя звучит музыка. Клавирные концерты Баха. Меня завораживает. Но потом музыка заканчивается, а мне хочется, чтобы она продолжалась. Сейчас, спустя годы, мама рассказывает, что я начинал скандалить и требовать, чтобы музыку завели снова и снова. В семье никогда не было ни музыкантов, ни меломанов. Поэтому родителей сильно удивляло, что их ребенок проявляет такой интерес к классической музыке. И когда мне было 2 года и 3 месяца, мама отвела меня в кружок по музыке для маленьких детей. Помню, что мне нравилось. Учительницу звали тетя Саша, она любила музыку и любила детей. Но скоро она переехала в другой район, и занятия прекратились. А я регулярно спрашивал: когда я буду опять заниматься музыкой? Взрослые опять подумали, что с ребенком что-то не так, и тогда мама сорвала написанное от руки объявление на остановке около нашего дома: «Уроки музыки». К нам домой пришла молодая женщина, только что окончившая педагогический институт. Позднее выяснилось, что я стал ее первым учеником. Поэтому она сильно волновалась и спросила: «Сколько ребенку лет?» «Четыре с половиной года», — ответила моя мама. «Ну для профессиональных занятий вы, конечно, уже опоздали», — сказала Елена Владимировна. Моя мама, оправдываясь: «Но мы и не претендуем, мы просто попробуем». Вот так, с тех пор я и пробую.
Вообще в детстве я никогда не мечтал ни о какой профессии. Но, помню, когда я видел в кино или в мультфильмах, как кто-то выступает на сцене, будь то музыкант, актер, певец или фокусник, мне хотелось быть на его месте. Хотелось быть на сцене и выступать перед людьми, казалось, в этом есть что-то волшебное и магическое. Тем не менее в моей жизни никогда не было момента, когда бы я решил: я стану пианистом. Я просто делал то, что у меня получалось, и старался делать это хорошо. Пробовал. После двух лет занятий дома меня приняли в музыкальную школу. Не то что я сильно этого хотел, но попробовать было можно. Потом я оказался достаточно подготовлен, чтобы быть принятым в училище при консерватории, что ж, попробую, решил я. Далее я «пробовал» уже в стенах Московской консерватории и в учебных заведениях Западной Европы и Америки. Помимо этого я также некоторое время пробовал играть в большой теннис и занимался живописью. Но, по-видимому, игра на рояле у меня получалась лучше. Хотя карандаш и кисти периодически попадают ко мне в руки до сих пор.
Конечно, мой путь в музыке совсем не был гладок и безмятежен. Мне не довелось иметь одного главного учителя в профессии. У меня было много педагогов, отношения с ними складывались по-разному, и далеко не обо всех я вспоминаю с теплотой. В связи с этим были свои взлеты и падения. Достаточно сказать, что в 9 лет я впервые выступил с оркестром на сцене Большого зала Московской консерватории, а спустя год решил бросить музыку. Подобное не раз случалось уже и в более сознательном возрасте, и каждый раз знакомые и друзья, теперь уже из разных стран, начинают усиленно уговаривать меня продолжить, сыграть еще один концерт, попробовать еще раз. Может быть, если бы не мои друзья, то мой путь в профессии был бы совсем иной.
У меня очень рано появились любимые музыканты, которые вдохновляли меня в профессии и в жизни. Это пианисты Святослав Рихтер, Гленн Гульд, Вэн Клайберн, скрипач Иегуди Менухин, виолончелист Мстислав Ростропович. Меня с детства восхищали их личности, мне казалось, что они своим искусством делают мир добрее и светлее. Познакомиться с любым из них было бы для меня абсолютным счастьем. Но Гульд умер до моего рождения, Рихтера не стало, когда мне было 8 лет, Менухина — когда мне было десять. Ростропович всегда был и остается для меня своеобразным камертоном и как музыкант, и как гуманист, и как гражданин. Влияние его личности на меня настолько сильно, что были моменты, когда я продолжал развиваться в профессии, потому что думал: однажды я стану играть так хорошо, что смогу сыграть для Ростроповича. К сожалению, этого не случилось, но мне довелось побывать на двух его последних концертах в Москве и как виолончелиста, и как дирижера, и эти воспоминания останутся со мной навсегда. О том, чтобы познакомиться с Клайберном, я никогда даже и не мечтал. Я знал, что он живет затворником в Техасе и уже несколько десятилетий не играет концерты.
И вот в сентябре 2009-го я прогуливался после занятий в консерватории и, проходя мимо центра оперного пения Галины Вишневской на Остоженке, увидел афишу: мастер-класс Вэна Клайберна. От удивления я остолбенел. Я помню, что, глядя на эту афишу, я произнес вслух: «Хочу!» И дальше случилось невероятное. Не предпринимая никаких мер и понимая, что за две недели попасть на мастер-класс уже вряд ли возможно, я просто поделился информацией о предстоящем событии в светской беседе со своей хорошей знакомой, американской покровительницей искусств Мэрили ван Даален. Она оказалась знакомой с организаторами мастер-класса, и спустя несколько дней при ее содействии и совершенно неожиданно для самого себя я попал в число счастливчиков, которые играли Клайберну. Никогда не забуду этот момент: я выхожу на сцену, кланяюсь и в первом ряду встречаюсь глазами с живой легендой пианизма и своим кумиром. Забавно, что в его глазах я увидел такой же испуг, какой был и у меня. Позднее я узнал, что маэстро ни разу в жизни не преподавал и не давал мастер-классы и поэтому волновался не меньше моего. Безусловно, это было одним из самых ярких и вдохновляющих событий моей жизни. Исполнение мечты, о которой я даже не мечтал.
Вообще в моей жизни часто случались совершенно неожиданные повороты, оборачивающиеся большой удачей. Например, вот как я получил свой первый ангажемент в Западную Европу. Организаторы Байройтского пасхального фестиваля, посвященного 200-летию Вагнера, услышали мои записи на ютубе и, найдя меня на фейсбуке, отправили приглашение выступить с сольным концертом на рояле, принадлежавшем Ференцу Листу. Я долго не мог поверить, что такое возможно, и они действительно нашли меня сами, без чьих-либо рекомендаций, но, по-видимому, чудеса случаются, и мне два года подряд была оказана честь выступать с концертами на этом уникальном инструменте.
Другое событие, непредвиденно изменившее мою жизнь, случилось в год окончания Московской консерватории. На последнем курсе большинство моих коллег уже точно представляли, что будут делать дальше. Кто-то поступал в аспирантуру, кто-то уезжал продолжать обучение за границей. Я, со своей нелюбовью к планированию, придумал шуточный ответ на вопрос «Чем ты займешься в следующем году?». Я отвечал, что поеду «в Америку за счастьем», куплю билет в один конец до Нью-Йорка, приду в Карнеги-холл и скажу: «Ну вот, наконец-то я приехал!» Друзья и родственники считали меня легкомысленным, но ничего не могли с этим сделать. Но потом, за несколько месяцев до окончания обучения, опять же по рекомендации все той же Мэрили ван Даален, я неожиданно для себя получил приглашение участвовать в фестивале фортепианной музыки в Ист-Хэмптоне, штат Нью-Йорк. Забавно то, что вначале я не хотел туда ехать. Я посмотрел карту — маленькая деревушка на берегу океана в ста километрах от Нью-Йорка. «Что я там буду делать?» — думал я. Да, простой студент консерватории не знал, что Хэмптон — одно из самых престижных и респектабельных мест на восточном побережье США. К счастью, меня уговорили, я полетел, и эта поездка стала для меня во многом судьбоносной. Почти два месяца я провел на Лонг-Айленде, на Манхэттене и в Бостоне. Играл концерты, брал уроки у выдающихся музыкантов, наслаждался красотой океана, восхищался архитектурой, атмосферой и ритмом Нью-Йорка, проводил часы в музейных собраниях, знакомился с университетской жизнью Гарварда. Но главное — учился взаимодействию с многообразием человеческих культур и заводил новые знакомства, многие из которых переросли в многолетнюю дружбу. Мне довелось познакомиться с действительно удивительными людьми. Например, Джим Маркус, один из главных попечителей «Метрополитен-опера», рассказывал мне, как присутствовал на концертах Рахманинова в Карнеги-холле в начале 1940-х, а в 1970-е предоставил жилье «невозвращенцу» Михаилу Барышникову. Также моими слушателями были отец бывшей первой ракетки мира Джона Макинроя, дочь последнего князя Волконского, член семьи князей Лобковицей, предку которого Бетховен посвящал свои сочинения, и много других удивительных людей, историй жизни которых хватило бы на целый роман. Трудно описать, какое опьяняющее и вдохновляющее воздействие оказывали на меня все эти события и знакомства. Впечатления усиливал и тот факт, что я, родившись в Москве, прожил в этом городе 25 лет, никогда не покидая его дольше, чем на одну-две недели.
Но главное поворотное знакомство произошло в конце моего путешествия, когда я познакомился с польско-швейцарским пианистом Томашем Хербутом, который пригласил меня поучиться у него в магистратуре Бернского университета. Как обычно, я не ставил себе целью во что бы то ни стало попасть в Швейцарию, но решил, что попробовать можно. В итоге выиграл стипендию швейцарского правительства для талантливых иностранцев и вот уже шесть лет проживаю в Берне.
Я постоянно настаиваю на том, что это не является эмиграцией, что по большому счету, можно сказать, я никуда и не уезжал. Мне кажется, что в современном открытом мире широких возможностей коммуникации и дешевых авиаперевозок «хлопнуть дверью» достаточно трудно, даже имея такое желание (если у вас, конечно, нет проблем с законом). Все-таки мы живем не в 1970-е годы, когда Барышников и Ростропович уезжали действительно навсегда. Я верю, что мир необратимо изменился. Тем не менее во время моего обучения в Швейцарии я на несколько лет оказался отрезанным от концертной жизни Москвы, что не могло меня не расстраивать, и я часто думал, как это исправить. Толчком к перемене послужил случай, произошедший со мной летом 2018 года в Германии.
Я находился на фестивале, проходившем в бывшем бенедиктинском монастыре вдали от крупных мегаполисов, в земле Баден-Вюртемберг. Была жаркая летняя погода, и в один воскресный день я и еще несколько моих коллег-пианистов решили искупаться в местном пруду. Являясь не очень хорошим пловцом, я не рассчитал силы, заплыл на глубину и начал тонуть. Помню только, как солнечный свет, проходя сквозь воду, стал гаснуть, а вода — резко темнеть. Очнулся я уже на берегу на руках у спасателей и врачей немецкого Красного Креста. Через три дня после этих событий я играл в финале международного конкурса. Конкурс я выиграл. Спасатель, вынесший меня из воды, сидел в первом ряду и плакал.
Конечно, такое возвращение к жизни с последующим профессиональным успехом произвело на меня впечатление и заставило много размышлять. В итоге я решил составить программу, объединяющую произведения так или иначе связанные с темой возвращения. Исполнив ее несколько раз на концертах в Германии и Швейцарии и заручившись одобрением публики, мне захотелось сыграть ее в родной Москве. И спустя несколько месяцев программа «Возвращение» прозвучала со сцены Московского международного Дома музыки, таким образом символически ознаменовав мое возвращение в концертную жизнь города.
Вот уже второй сезон я регулярно даю концерты в Москве. В частности, 2 февраля прошел мой сольный концерт в Малом зале консерватории, на котором я исполнил свою оригинальную программу «Разлука». Впервые я сыграл ее летом прошлого года на фестивале в швейцарском Давосе и, получив положительные отклики слушателей и экспертов, решил вынести эту не совсем стандартную, в чем-то даже провокационную программу на суд взыскательной московской публики.
Много путешествуя по миру, я всегда с большой радостью и любовью возвращаюсь в родную Москву. Мне очень нравятся энергетика нашего города, его динамичность, креативность и, главное, люди, живущие здесь. Попадая сюда, я словно заряжаюсь, у меня возникает много новых творческих идей. Я считаю, что Москва сегодня — это один из лучших городов Европы, и я надеюсь, что впредь, где бы я ни жил, связь с моим любимым городом не будет прерываться.
Благодарим Рахманиновский зал Московской консерватории за помощь в проведении съемок
Фото: Оля Иванова