В издательстве «Альпина. Проза» вышел роман «Москва майская» Эдуарда Лимонова, который считался утраченным, до того как был найден в архивах Марии Розановой, вдовы писателя Андрея Синявского. Герой книги, как всегда, узнаваем: «Юноша, прибывший покорять Москву, был одет по самой последней харьковской моде того времени. Фигуру его скрывало массивное черное пальто с воротником из меха молоденького каракулевого барашка, на голове героя красовалась грузинского стиля черная кепка-“аэродром”, на ногах были американские армейские сапоги. На сапоги спускались черные брюки с широченными штанинами, брюки уходили вверх под черный жилет, а жилет был покрыт пиджаком той же ткани. Белая рубашка стягивала воедино костюм нашего героя» — так описывает себя Лимонов в одной из первых глав книги.

Но если все эти описания можно найти и в других книгах писателя, «Москва майская» пронизана духом безумных и полусвободных оттепельных 1960-х, когда, казалось, еще можно было быть поэтом, не обращающим внимания на советскую власть. Московские адреса от Уланского переулка до Беляево, куда еще не ходит метро, и приметы времени вроде винного автомата — дань модерну 1960-х в магазине «Вино» на Садовом кольце. В нем, со знанием дела пишет автор, «каждый выдоил из винного автомата по стакану портвейна».

На страницах романа можно найти и предтечу современного Airbnb — 3-ю Мещанскую улицу (ныне — Щепкина), «где неофициально собирались в группы и рассасывались на единицы владельцы жилплощади и личности, желающие снять жилплощадь». Неофициальная площадка 3-й Мещанской, куда герой и его первая жена приходят, чтобы снять комнату, существует с молчаливого согласия властей. «Милиции было приказано не трогать черный рынок квартир, ибо черный рынок являлся единственной возможностью обрести крышу над головой сразу и немедленно. Не исключена возможность, что даже мелкие официальные лица, переведенные в столицу из провинции, пользовались 3-й Мещанской», — пишет Лимонов.

Приехавший покорять Москву поэт мастерски шьет брюки — эта деталь его биографии, пожалуй, известна каждому. Но кроме брюк были еще и моднейшие сумки, которые его первая жена, художница Анна Рубинштейн, продает в ГУМе из-под полы. «Сумки — их личное изобретение. Один из способов сделать деньги из ничего. Анна покупает несколько метров толстой в узоре крупных цветов чешской ткани, метр стоит 38 копеек, а Эд шьет из ткани сумки. И Анна продает их в ГУМе — Главном универсальном магазине — по 3 рубля штука. …С такой сумкой куда приятнее ходить по городу, чем с гнусным и скучным советским изделием. Чешские цветы радуют глаз и на морозе, и в осеннюю слякоть» — так Лимонов описывает свой маленький семейный бизнес.

Впрочем, главное в повествовании «Москвы майской» — герои московских 1960-х: поэты, писатели, модники и просто светские львы и львицы советской богемы. Здесь друзья-поэты Генрих Сапгир и Игорь Холин, художник-график Анатолий Брусиловский. Некоторым из героев автор дает вполне безжалостные характеристики. «Экспрессионист сраный твой Зверь. То, что он делает, было модным в начале века. И ужасающий жлоб» — это автор об Анатолии Звереве, авангардисте, который после смерти был признан гением.

Чуть более мягко автор отзывается о скульпторе Эрнсте Неизвестном, попавшем под горячую руку Хрущеву. «С Эрнстом он стал общаться. Ездил к нему заряжаться энергией, так никогда и не приняв до конца его скульптур и рисунков. Иной раз Эрнст оптом закупал у поэта десяток сборников, чтобы продавать и дарить их своим влиятельным и именитым друзьям. Через Эрнста стихи Лимонова попали к братьям Стругацким, уехали в Армению и Грузию», — пишет Лимонов.

От юного поэта достается всем: и Борису Пастернаку, и Давиду Самойлову, впрочем, сквозь время слова о последнем звучат почти пародией на #MeToo: «Был в кафе, истратил 84 коп. Глупо. Среди других видел пьяного Давида Самойлова. Он сидел, обнимая девушку — свою семинаристку (Самойлов руководитель другого семинара). Говорят, пить со студентами нельзя. У него могут быть неприятности».

Впрочем, литературный секретарь Лимонова, режиссер Даниил Духовской, не считает все эти оценки слишком жесткими. «Я не вижу там каких-то особо резких характеристик; в поздних книгах Лимонов был гораздо жестче и требовательней к тем же самым фигурам своей юности. Тридцать восемь лет, прошедшие после написания книги, лишь добавили патины истории роману. Не только главный герой, Эд Лимонов, но и каждый второй персонаж “Москвы майской” сегодня — состоявшаяся культурная легенда. Поэтому обретение этого текста страшно интересно хотя бы с познавательной культурологической точки зрения», — сказал Духовской «Москвич Mag».

«То, что “Москва майская” не была опубликована в 1980-х, говорит нам о высочайшей художественной планке, которую Лимонов задавал сам себе. Это хорошая, крепкая книга с абсолютно узнаваемым стилем. По его словам, он чувствовал, что “пережал структуру романа, решив уместить действие в три дня”. Кроме того, повествование чуть рыхлее предыдущих романов цикла — “Подростка Савенко” и “Молодого негодяя”», — продолжает Духовской.

Оттепель 1960-х, как известно, закончится танками в Праге 1968 года, но еще до этого автору «Москвы майской» было ясно, к чему все движется. «К 1965 году стало ясно, что перестройка советского общества не удалась, что общество оказалось не подготовлено даже к умеренным хрущевским реформам, что переход огромной страны от сурового сталинского средневековья в современность не может быть совершен так вот сразу и с лету».

С тогдашней советской властью у Лимонова, как и у Андрея Синявского, были «стилистические расхождения». Он, как и его друзья-поэты, хочет печатать свои стихи, но их не берут даже в либеральной по тем меркам «Литературной газете». В журнале «Юность», советском «Нью-Йоркере», тоже по-прежнему заправляет старое поколение шестидесятников, средний возраст авторов — 50 лет. «Дайте нам журнал! Вы, старики, заправляете всем! Дайте нам журнал, если хотите, чтоб мы сидели тихо» — эти слова он вместе с друзьями-поэтами практически скандирует на знаменитом поэтическом семинаре Арсения Тарковского, отца будущего автора «Зеркала» и «Андрея Рублева». Тарковский смотрит на молодого поэта снисходительно, хвалит за талант, но считает его подражателем обэриутов 1920-х и называет изобретателем деревянного велосипеда. Автор не остается в долгу и изображает Тарковского советским сановником от поэзии, который ездит на «Волге».

«Еще тысячи восторженных студентов, инженерно-технических работников и играющих в культурные игры мелких ученых, разинув рты, выслушивали в квартирах и клубах новые стихи поэтов, но в московском воздухе зимы 1967–1968 годов уже отчетливо пахло регрессом. Наш харьковский провинциал опоздал на празднество Расина» — так поэт выносит свой приговор «Москве майской», куда вскоре надолго придут заморозки.

Признания на родине, как известно, поэт добьется не скоро — пройдет еще почти три десятилетия, и Лимонов вернется из эмиграции уже в другую Москву. Однако в романе о живущих призрачными надеждами молодых поэтах 1960-х он останется навсегда, вместе с теми, кого он пригвоздил своими жесткими, но яркими характеристиками.

Фото: Анатолий Брусиловский,  Альпина.Проза / Amherst Center for Russian Culture, из личного архива Александра Братерского