К февралю 1974 года в СССР было официально опубликовано всего несколько рассказов Солженицына. У писателя были готовы и монументальный «Архипелаг ГУЛАГ», и несколько крупных романов. Все они уже вышли на Западе, а в СССР бурно распространялись в самиздате. При этом после того, как в 1963 году Хрущев отклонил кандидатуру писателя на соискание Ленинской премии, звезда Солженицына в глазах советской власти закатилась и возможности для публикаций не осталось.

В 1965 году архив писателя был изъят КГБ, а на ХХIII съезде партии Солженицына обвинили в фальсификации истории. Под фальсификацией понимался рассказ «Один день Ивана Денисовича», опубликованный в «Новом мире». После всего этого Солженицын счел, что руки у него развязаны, и с головой окунулся в диссидентскую деятельность: раздавал интервью иностранным корреспондентам и устраивал полулегальные читки своих произведений. В 1967 году он разослал свое знаменитое «Письмо съезду» Союза писателей СССР, где требовал отменить цензуру и гарантировать права автора на независимое высказывание: «Не предусмотренная конституцией и потому незаконная, нигде публично не называемая, цензура под затуманенным именем Главлита тяготеет над нашей художественной литературой и осуществляет произвол литературно-неграмотных людей над писателями. Тленная, она тянется присвоить себе удел нетленного времени: отбирать достойные книги от недостойных». С тех пор Солженицын фактически перешел на полулегальное положение. Он жил на даче Ростроповича под Москвой, пряча экземпляры законченного к 1967 году «Архипелага ГУЛАГ» по разным адресам у друзей.

В конце 1969 года власти заставили Союз писателей исключить Солженицына из своих рядов. Однако его имя уже было слишком хорошо известно на Западе. В 1970-м Солженицыну была присуждена Нобелевская премия по литературе. В ответ Кремль не дал ему гарантий благополучного возвращения из Стокгольма, и писателю пришлось отправить свою нобелевскую лекцию письмом.

Уже тогда власти собрались выслать лауреата из страны. Однако никакого сталинского единства в партийных рядах уже не было. За Солженицына вступился министр МВД Щелоков, близкий друг Брежнева, утверждавший, что «проблемы Солженицына создали неумные администраторы в литературе». Его не поддержали, но и писателя не выслали. Вопрос о судьбе Солженицына поднимался на Политбюро несколько раз, причем часто явно с другими целями. Например, 30 мая 1972 года Андропов докладывал о фактах опасного национализма на Украине, которые скрывает глава УССР Петр Шелест. Начавшееся было обсуждение прервал Виктор Гришин, первый секретарь горкома Москвы, ни к селу ни к городу выступивший с требованием немедленной высылки Солженицына. Бурное обсуждение опять ничем не закончилось, но украинский национализм был спасен.

В августе 1973 года на квартире у машинистки Солженицына Елизаветы Воронянской прошел обыск. На допросе в КГБ она выдала одно из мест хранений рукописи «Архипелага ГУЛАГ», а вернувшись домой, повесилась. Солженицын узнал об этом в начале сентября и тут же сделал две вещи: отправил на Запад разрешение печатать «Архипелаг ГУЛАГ» и написал письмо Брежневу, где просил власти разрешить свободу литературы и искусства: «Ведь это все будет давать богатый урожай, плодоносить — в пользу России, но и вас же, вы же русские интересы будете представлять». Но власти не могли ни на что решиться.

В конце декабря «Архипелаг ГУЛАГ» вышел в Париже. Уже 7 января вопрос о Солженицыне снова обсуждался на Политбюро. И тут мнения разделились. Андропов предлагал хитрый план: арест, официальные обвинения и угроза тюрьмы. После этого глава КГБ хотел предложить Солженицыну высылку из СССР, а когда тот согласится, положить перед ним отказы стран принять его. В такой ситуации, полагал Андропов, писатель мог «пойти на некоторое снижение своей враждебной активности и сокращение связей с антисоветскими кругами за рубежом». Однако Андропов оказался в меньшинстве. Вся кремлевская оппозиция объединилась и вслед за Косыгиным требовала крайних мер — ареста, суда и ссылки в Верхоянск. Суслов пытался сбить накал страстей и предлагал для начала «подготовить народ» пропагандой, но члены Политбюро дружно выступали против. Брежнев считал, что Солженицына надо тихо выслать из страны: суд над нобелевским лауреатом мог разрушить хрупкое начало разрядки. В итоге Политбюро формально проголосовало за суд и ссылку, но Брежнев остался при своем.

Пока же Суслов и Андропов собирали информацию и прощупывали почву. Уже 4 февраля в распоряжении партийных лидеров оказалось свежее интервью Вилли Брандта, где канцлер ФРГ говорил, что «Солженицын мог бы свободно жить в ФРГ и работать здесь без помех». Советское руководство весьма благоволило к Брандту. Именно его заявление, видимо, и перевесило чашу весов. Тут же были мобилизованы дипломаты и силы спецслужб. Уже через неделю почва была подготовлена.

12 февраля 1974 года Солженицына арестовали в квартире в Козихинском переулке и на следующий день на самолете отправили в ФРГ. Он тут же был лишен советского гражданства. Вскоре западногерманское издание «Франкфуртер Рундшау» сообщало: «Советское государство вырвало из рук Солженицына корону мученика, к которой он все более откровенно стремился». Это была именно та реакция, на которую рассчитывал Брежнев: писателя выдворили из СССР, а у его сподвижников не осталось аргументов в его защиту.

Уже 14 февраля вышел приказ об изъятии из библиотек СССР всех изданий Солженицына. А 3 марта он написал знаменитое «Письмо вождям Советского Союза», где твердо объявил о своей позиции: «Весь “бесконечный прогресс” оказался безумным напряженным нераcсчитанным рывком человечества в тупик. Жадная цивилизация “вечного прогресса” захлебнулась и находится при конце». Это письмо восприняли в штыки не только западные либералы, но и советские. Андрей Сахаров и Рой Медведев сочли точку зрения Солженицына опасным националистическим заблуждением. Однако оставшийся в одиночестве писатель придерживался своей позиции всю дальнейшую жизнь.

Фото: Underwood Archives/Getty Images