Две бабушки в кинозале:

— Молодежи сейчас-то стало ходить больше.
— Да-да.
— А то придешь — все седые.
— Да-да.
— А сейчас вот смотри мальчики какие симпатичные сидят. 

Очередь в гардероб:

— Что народу-то столько? Он ограниченный по времени, что ли?
— Да нет, до марта вроде.
— А чего ломанулись-то сейчас? Хотя всегда так в начале.
— Или боятся из-за вируса не успеть.

У картины «Топологическое искажение женской фигуры, становящейся виолончелью»:

— Ну это вообще такой период был. «Мазня» называется.

У картины «Созерцая великого мастурбатора»:

— Ой, прекрасно, великолепно. Еще бы что-нибудь понять в этом!
— А что не понятно? Вот он, вот член на столе.

Там же:

— А я вот вижу кота на столе.
— Это не кот, это бывшая.

У картины «Трансформация. Женщина с зеркалом»:

— Такая женская мода мне нравится, пожалуй.
— Ну это вот Ренессанс. Я и говорю, компиляция. А от него опять только эти муравьишки.

Там же:

— А, это, Галь, дай очки, а то мелко.
— На.
— Да…  так…  а это змеюка…  да. Женщина справа — женщина, а слева — это женщина-теща.

У картины «Рафаэлевская галлюцинация»:

— «Чего-то там галлюцинация» называется.
— Не «чего-то там», а вполне даже явная чья-то галлюцинация.

У картины «Пятьдесят абстрактных картин, складывающихся на расстоянии два метра в три портрета Ленина в виде китайца, а с шести метров превращающихся в голову королевского тигра»:

— Нет, ты просто почитай: Ленин на расстоянии в два метра превращается в китайца, а потом превращается в тигра.
— Ленин вообще об этом знает?

У картины «Дематериализации под носом Нерона»:

— Дематериализация…  это мы когда на прерафаэлитов ходили, там тоже была дематериализация, помнишь?

У картины «Безумный Тристан. Эскиз декорации»:

— Вон машинка какая-то на облачке.
— Все-таки можно его не любить, но все равно у него весь мир в одной картине.
— О, да-да, зависаешь прям.
— Хоть его и хулили, а никто так больше и не сумел нарисовать. Так что не думаю, что это маркетинг.

У работы «Деревья и фигуры»:

— А вот смотри, милая какая. А год какой? А, 1923-й, ну понятно, академия, только поступил.
— Да, это еще нормальный был.

У картины «Кубистический автопортрет»:

— Все в кубах каких-то! И лица не видно! Не обрел себя.

В лаунж-зоне:

— Да у меня вообще картина «Гала с голой грудью» была первым сильным потрясением. В сексуальном смысле.
— Ну это главное отличие мужчины от женщины. Мужчина видит общее, а женщина — это точность. Поэтому мужчина, когда шкаф открывает, такой: «Где мои носки?» А женщина сразу знает, что на третьей полке. Она сразу туда прямо смотрит. Точечно так.

— Господи, как люди с телефонами, конечно, раздражают. Ни подойти, ни посмотреть нормально.
— Ага, а видела, как баба какая-то фильм фоткала? Зачем?
— Да там не одна баба фоткала.

— Он водил дикобраза на поводке, как собачку. Дикобраз, помнишь, мы с тобой видели? С иголками такими большими?
— В зоопарке?
— И фильм мы еще с тобой смотрели про дикобразов, помнишь?
— А дикобраз стрелял в него ядовитыми иголками?
— Нет, не стрелял. Дикобразы не стреляют, это ты что-то сам придумал опять.

В магазине:

— Ну купишь ты эту книгу, все равно никто не будет читать.
— Ее не будут читать, ее будут смотреть. Наши с тобой дети, если они у нас будут.

В очереди в женский туалет:

— Так хорошо, что я с вами познакомилась! Вы знаете, в нашем возрасте заводить друзей, конечно, очень тяжело. Я вот так же в театре с одной женщиной познакомилась. Антонина Николаевна ее звали. Она работала в этой…  как ее? В библиотеке. Двадцать лет почти. Или даже больше. Очень знающая такая, интересная женщина. Мы с ней ходили тоже много. На лекции, на концерты ходили. Она тоже любит классическую музыку. Но она сейчас на даче сидит почти весь год.

На выходе:

— Я тебе говорю, это было чистилище!
— Нет, это не чистилище. В чистилище нет огня. Это в аду огонь!
— Не знала, что ты такой, б… ь, специалист!