Покоцанная чашка, старое вытянутое платье, невзрачная картонная коробочка с утраченным содержимым — свое такие вещи отслужили. Но мы не спешим их выкидывать и храним. Каждая — повод узнать о прошлом. Как писал Даниил Гранин, «память должна разрешиться воспоминанием, как мысль словом. Ей нужны слушатели, бумага с пером, наконец, какой-то предмет».

Пресс-папье

На полке моего книжного шкафа пылится пресс-папье. Ни одна антикварная лавка его не примет — вещь испорчена. Но именно этот дефект и делает его семейной ценностью.

Пресс-папье — это такой валик, которым промокали написанный свежими чернилами текст. Или использовали как груз, чтобы не разлетались бумаги. Год выпуска неизвестен. Весьма потерто. Входило в состав утраченного чернильного набора моего прадеда, церковного архитектора, москвича. Массовое производство, ничего специально художественного. Мраморная крышка с ручкой, внизу пожелтевшие, в чернильных пятнах остатки промокательной бумаги. Помимо памяти о прадеде мне оно дорого своим изъяном, за который мой папа, на тот момент ученик начальной школы в Колпачном переулке, наверняка получил пару подзатыльников. Испортил вещь!

Представляю, сколько труда и времени ему стоило это, по мнению взрослых, варварство. Году примерно в 1944-м он выбивал отверткой, выцарапывал проволокой слово «Вперед!». Столько лет прошло, не стирается! К кому этот призыв? Пионеры, вперед? Армия, вперед? Теперь в этой надписи история — маленького советского мальчика и большой страны. И пожелание лично мне из коммуналки 1940-х: «Не останавливайся, иди вперед».

Конь-богатырь

Игрушка, с которой я так и не успела как следует поиграть. Все дело в расстоянии между столицами. Лошадку мне подарила бабушка Ира, она жила в Москве на Покровке. А мы — в Ленинграде около Кузнечного рынка. И виделись, к сожалению, довольно редко. Но в московской коммуналке меня всегда ждали игрушки, в их числе и красная лошадка. Сначала она казалась всем слишком большой и высокой: «Осторожно, не упади, держите младенца». Но время стремительно, вот мне уже пять, и я переросла игрушку. Но ради бабушки делала вид, что любила ездить по паркету от буфета к дивану, огибая круглый стол в центре комнаты.

Мы всегда называли ее просто «лошадка». Но было и официальное наименование. В каталоге советских игрушек она записана как «Конь-богатырь». Размерами невелик, 50 на 50 сантиметров. Выпускал такие Московский опытно-экспериментальный завод «Новатор». Модели могли отличаться, но незначительно. Преобладали бело-голубая и красная расцветки. За такой игрушкой в пору тотального дефицита надо было еще поохотиться, бабушка купила ее центральном «Детском мире» на Лубянке. В моем коне мне больше всего нравилась одна фишечка, которая делала его почти настоящим. Можно было закрыть глаза и представить: вот рядом живой конь, вскакивай и мчи! Если потянуть за узду, то внутри какой-то несложный механизм имитировал настоящее ржание. В детстве казалось, что игрушка на мгновение оживает. Это единственная игрушка, которая связывает меня с бабушкой, остальные потерялись.

Лошадка дождалась меня в кладовке в Москве, мы переехали из коммуналки и взяли ее с собой. На ней успели покататься мои дети, и даже несколько раз мы ее вывозили во двор. Она больше не ржет. Потерялись колесики.

На «Авито» сейчас подобные выставлены на продажу за копейки. Наверное, кто-то скажет: избавься от хлама. Но все равно ее не брошу. Не просто старая ненужная игрушка, а часть моего детства.

Пепельница

Ее обычно ставили на застеленный клеенкой подоконник в коммунальной кухне. Место сбора соседей-курильщиков. Там, на окне, она смотрелась выгодней всего — как предмет интерьера, на фоне старых половников и железных полок с посудой. На граненое стекло падали лучи солнца, и казалось, что пепельница сделана из цельного куска янтаря.

Откуда она взялась? По легенде, кто-то привез из командировки в Венгрию. Незаурядное событие в советское время. Относились к ней бережно. Ни одного скола.

Когда приходили друзья или коллеги бабушки с дедушкой, пепельницу переносили в комнату. И тогда она тоже оказывалась в самой гуще событий. Я, конечно, ничего этого не помню, родилась намного позже. Но хорошо знаю по воспоминаниям родных.

Именно эта пепельница помнит авторов академического «Словаря языка Пушкина». Все собирались за большим круглым столом и составляли карточки со словами, которые встречаются в произведениях Пушкина. Этот словарь — настоящая литературная, лингвистическая и историческая энциклопедия. Среди составителей — знаменитые филологи, в том числе Виктор Виноградов, Сергей Ожегов, Виктор Левин, Владимир Сидоров и моя бабушка Ирина Ильинская. Она была редактором второго тома. И заядлой курильщицей. А потому пепельница — неизменная спутница всех, в том числе рабочих встреч.

Мы с мужем не курим, так что пепельница заняла почетное место на полке с фарфором и сувенирами. В хорошую солнечную погоду ее можно поднести к окну, и она снова заиграет гранями, будто янтарная.

Утятница

Честно говоря, сперва я не хотела перевозить ее на новую квартиру, была готова оставить соседке по коммуналке. Большая, громоздкая, занимает много места. И название такое нелепое — «утятница». И вообще у уток жесткое мясо и я не умею их готовить.

Зачем она нам? Везде уже мультиварки, духовки, хлебопечки. А будет необходимость именно в утятнице, купим что-нибудь новое и более современное.

Но оставить означало предать, и не только саму вещь. Предмету все равно, он неодушевленный. Речь о человеке. Пожалуй, больше ни одна вещь не напоминает о Валерии. Ведь саму Валерию Иолка я тоже не помню, но хорошо знаю из рассказов о ней старших.

Подруга семьи, была репрессирована как жена «врага народа». Отсидела десять лет в лагерях. Вернулась инвалидом и с повадками зечки, с вечной беломориной в зубах. Статная, густой низкий голос. Мужа расстреляли, ни семьи, ни детей. Прижилась в семье родителей моего отца, стала родным человеком. Сперва помогала с его воспитанием, затем нянчила меня в самые сложные первые месяцы. Говорят, любила и ласково называла меня «зефир бело-розовый».

Валерия была царицей кухни. Ей удавались и пирожки с капустой, и самые сложные ресторанные блюда. Рано утром в субботу она обходила рынки, где долго и вдумчиво выбирала мясо, птицу и овощи. А в праздники, конечно, на обед утка! И непременно с яблоками. С шести утра Валерия колдовала на кухне, откуда доносились изумительные запахи. И наконец в облаке ароматов выплывала утка по-пекински. В той самой утятнице.

Я не успела попробовать готовку Валерии, но утятницей пользуюсь исправно. Правда, не совсем по назначению. В ней мы готовим плов! И я невольно каждый раз вспоминаю Валерию, ей так много пришлось вынести, но она не утратила вкус к жизни.

Бутыль

Это сейчас она украшает интерьер. А раньше к ней относились без пиетета. И называли просто «бутыль». Постоянное место обитания — на даче под Москвой, в Хотьково. Ее хранили в погребе. На шести сотках участка дедушка сам вырыл довольно глубокую квадратную яму, внутри обложил стенки кирпичом для сохранения естественной прохлады. Сверху лежала тяжелая заслонка из шершавых досок с прикрученной дверной ручкой.

Холодильника на даче не было, а потому именно в этот погреб, в холод, опускали сливочное масло в фольге, сыр и молоко. Для пущей сохранности молоко переливали в нашу десятилитровую бутыль. Бабушка считала, что лоза, которой обвита емкость, лучше всего держит низкую температуру, и молоко не киснет.

Бутыль и молоко в ней были поводом для споров и взаимных подколов бабушки-москвички и дедушки-грузина. Деду такое использование представлялось кощунством — в Грузии, где он родился и вырос, в такие бутыли наливали только один напиток — вино. Настоящее терпкое домашнее вино променять на молоко! Падение всех традиций. Из Грузии дед и привез это чудо в лозе. Из его родной деревни Карби, где я никогда не была. Недавно узнала, что такие бутылки по-грузински называются «боца», в них наливают сразу, как поднимают вино из подземных кувшинов квеври.

Я забрала к себе бутыль и выставила ее в гостиной, на высоком старом шкафу, который собирал моим родственникам сосед по коммуналке. Мы ничего в ней не храним, теперь она просто для красоты.

Конфетница

Самый вкусный предмет в моей коллекции семейных реликвий. К каждому нашему приезду из Ленинграда в Москву бабушка готовила мне сюрприз. Конфетница была важной частью игры. Бабушка придумывала разные занимательные вопросы, а поощрением были сладости. Их и следовало найти. Я терпеливо искала, где же они спрятаны. А бабушка складывала угощение в одну и ту же конфетницу, но всякий раз прятала ее в разные уголки квартиры.

Бабушка умерла рано, в мои семь лет. Поэтому верхние полки буфета, куда часто ставили конфетницу, так и оставались для меня недостижимыми. И тогда бабушка сама отдавала мне свой сюрприз. С ее уходом игра в поиск вкусностей прекратилась.

Помню, больше других мне нравился грильяж в обертке с белочкой. Несколько раз я находила белые сливочные помадки. В Ленинграде такие не продавались, а потому ценились особенно. Были просто помадки, на вкус молочные, они почти сразу таяли во рту. И еще один вид, с маленьким цукатом, который венчал десерт как корона. И его можно было долго грызть.

Впрочем, настоящее предназначение этого предмета мне неизвестно. Конфетница — домашнее название. Скорее всего, была произведена на Городницком фарфоровом заводе в 1960-е годы. На это указывает клеймо, подробные списки клейм можно найти в интернете и сравнить.

В фабричных каталогах, а также на современных антикварных сайтах представлена и как сахарница, и как соусник, сливочник и просто шкатулка. А еще она напоминает миниатюрную супницу из какого-нибудь кукольного набора прошлых времен, когда послушные дети сервировали игрушечный стол по всем правилам светского этикета. Но чем бы она ни была, я тоже иногда прячу в нее именно конфеты, продолжая домашнюю традицию.

Фото: Александр Лепёшкин