Куда бы ни ступала нога русского человека — повсюду за ним гурьбой следуют все всадники Апокалипсиса. Почти во всех излюбленных странах русских эмигрантов за последние месяцы случились локальные катастрофы. В Армении — война, во Франции — забастовки и восстания пригородов, в Израиле — опять война. Точкой притяжения для многих русских людей на противоположной стороне Земли стала Аргентина, там, согласно «Википедии», живут около 300 тыс. бывших и нынешних россиян.
Но рок дотянулся до них и там. 19 ноября президентские выборы в этой стране выиграл Хавьер Милей — эксцентричный радикал, который ходил на предвыборные митинги с бензопилой, а живет со своей сестрой и четырьмя клонами любимой собаки. Он называет себя анархо-капиталистом, обещает отменить национальную валюту, ликвидировать Центральный банк, распустить министерства образования и здравоохранения, легализовать оружие и торговлю человеческими органами и расправиться с «социалистической мафией» (к которой он относит Путина и папу римского).
Мировая пресса сравнивает Милея с Дональдом Трампом (тот уже поздравил аргентинского коллегу с победой: «Я очень горжусь тобой. Ты перевернешь свою страну и сделаешь Аргентину снова великой!») и бывшим бразильским ультраправым президентом Жаиром Болсонару. Но новый аргентинский лидер часто описывается как куда более радикальный политик. «Хавьер Милей не Трамп и не Болсонару. Он — хуже», — пишет, например, французская Mediapart. Респектабельная Financial Times называет происходящее Милей-трясением и иллюстрирует стоп-кадром из «Дня сурка» (Милей внешне немного похож на Билла Мюррея): «Учитывая, что это Аргентина, разумно ставить на самый хаотичный исход». Если верить глобальным медиа, крупнейшая русская диаспора в Южной Америке оказалась в эпицентре тропического урагана.
Что такое Аргентина
— Здесь такой поздний Советский Союз, — рассказывает россиянин Антон из редакции иммигрантского самиздатовского журнала Argentina Obrera. — Свои краны, свои водонагреватели, свои электроприборы. Они сделаны из дешевых материалов по технологиям 70-летней давности, но кое-как работает. Иногда это шиза, но иногда спасает: создает рабочие места, дает социальные гарантии. Но качество товаров реально неважное. Купить что-то хорошее импортное почти невозможно: пошлины реально очень большие, а курс песо все время падает.
Американский экономист Саймон Кузнец когда-то сформулировал афоризм: «В мире есть четыре вида стран: развитые, развивающиеся, Япония и Аргентина». Он имел в виду, что развитые и развивающиеся страны в принципе не могут поменяться местами, они постоянно воспроизводят противоположность между богатством и нищетой. Есть только два исключения: Япония, которая поднялась до уровня развитой страны, и Аргентина, которая скатилась до уровня развивающейся. В начале ХХ века уровень жизни аргентинцев превышал показатели Германии и Франции. Европейцы массово эмигрировали туда в поисках сытой и спокойной жизни. Но вот уже 70 лет страна находится в состоянии перманентного кризиса. 40% населения живет за чертой бедности, а бедствующих детей — почти 55%. Годовая инфляция достигает 140%. Половина экономики находится в тени. В стране один из самых высоких уровней преступности. И все же она продолжает привлекать десятки тысяч новых иммигрантов со всего мира — не только благодаря теплому климату, но и своими социальными программами.
— Самое интересное, что при всем этом кризисе Аргентина продолжает работать, — рассказывает о местной специфике бизнесмен российского происхождения Геннадий, который просит называть его на аргентинский манер Херардо. — Производства не закрываются, заработок у людей есть. Есть и люди с капиталами. Капитализм тут работает, это все-таки не СССР.
Этот странный симбиоз социализма с капитализмом восходит к генералу и трижды президенту Аргентины Хуану Перону. Перон увлекался идеями Муссолини и так же, как дуче, называл свою доктрину «третьим путем», между капитализмом и социализмом. Но во второй половине 1940-х фашизм был непопулярен, и правитель предпочитал не педалировать идеологическое родство с итальянскими предшественниками. Генерал считал себя не теоретиком, а практиком. Он национализировал стратегические отрасли промышленности, ввел протекционистские пошлины, активно проводил импортозамещающую индустриализацию. К Перону восходят и обширные социальные программы, а также влияние профсоюзов (в Аргентине их называют синдикатами). Впрочем, во времена кризиса Перон резко развернул свою политику: вновь открыл страну иностранному капиталу, урезал социальные программы и силой подавлял забастовки рабочих.
За следующие десятилетия Аргентина пережила несколько военных переворотов и диктатур. В 1955-м военные свергли самого Перона, а в 1976-м — его вдову Исабель Мартинес де Перон. Но перонисты каждый раз возвращались к власти. В 1990-е президент-перонист Карлос Менем проводил радикальные либеральные реформы. В 2000-е и 2010-е левые перонисты президенты Нестор и Кристина Киршнер были частью латиноамериканской «розовой волны», которая сделала континент социалистическим полюсом планеты. Перонизм оставался ядром аргентинской социально-политической и экономической системы, плавно перетекая из своей левой в правую версию и обратно. Перон мечтал взять все лучшее как от социализма, так и от капитализма. Но за последние 80 лет получилось собрать все худшее. Неповоротливый государственный аппарат сочетается с громадным социальным расслоением. Бесконечные социальные пособия тяжким грузом лежат на бюджете, но неимущие продолжают жить в «вижа», местной разновидности фавел. Социальный паразитизм уживается со сверхэксплуатацией. Инфляция, коррупция, полицейское насилие и криминал, частные латифундии, двойной курс (официальный и на черном рынке) песо, недоступность импорта — Аргентина буквально соткана из этих противоречий.
— Перонизм — это не система управления и не социальная философия, — говорит Херардо. — Это система подкупа. «Я даю тебе денег — и ты можешь ничего не делать, но голосуй за меня». Можешь быть левым, правым, это неважно. Кто дает денег — тот и перонист.
Раскол. Но без ажиотажа
— Здесь общество всегда было разделено на две части, — говорит основатель крупнейшей в Южной Америке сети русскоязычных порталов RU.Аргентина Кирилл Маковеев, который сам голосовал за Милея. — Одна всегда была за социалистов, радикальных и умеренных. Вторая — против них. Сейчас впервые в истории появилась третья сила, которая стянула к себе сторонников как из бедных слоев, которые были близки радикальным левым, так и из богатых слоев, которых эти социалисты грабили все время. То есть сейчас произошел не раскол общества, а перегруппировка.
В отличие от Израиля, где большинство русскоязычных голосуют и думают одинаково, в Аргентине российские выходцы разделились. Трудно сказать, на чьей стороне большинство из них — Милея или его противников.
— Я проводил опрос в одной из моих групп в социальных сетях, — рассказывает Маковеев. — Там 10 тыс. подписчиков. И где-то 60% за Милея и 40% за [его оппонента действующего министра финансов Серхио] Массу. То есть примерно пополам.
Очень разный социальный опыт у российских эмигрантов подталкивает их к разным лагерям. Для выбора своей стороны ключевыми становятся классовые и культурные соображения.
— Часто россияне здесь — это средний класс с неместным доходом. Например, от сдачи квартиры в Москве, — рассуждает Антон из Argentina Obrera. — При всех бедах рубля здешний курс делает их совсем не бедняками. Или эти люди — «кочевники», которые работают удаленно и получают большие зарплаты. А богатые здесь — идеологически за Милея.
Кирилл Маковеев, наоборот, возмущается приехавшими из России критиками нового президента:
— Есть русские, которые едут сюда «на социалочку». Типа «мне в Аргентине должны бесплатную медицину и бесплатное образование». Они никакого отношения к Аргентине не имеют, они тут не заплатили еще ни копейки налогов, но им уже в Аргентине должны! Эти люди, конечно, голосуют за Киршнер, за Массу. К счастью, у большинства таких нет пары тысяч долларов на билеты и пары десятков тысяч, чтобы здесь пожить первое время. И еще огромная часть с промытыми мозгами — ЛГБТ-комьюнити. В последней волне эмиграции таких очень много, может, половина. Несколько тысяч человек. И они все идут по беженству. Вот они за старую власть.
Сами аргентинцы разделились примерно по тем же границам, что и русскоязычная диаспора. Вместо традиционных левого и правого лагерей в стране образовалась странная коалиция. «Милей заручился поддержкой представителей всех социальных классов и возрастных групп. Исследования показывают, что примерно треть его избирателей — откровенно ультраправые, еще треть — классические избиратели, ориентированные на свободный рынок, в то время как оставшаяся треть — представители народного сектора», — пишет профессор Университета Буэнос-Айреса Мартин Маскуэра.
— Бизнесмены — это понятно, — перечисляет сторонников Милея Геннадий-Херардо. — Но у меня многие рабочие на стройке голосовали за него. Они хотят зарабатывать деньги. И устали от поборов властей и инфляции.
Эта текучая, неустойчивая коалиция появилась не благодаря обаянию нового президента, который вел самую эпатажную в истории предвыборную кампанию: срывался на крик, ругался матом, называл папу римского сукиным сыном и размахивал бензопилой. «Голосование за Милея — это голосование за перемены», — признают и его сторонники, и его противники.
Возможно, именно поэтому никто из аргентинских русских не чувствует того надлома, о котором пишут мировые СМИ. Победа радикального политика, которого журналисты называют El Loco («сумасшедший»), не ощущается как землетрясение. Это выражение усталости и отчаяния, а не подъема и энтузиазма одних и смертельного ужаса других.
— В день выборов, когда стали объявлять результаты, город загудел, — рисует картину Антон из Буэнос-Айреса. — Кто-то радовался, кто-то сердился, но все это сливалось в какой-то общий печальный вой. Как будто псы зимой в Томске. Ощущения ликования совсем не было. Скорее гудение. Обрывки разговоров такие: «Милей, конечно, фашист, но какая альтернатива?» Кто-то кричит «ура!», кто-то — «дерьмо!». Какофония. А большинство просто идет за вином. Как раз открыли ночные универмаги…
Похожую картину описывают и сторонники эпатажного экономиста. Херардо:
— Если бы победил Масса, то были бы «скачки на мотоциклах». Ребята из маленьких домиков в трущобах скакали бы радостные в ожидании новых дотаций. Но поскольку победила другая сторона, криков и большой радости нет. Милей лично — концентрация этой экзальтации, про которую пишут газеты. Вот его образ с бензопилой. Но большинство тех, кто за него голосовал, не ждут от него созидательной политики. Ждут, что он просто разрушит старую политику, которая выжала из Аргентины все соки. Голосовали те, кто устал.
Перемен! Но верится с трудом
— Есть тут «русичи», которые в комментариях пишут, мол, ой, какой ужас, неужели опять валить, — рассказывает Антон. — Но это не средняя температура по больнице. Паникеры всегда есть. Но у большинства ощущения, что это Берлин 1933 года, нет.
И те, кто поддерживает Милея, и те, кто относится к нему с отвращением, объясняют свое — и окружающих — спокойствие примерно одинаково. Во-первых, многие радикальные обещания нового избранного президента выглядят слишком экзотически, чтобы относиться к ним всерьез.
— К примеру, Милей называл налоги грабежом. Ведь их платят не добровольно, а под страхом государственной расправы, — приводит пример сторонник нового президента Кирилл Маковеев. — Он действительно говорил, что против налогов. Философски. Но он понимает, что налоги для существования государства необходимы. Поэтому он будет просто сокращать расходы и минимизировать роль государства, но не отменять его.
На одном из ток-шоу Милей предложил журналистам в студии продать всю аппаратуру за песо, которые он тут же, прямо в студии, распечатает на принтере. Те, разумеется, отказались. На что Милей возразил, что Центробанк делает то же самое. Сторонникам анархо-капиталиста этот эпизод понравился. «Правда, что ФРС США делает то же самое, — вздыхает Маковеев. — Но из двух грабителей лучше выбрать того, кто унесет не 140% (таков сейчас масштаб инфляции. — “Москвич Mag”), а 5%». Впрочем, идею роспуска Центробанка и перехода Аргентины на доллар США поддерживают совсем не все даже в лагере победителей. «Мне, пожалуй, игра на курсе может быть выгодна», — признает бизнесмен Херардо.
— Ну вот Милей однажды ляпнул, что нужно легализовать торговлю органами, — пытается осмыслить он другое слишком радикальное предложение фаворита выборов. — Но в реальности это можно понять как просто платную трансплантологию. То есть просто легализовать продажу донорских органов. Это как суррогатное материнство. Тут просто нужно заполнить дырки в законодательстве.
Противники Милея тоже не очень боятся радикализма Эль Локо.
— Мои аргентинские товарищи смотрят на все с грустью, но без надрыва, — рассказывает Антон. — Милея воспринимают как «сумасшедшего Макрона», а не как Гитлера. Это как если бы в России победил Жириновский на пике своей клоунады. Да еще и не один, а вместе с другими, обычными, скучными политическими партиями.
Есть и еще одна причина для спокойствия. Все — правые, левые, сторонники Милея, его противники — верят в силу аргентинской демократии. «В Аргентине работает система сдержек и противовесов. Есть Конгресс, суды, сильные регионы. У всех партий мощное лобби, коалиции. Поэтому не приходится говорить, что Милей сможет провести все свои предложения», — говорит Херардо.
— У аргентинцев есть исторический опыт сопротивления, — говорит Антон. — Даже при военных хунтах они восставали. Тут у рабочих организаций постоянно происходят многотысячные мобилизации. Если Милей попробует выполнить хотя бы некоторые свои обещания, это может вызвать чуть ли не революцию. Поэтому он начнет размазывать свой радикализм, искать договорняков. Во всяком случае, мои аргентинские друзья в это верят. Но я человек новый, и мне иногда все-таки волнительно. А вдруг все-таки это Гитлер?
Фото: Marcos Gomez/AFP/East News