Издательство «Эксмо» выпустило книгу певицы Ирины Понаровской «Честно говоря». В ней она рассказывает о том, почему решила вернуться на сцену в 68 лет после долгого молчания. Книга сделана в формате интервью с журналистом и другом семьи певицы Маргаритой Мазуровой. «Москвич Mag» публикует фрагмент, в котором Понаровская рассказывает о своем отношении к роскоши и шоу-бизнесу, о старте карьеры Юлии Началовой и о том, почему не пришла на ее похороны.

Вот вы только что заметили, что целых 10 лет были вне шоу-бизнеса. Но я никогда не слышала и нигде не читала о причинах. Можете рассказать, как так произошло, почему?

Это не секрет: в свое время я убежала из шоу-бизнеса, потому что все, что происходит там сейчас, предвидела еще тогда. А там творится бешенство — бешенство достатка и показухи. Одни, как Волочкова, собственный Большой театр себе строят в своем загородном доме. Другие тоннами скупают ценные меха. Я вот не понимаю, сколько можно на себя шуб надеть — 10, 20, 100? Да, я одеваться люблю, обожаю, мне это нравится, я экспериментирую. Я вообще могу весь свой гардероб раздать и потихонечку собрать новый, потому что пришло время, не хочу ничего того, а хочу все другое. Да, я это люблю, но у меня есть берега. Я не пойду брать кредит для того, чтобы построить себе замок. Я не буду играть с государством взаймы, чтобы понты гонять. Потому что мне все равно, на какой машине ездить. У меня был период — как раз в момент разгула — когда все начали дружно покупать себе все эти Bentley-шментли, а у меня автомобиль сожгли. Денег на новую машину не было, но я могла взять какую-нибудь фиговенькую машинку напрокат. И я ездила на крошечной Hyundai Getz — в том числе и на работу, на концерты. Выходила из нее, встречали поклонники, садилась в нее, поклонники провожали. И никакого дискомфорта я в связи с этим не испытывала. Все: «Ой, это у вас такая смешная машинка… » Я: «Да, это прокатная машина, я пока не купила свою». И все! Даже не думала ни перед кем оправдываться. Для меня никогда не было трагедией подойти пешком, а не подъехать на лимузине. Мне вообще наплевать на это.

Это такая боль жуткая, когда ты не свободно живешь в профессии, а должен все вычислять. Прогнозировать свой успех или неуспех, подсчитывать количество эфиров с тобой…  Приходится делать не то, что должно естественно сопровождать твой путь, а придумывать предлоги и причины, чтобы навязать себя. И плюс к этому вся эта грязь, это логово «целующихся змей», террариум. Вот смотрю на все дни рождения и празднества коллег и недоумеваю: неужели это все, чем люди могут жить. Причем я хорошо понимаю, что эти вечеринки изо дня в день перетекают из семьи в семью, как переходящая эстафета от одной звезды к другой. Все эти примадонны, короли, императрицы…  Вот скажите, откуда это нищебродское стремление зваться королями? Кто все эти люди, откуда такое желание сесть на трон? Нельзя стать королем без династии! Это липовое звание, какая-то псевдожизнь. И вот все это вранье, притворство, мерзость так отвращают меня от моей любимой профессии.

Тихий ужас какой-то. Этим людям неинтересно ничего, кроме их собственных персон. Мне даже кажется, что если бы они могли целовать себя во все места, они бы это делали. Вот это то, что совершенно немыслимо для меня, что выводит из себя и от чего тошнит. Считаю их абсолютно омерзительной командой лизоблюдов и прекрасно понимаю, что мне, конечно, с ними не жить. Я сейчас просто для себя, для удовольствия, занимаюсь любимым делом, беру уроки вокала и познаю какие-то новые вещи. А все вот это, что наблюдаю со стороны, меня приводит просто в ужас. Но, правда, такое происходит со мной только в Москве. Когда уезжаю в Петербург, у меня и жизнь другая, и мысли. Там как-то отхожу от негатива, и мне начинает казаться, что моя профессия лучшая в мире.

А вчера даже не могла вокалом нормально заниматься — сдавило горло от того, что в Instagram увидела пост Долиной, снявшейся на фоне могилы Юли Началовой. Я не выдержала и написала комментарий, что негоже могилы делать фоном. А она еще так театрально стоит на фото, обняв свою внучку, — в скорби типа. Снялась во весь рост, значит, кто-то же ее снимал? Она попросила кого-то щелкнуть, а фоном стала Юлина могила. Как она может так себя вести, ничего святого для нее нет вообще. Стоит вся такая накрашенная, с пышной головой — да ты хоть платок надень, к могиле ведь подошла. И серьги такие вот здоровые…  Мне так жалко Юлю, так обидно, что они после смерти умудряются с ней творить…

Вы ведь когда-то помогли Юле Началовой стать артисткой и долгие годы были с ней очень дружны…

Ближайшей подругой дома Юли Началовой в последние годы и крестной мамой ее дочки была Лариса Долина, но я действительно в свое время помогла ей, дав возможность отработать большое количество концертов и получить концертный опыт. Началось все с того, что в одной из программ «Утренняя звезда» я увидела ее выступление, и она меня поразила и своим голосом, и манерой исполнения. А когда был финал конкурса, напросилась к Юрию Николаеву в жюри, потому что прекрасно понимала, что никто эту девочку перспективной не назовет, просто этого не увидит. А я всегда старалась быть в курсе того, что происходит не просто в моем эстрадном окружении, а вообще в мире музыки. Поэтому знала каких-то интересных вокалистов, в стиле которых Юлин папа старался ее обучить, и у него это достаточно хорошо получалось. Опасаясь, что жюри у нас ее не оценит, поставила ей самую высокую оценку и — спасибо коллегам! — они меня поддержали. В результате в финале Юля победила. А после съемок этой программы в Театре Российской армии я попросила, чтобы ко мне привели Юлю, но ее никак не могли найти, и тогда лично от себя я просто передала для нее цветы. Но она и ее папа, видимо, услышали, что я их ищу, и подошли ко мне уже на служебном выходе. Юля маленькая тогда была — всего 9 или 10 лет. Они догнали меня уже в дверях, и я передала ей еще один букет со словами, что она должна вырасти в очень большую артистку, потому что она красиво поет и у нее прекрасные данные. А папе ее посоветовала никому пока что не отдавать ее учиться пению, а когда понадобится, просто найти хорошего преподавателя, который поставит Юле дыхание. А так, как я видела, ей особо ничего и не требуется. Виктор, ее папа, сказал мне, что он сам с ней занимается. Вот так мы и познакомились, я дала ему телефон свой (они еще в Воронеже тогда жили) и сказала, что если вдруг им что-то понадобится или они захотят со мной связаться, можно мне позвонить.

И вдруг, через какое-то время, мне звонит Виктор со словами, что они в Москве и хотели бы встретиться. Мы встречаемся, и здесь я узнаю, что он сам пишет музыку и у него даже есть для меня песня. Он подарил мне две песни: одна на стихи Юлии Друниной, а другая «Спасибо тебе за цветы» — очень хорошая, до сих пор с удовольствием вставляю ее в концерты. А потом я как-то спрашиваю Виктора, что они делают в свободное время, когда Юля не учится, не хочет ли он, чтобы она поработала на концертах и получила таким образом опыт выступлений. Он обрадовался: «Ой, мы были бы вам так благодарны!» Я ему: «А как же школа?» Он: «Да она молодец, справится. На гастролях будет делать уроки». С этого все и пошло, мы стали потихонечку так работать. Юля участвовала со мной в большом количестве концертов, наработала приличный концертный опыт, ведь это все продолжалось в течение 5–6 лет. Начали, когда ей было 9–10 лет, а закончили, когда исполнилось 16.

Потом они решили, что надо бы продюсера, и заключили договор с Игорем Крутым. Тогда он еще не был таким крутым. Он взял Юлю как-то очень спокойно, без восторгов и сделал ей один-единственный клип «Герой не моего романа». Песня чудесная, и она в ней была очень трогательная. Я постаралась помочь одеть ее, предложила какие-то образы. Все прошло хорошо, да, но никаких дальнейших попыток продвинуть Юлю не было. У меня создается такое ощущение, что Крутой брал в свой центр людей, которые просто давали ему возможность заработать. И все, не более того. Я не знаю ни одного артиста, которого бы он раскрутил, кроме Хворостовского, но тот раскрутил Крутого сам еще больше. Игорь брал людей уже готовых, которые вроде как могли поддержать его уровень, на который он хотел выйти. А конкретно для Юли он ничего не сделал, и я не боюсь об этом говорить. Потом, когда контракт закончился, они благополучно расстались, и Крутой сказал, что «девочка неперспективная» и «там нечего ловить». А нечего ловить — это в том смысле, что денег ему не приносит. Продюсер, который работает только себе в карман, — это не продюсер, это жлоб.

А потом Юля ушла в свободное плавание. Мне вообще кажется, что Виктор задержал ее немножко в детстве, в опеке. Это не в том смысле, что он не пускал ее пойти в ночной клуб потусить, а речь именно о творчестве. Он очень долго не давал ей петь голосом, она пела микстом, и, к сожалению, до последнего времени этот микст у нее остался. А ведь у Юли были все данные, и она могла петь таким шикарным объемным тембром. Но как-то так получилось, что девочка начала петь голосом только лет в 18–19 — это не совсем правильно. Хотя понятно, что голос развивается, и со связками нужно очень аккуратно обращаться, потому что это те же мышцы с нервными окончаниями, их просто элементарно надо накачать. Как и опыт работы в сольных концертах, который тоже надо накачивать. Исполнители, у которых никогда в жизни не было сольного концерта, а они претендуют на звание быть артистом, выглядят несколько странно. Юля была во многих сборных концертах. Ради своей раскрутки — уж не знаю, кто этим руководил, кто надоумил — она пела патриотические песни, и отлично пела. У нее была песня «Ты же выжил, солдат», она исполняла какие-то каверы Селин Дион из «Титаника». У нее все это прекрасно получалось, но, несмотря на то что папа композитор и она сама тоже писала, свой репертуар ей так и не удалось раскрутить.

Ну а в зрелом уже возрасте, лет в 35–40, у нее начались проблемы со здоровьем и с личной жизнью. Если бы я была рядом с ней, не знаю, что бы было, но, во всяком случае, каких-то вещей я бы точно не допустила. Никто, даже ее родители, не понимал ее уровня, не знал степени ее значимости, не верил в нее настолько, насколько верила я. Она была девочка, готовая на подвиг. Люди хотели быть с ней рядом, но ни у одного человека не возникало желания углубиться в ее суть, в ее натуру, и поговорить с ней не поверхностно, а поглубже. А может быть, ни у кого из ее окружения этой глубины просто у самих не оказалось. Мы продолжали общаться — они с Виктором всегда приезжали ко мне на день рождения, поздравляли. У меня дом открыт всегда, я не справляю, но кто захочет, может без звонка приехать. Мы перезванивались, я ее выдавала замуж первый раз — она уже взрослая была, как раз работала с Крутым. Никаких обид вообще нет — просто наши пути разошлись, и все.

Я старалась не лезть в ее жизнь, понимала, что она Юлю закрутила и это нормально. У меня никаких претензий не было, я не ждала, что она будет звонить и спрашивать: «Тетя Ира, как у тебя дела?» Да, она всю жизнь называла меня «тетей Ирой» и обращалась ко мне на ты (кроме интервью, конечно). Это было очень мило, я не противилась и никогда не стеснялась быть «тетей». Ей было удобно так меня называть, а мне приятно.

Юля никого к себе не допускала близко — ни маму, ни папу, а ее окружение, как я уже сказала, было довольно легковесным. Я не понимаю, почему люди, которые позиционируют себя как ее подруги, друзья, почему они не могли ее посадить и сказать: «Ты вообще возьми себя в руки, возьми свою голову в руки!» Никто не мог понять ее таланта до конца, все как-то немножко ее принижали. Папа ее всю жизнь одергивал: «Будь скромнее! Это не надо, а вот это так». А я, наоборот, говорила ей: «Будь сама собой! Не надо ни в кого играть, не надо ни в кого превращаться, притворяться, и тогда ты будешь большой артисткой». У меня такое ощущение, что ее специально подсаживали на какую-то ненужную скромность, этакую подплинтусность — она по большому счету так и не высунула оттуда нос.

Не знаю, как люди уже с регалиями не смогли или не захотели замолвить за нее словечко. Та же Лариса Долина, например. Не она ли, когда я ушла на пенсию, сразу же вцепилась в Юлю? Но сделай что-нибудь для девочки, сделай для нее! Поговори с тем же Киркоровым, ты же с ним целуешься во все места, скажи: «Филипп, надо бы девочку на Евровидение отправить». Ну, хотя бы туда, хотя это все тоже паноптикум. Но Дима Билан тем не менее был на Евровидении, и мир аплодировал ему, стоял перед ним. Ну ладно, пусть не первую премию она привезет — та же Савичева не получила первую премию, та же Гагарина тоже — но все равно, они ведь там были.

Долина вращалась в высоких кругах, в том числе в обществе советника президента, — ну как она могла упустить такую возможность? Как это так? Она воспользовалась Юлиным голосом, спела с ней дуэт — да это все было красиво, замечательно, но поспособствуй девочке, проведи ее в какие-то круги нормальные, ну помоги ей немножко. Возьми к себе ее поработать, представь Бутману тому же, введи в мир джаза — ее бы схватили, но почему нет? А то получается, что ею пользовались, а для нее самой никто ничего не сделал.

Когда мы были с Юлей вместе, я ее везде, извините за выражение, носила с собой — если не реально, то в сердце носила, и меня все ассоциировали с ней. Все всегда спрашивали: «А где Юля?» А потом: «А где Сосо? А почему вы одна? А где Теона? Где Зверев?» Такие вопросы задавали потому, что я этих людей выводила вперед, а сама уходила на второй план, немножко сзади стояла. Почему нельзя было сделать также кому-то из тех людей, которые ее окружали? Почему они выпячивали самих себя? А потом, когда она умерла, у всех трагедия и все пошли ее хоронить. Кроме меня. До того как она ушла, я давно ее не видела, потому что меня саму никто не видел. И ни у кого из них — ни у папы, ни у мамы, ни даже у Юли не возникло вопроса: а где Ирина Витальевна, тетя Ира, куда она делась-то? Она не пришла на свадьбу с Алдониным что, просто так? И это не обида моя, это просто констатация факта. Никакой обиды у меня на них нет. Более того, мне жалко, до бессознания жалко ее родителей, я вообще не понимаю, как они живут.

Фото: instagram.com/irinaponarovskaya