Однажды коллега попросил помочь его младшему брату-школьнику — написать сочинение про осень.

Я вспомнил собственное школьное сочинение. И то, как я не мог двинуться дальше фразы «осенние листья кружились и падали». Ребенок ждал, что дядя Валера пришлет ему файл, который он просто перепишет от руки. Но дядя Валера отказался. Лучшее, что я могу сделать для защиты детей — не писать за них сочинения.

Детям проще комментировать, чем писать. Именно в комментариях разгорелся недавний конфликт между основателем фонда «Антон тут рядом» Любовью Аркус и режиссером Женей Беркович. Суть конфликта в том, что Аркус обвинили в «торговле» детьми, которые приняли участие в съемках фильма «Дау» Ильи Хржановского. Рядом с «кейсом Аркус» стоит конфликт дочери Эдуарда Успенского с собственным покойным отцом. Его Татьяна Успенская обвинила в «домашнем насилии» и попросила не давать имя отца премии детских писателей.

У этих двух конфликтом есть общая природа. И один главный вопрос. Сами работники благотворительных фондов называют это «догнать и причинить добро». Это нормально? Мой школьный трудовик, например, так отучивал нас от мата: «Дети, не материтесь, б***ь!» Могут ли учителя отучить нас от зла, будучи злодеями?

Успенский-гейт прямо поднимает вопрос языка. Являются ли поступки писателя частью гипертекста, который он пишет не только книгами, но и самим собой? Ответ такой: сегодня вы больше не можете написать хорошую книгу и быть плохим человеком. «Социальный мониторинг» следит за тем, чтобы вы писали, как дышали и жили.

Я родился и вырос в ту эпоху, когда считалось, что цель оправдывает средства. Первым «домашним насилием» была тренировка почерка. Я не случайно так испугался сочинения про осень. В третьем классе я двадцать раз переписал свое сочинение — вырабатывал красивый почерк. Переписывал до слез, до мозолей на пальцах. Отец утверждал, что «только человек с хорошим почерком добьется чего-то в жизни». Прошли годы, и почерк исчез: появились мессенджеры. Переписанное двадцать раз сочинение оказалось чистым мучением. Ради чего?

Успенского обвиняют в насилии над своими детьми, Аркус — в «торговле» чужими. Рядом с ними можно поставить и моего отца, и моих учителей, которые сильно удивились бы такому соседству. Потому что они добивались не своих целей, а наших. Для нашего блага нас научили выводить каллиграфическим почерком «спасибо нашим учителям». А мы написали им системным шрифтом: «Вы монстры».

Наш конфликт — в системе кодировок. Нас «написали» ровными, красивыми, одинаковыми, а мы расползлись в какую-то страшную кляксу. Добро с кулаками против добра в комментариях. Поколение учителей столкнулось c character assassination — низвержением идолов, уничтожением репутации публичной фигуры. Детских писателей, детских благотворителей или певца Майкла Джексона, который тоже любил детей. Во всех этих конфликтах неделимой единицей становится именно ребенок. Все это для него, для них — братьев наших мелких.

Советское поколение относилось к детям как к собственности, некоторые даже так и говорили: «Родили для себя». Но дети вырастают и начинают говорить. В одной из серий «Рика и Морти» есть убийственно смешная и страшная сцена. Ночью героиня Саммер Смит видит своего домашнего пса, который превратился в страшного робота-андроида. Среди вспышек молний он спрашивает: «Где мои яички, Саммер?»

Сегодня поколение детей надело экзоскелет фейсбука и спрашивает у поколения родителей: «Где мои яички? Или вы считали себя единственным поколением “с яйцами”»? У меня нет детей, у меня был только кот. И у него, простите, были яички. И я очень рад, что не сделал за него выбор. Оставьте детям все, что вы оставляете себе: тело, уважение и право вас не любить.