«Снеговики пошли ко мне» — фрагмент из книги «Никола-Ленивец. Рай на земле»

В бюро «Никола-Ленивец» вышел двухтомник «Никола-Ленивец. Рай на земле». Исследование представляет историю фестиваля «Архстояние» и летопись лэнд-арт проектов — сотворчество художников и деревенских жителей.

«Москвич Mag» публикует фрагмент воспоминаний художника Николая Полисского о том, как появились «Снеговики» и построили «Сенную башню».

Снеговики*

Никола-Ленивец, Калужская область
Зима-весна 2000**

У меня всегда было ощущение, что художник должен быть современным. Но что такое «быть современным художником», я не знал. Я в то время заканчивал заниматься живописью. Наметился какой-то естественный тупик. И мы с [Константином] Батынковым(1) и [Сергеем] Лобановым(2) делали в Москве некие актуальные проекты.

По этой причине Анна Гор(3) и Любовь Сапрыкина(4) нас с Батынковым взяли в Нижний Новгород обсуждать, что делать с Арсеналом, только что отданным военными картографами нижегородскому ЦСИ. Огромной толпой московских архитекторов и художников мы ехали в автобусе в дом отдыха ГАЗа. Зима, январь 2000 года. Все, напившись коньяка, дремали, а я смотрел в окно. Было очень много снега, и вдруг из него поднялись и встали снеговики.

Я сразу все придумал: целый народ должен подняться вперед из снега. Это должны были быть живые, настоящие снеговики.

Но где делать? В Москве снег грязный. Конечно, подумал я, нужно сделать в деревне. Там ко мне привыкли, мужики бы помогли. Мы приехали туда втроем — я, Батынков и Лобанов; по-моему, с нами еще был Григорий Ярошенко, фотограф. Слепили двух-трех снеговиков. Устали невероятно. Сфотографировались.

Но из этой акции ничего не получилось, мои соавторы сказали — да и хрен с ним, и уехали. А я остался. Нарисовал схему, где снеговики должны стоять на берегу, и попросил покойного дядю Юру Новикова(5) нанять мужиков, чтобы они все слепили. Он говорит: зачем им лепить? Говорю: ну, по десятке я дам за снеговика. И уехал. И забыл, потому что совершенно в это не верил. А он мне звонит через неделю или две и говорит: все готово, денег хотят.

О, ужас!

Мы сорвались, поехали. Ни фотоаппарата нормального, ничего; Костя у какого-то соседа схватил мыльницу.

Приезжаем — перед нами остров Пасхи. Такая армия. Все делали в основном Димка [Мозгунов](6) с братом. Они, два энтузиаста, захотели заработать. Но кто-то приходил помогал.

Костя отснял портреты, оставил мне мыльницу. Да, и Гриша был, он тоже снимал, есть ночная съемка. Они уехали, я остался и стал ждать непонятно чего. Вдруг 5 марта выходит солнце, и я начал снимать солнечные многофигурные композиции.

Да, и поменял направление. Сначала снеговики шли к реке, морковки у них туда были. Но мне нужно было, чтобы все было с пейзажем, с рекой, с лицами.

Говорю: ребята, поворачивайте носы! Они развернули морковки, и все снеговики пошли уже от реки ко мне. Я снимал их с великолепным этим никола-ленивецким пейзажем с поворотом реки.

Тем временем снеговики начали таять. Кто-то упал. Под солнцем они стали превращаться в скульптуры вроде муровских(7). Я это тоже фотографировал, но в проект эти материалы не пошли. Только в своем натуральном снеговиковом виде они дали тот невероятный результат.

Мне потом что только не предлагали делать со снеговиками, даже какой-то рекорд Гиннесса. Я от всего отказывался. Фото снеговиков понравились Вячеславу Полунину(8), и деревенские начали хорошо зарабатывать, лепили по пятьсот-семьсот снеговиков на Арбате, на Дмитровке, у театра Сац в Москве, а также в Питере — у БДТ им. Товстоногова во время гастролей «сНежного шоу». Но это были уже клоны. А тогда, в деревне, был единственный случай, когда все делали истинно народные художники.

Часто «Снеговиков» связывали со Стоянием на Угре, но мне не хотелось военизированной темы. Я больше называл это рождением какого-то народа. Вживую их практически никто не видел, кроме нескольких рыбаков. Зимой туда никто не ездил. Все были заняты выживанием. Прежняя жизнь заканчивалась, люди формировали новую.

Была тогда и быстрая, веселая жизнь современных художников-придумщиков: придумал тему, сделал, пошел дальше. Но я не считаю такое художественной работой. У художника, как у самурая, это прежде всего путь — от одного к другому. Этот путь у меня появился со «Снеговиками».

«Снеговики» — самый чистый мой проект во всех отношениях. На нем была придумана эта народность, эта режиссура автора как возбуждение художественного процесса, в который вовлечено большое количество людей. Работа тяжелая, сам ты ее сделать не можешь, но являешься провокатором темы.

А потом все естественным образом тает. Тебе не надо убираться. Ведра сдаешь бабушкам — вернее, они сами приходят и забирают: каждое ведро у них было помечено тряпочкой, потому что им оно для хозяйства очень нужно. Морковки съедают птички и мышки.

И место остается абсолютно чистое.

___________________________________________________

* В соавторстве с Константином Батынковым и Сергеем Лобановым.
** Объект растаял.
1 Советский и российский художник, член творческой группы «Митьки», к которой до 1997 г. принадлежал и Николай Полисский.
2 Советский и российский художник, член творческой группы«Митьки».
3 Советский и российский искусствовед, арт-менеджер, сооснователь Нижегородского центра современной культуры «Кариатида» (1992), директор Приволжского филиала ГЦСИ (ныне – Волго-Вятский филиал ГМИИ им. А.С. Пушкина) в 1997–2023 гг.
4 Советский и российский историк, искусствовед (1958–2005), сооснователь Нижегородского центра современной культуры «Кариатида», арт-директор Приволжского филиала ГЦСИ в 1997–2005 гг.
5 Житель деревни Звизжи, местный авторитет.
6 Житель деревни Никола-Ленивец, друг и соратник Николая Полисского, художник по дереву.
7 Имеется в виду британский художник и скульптор Генри Мур.
8 Советский и российский клоун, мим, актер театра и кино, театральный режиссер, народный артист РФ (2001).

Сенная башня*

Никола-Ленивец, Калужская область
Зима-весна 2000**

Я сначала не знал, насколько все примет гигантские формы. У меня первые помощники были — деревенские, свободные от всего люди, сильно пьющие, моего возраста и старше. Самые забавные на тот момент жители деревни. Они были частью самого произведения, настолько они были красавцы сами по себе, настолько у них были сами по себе выразительные физиономии и то, во что они одевались.

Дед Иванов, Женя Гусь, Дядя Ваня Сокол, Кирилыч, Женя Голубец, Эдик Безуглов(1), какая-то примкнувшая к ним молодежь. Димка [Мозгунов] иногда появлялся. Все такие мои. Ну и были залетные — Леха Беляй(2) например. То есть такие, кто нестабильно приходил, и с ними расплата была в основном «жидкой валютой». Потому что у них, в общем, все для жизни было, им нужно было только подкрепиться. Как Винни-Пуху.

И мы с ними косили-косили, ворошили-ворошили, стоговали-стоговали. Но сена все не хватало и не хватало, хотя мы для экономии сена сделали такой чум — внутри часть полая. Я даже договорился с трактористом по кличке Доллар, который начал возить мне сено в рулонах: колхоз еще был, и он рулонил. В какой-то момент он просто на этой горе ковырнул трактор. Заработать ему не удалось, пришлось в колхоз что-то выплачивать, но он был героем. Я его отснял с молодыми девушками в обнимку: трактор лежит, колеса наверху, а он счастливый снимается.

Когда я понял, что мы не справляемся этой малочисленной бригадой, по субботам и воскресеньям приходила вся деревня. У меня в каталоге(3), который Вася [Копейко](4) напечатал, сто человек соавторов — все, кто хоть чуть-чуть помогал. Почему они приходили? Потому что общая какая-то скукота, а здесь коллективное действие. Им это удивительно нравилось. Заодно и пикник там происходил, они еду приносили. Семьи, которые крепкие в Звизжах, — и Годовиковы, и Серовы, и Матковские приходили, детей своих присылали.

У меня не было денег, чтобы им сильно платить. Но много и не требовалось. Все отношения были неденежные почти, бедное равенство. Еще москвичи не привезли сведения о капитализме — что нужно требовать денег и прочее. Еще была крестьянская взаимопомощь, в деревне помогали друг другу почти бесплатно. Я не сторонник советской идеологии, но это неоспоримо: люди, когда лишены конкуренции, что-то в них другое. Больше улыбаются, больше радуются простым вещам.

Мы делали-делали, а я как бешеный снимал фотографии. Приобрел мыльницу более-менее приличную, Olympus. Не самую дешевую, а большую.

И снимал весь этот процесс бесконечно. У меня было ощущение его важности, но я не представлял результата. Мне кто-то говорил: ты все знал, нам не сказал. Ничего я не знал. Но помню ощущение абсолютного творческого счастья — когда тебе кажется, что все, что делаешь ты и твои помощники, невероятно важно.

У них тоже было. Вначале ведь не думаешь: косить, стоговать — понятная крестьянская работа. Но когда начала появляться форма, выходя на гору, они оборачивались, говорили: сегодня красивее, чем вчера. Начали понимать, что делают нечто невероятное, хотя им не совсем понятное.

Стог в русском пейзаже — в любом пейзаже — органичная часть природы. Но не является искусством. «Башня» вроде бы тоже является принадлежностью этого пейзажа. Но тут очень тонкий момент, его трудно объяснить, этот нюанс — органичности и все-таки большого труда художника сделать такую вещь. Чтобы это не было слишком ярко, но начало бы работать как искусство и произведение было сильным. Что-то по-настоящему изменить, не меняя. Есть вечная природа, есть объект, но ты делаешь какую-то третью вещь.

Вроде бы все абсолютно органично, но при внимательном рассмотрении возникает таинство искусства. Человек наконец понимает, что это рукотворная вещь. Или даже вещь, сделанная силами более могущественными. И никто не знает, для чего это сделано. Оно должно поражать само по себе, а не из объяснений, что это такое.

Я думал, башню разберут на сено. Но то ли сена было много в том году, то ли коров мало, то ли трудно было оттуда увозить — боялись, что перевернут трактор, — а разворошили только верх. И она стояла полуразрушенная.

Разобрать самим очень было бы тяжело. И вдруг пришла идея все это дело сжечь. Май месяц, «Арт Москва», Герман [Виноградов](5) бегает. Я говорю: Герман, хочешь быть Геростратом? Он говорит: с большим удовольствием. Помню эту его фразу. Мне как создателю не положено уничтожать, а он с большим удовольствием.

Процесса лепки снеговиков я не видел. Для меня самого он был тайной — я все увидел уже в готовом виде. Но здесь я был свидетелем всего, что и как происходило. Искусство было и в самом произведении, и в его строителях. Мне было это невероятно важно.

______________________________________________

* В соавторстве с Константином Батынковым.
** Объект был сожжен.
1 Жители деревень Никола-Ленивец, Кольцово и Звизжи, друзья и соратники Николая Полисского.
2 Житель деревни Звизжи.
3 Имеется в виду каталог экспозиции Николая Полисского и Константина Батынкова в рамках спецпроекта «Башня» на выставке-ярмарке «Арт Москва», проходившей 24–29 апреля 2001 г. в Центральном доме художника в Москве.
4 Житель деревни Никола-Ленивец, друг и армейский товарищ Николая Полисского, один из пионеров российского полиграфического дизайна, соучредитель компании Typo Graphic Design, арт-директор арт-парка «Никола-Ленивец», соучредитель «Архстояния» и один из создателей настоящей книги.
5 Российский художник-акционист и профессиональный фрик (1957–2022), который исполнял роль «никола-ленивецкого Герострата» на Масленицу вплоть до конца 2010-х.