О многом можно спорить, но есть и неоспоримый факт: за конец февраля — март Россия лишилась доброй половины русской культуры. Страну покинули Андрей Макаревич, Алла Пугачева, Максим Галкин, Борис Гребенщиков, Земфира, Рената Литвинова, Кирилл Серебренников, Римас Туминас, Дмитрий Глуховский, Чулпан Хаматова, Кантемир Балагов, Ольга Смирнова, Oxxxymiron, Face, Моргенштерн, Дмитрий Быков, Екатерина Варнава…  Этот список можно продолжать до бесконечности и кажется, что очень скоро придется, как в классическом еврейском анекдоте, спрашивать: «А кто же тогда в лавке остался?»

Масштабы и последствия этого великого исхода мы пока что еще не в состоянии оценить. Там отменили спектакль, тут не снимут сериал, концерт, на который были заранее куплены билеты, переносится на неопределенный срок, долгожданная экранизация пелевинской «Empire V» с главным рэпером страны в одной из главных ролей в лучших советских традициях легла на полку, точнее, не получила прокатного удостоверения. Вроде бы не происходит ничего страшного, но, с другой стороны, кажется, что из здания общей культуры чья-то невидимая рука один за другим вынимает кирпичи, и стены скоро рухнут, а средь развалин останутся только Прилепин, Газманов да вечный актер Безруков.

Сложившуюся ситуацию неизбежно будут сравнивать с двумя предыдущими культурными эмиграциями — времен революции и Гражданской войны, увенчавшейся «философским пароходом» 1922 года, и с отъездом разочаровавшихся «шестидесятников», который начался после советской интервенции в Чехословакию и длился до самого начала перестройки. Однако любая историческая аналогия есть ложь уже потому, что время идет вперед и «нонеча не то, что давеча».

Эмигранты 1920-х уезжали в пустоту, точнее, туда, где их не ждали, а потому дальнейшее развитие так называемой культуры русского зарубежья первой половины XX века пошло по двум перпендикулярным направлениям, обозначенным, если совсем уж упрощать, фигурами Набокова и Вертинского. Первый путь означал полное встраивание в культурные институции страны пребывания вплоть до отказа от родного языка. Второй предполагал замыкание в национальном «гетто» эмигрантской среды без каких-либо шансов на успех за ее пределами. Случаи прорыва из диаспоры, безусловно, имели место, но в настолько ничтожном количестве, что их смело можно отнести к статистической погрешности.

Ситуация, с которой пришлось иметь дело культурной эмиграции второй половины XX века, была несколько иной. Благодаря скандалу вокруг Нобелевской премии Пастернака, всемирным гастролям Евтушенко и вручению каннского льва Калатозову за летящих журавлей, а также благодаря обострению советско-американских отношений до стадии схватки сверхдержав под ковром на Западе возник некоторый интерес к русской культуре. А созданные в том числе и для обеспечения идеологического противостояния в холодной войне институции давали возможность уезжавшим из Советского Союза гуманитариям худо-бедно, но существовать и заниматься своим делом. Однако получить свой кусок хлеба с маслом удалось далеко не каждому. Разница между судьбой Бродского, ставшего поэтом-лауреатом США и преподавателем нескольких американских университетов, и судьбой Довлатова, умершего в карете социальной скорой по пути из одной больницы для бедняков в другую, объясняется не только талантом, но и известной цитатой из старой песенки о том, что «пряников сладких всегда не хватает на всех». И если для писателей, поэтов, статусных ученых или представителей классической музыкальной сцены еще существовали какие-то места, то, скажем, беглым представителям советской киноиндустрии рассчитывать было уже не на что.

Наши времена отличаются от прошедших уже тем, что государственные границы теперь абсолютно проницаемы для информации. Если в 1960–1980-х годах книги «выбравших свободу» авторов приходилось везти на родину, запрятав поглубже среди грязного белья в багаже, а потом ночами перепечатывать на машинке, то сегодня любой текст, аудиозапись и видео доступны в два клика мышкой. Недавняя новость из Белоруссии о запрете на территории нашей «синеглазой сестры» оруэлловского романа «1984» выглядит скорее культурным анекдотом, поскольку уж что-что, а сей опус выложен в каждой второй интернет-библиотеке. По крайней мере в теории, но в наши дни можно жить за границей, продолжая работать для российской аудитории. Вопрос лишь в технологиях монетизации и поддержании интереса к собственной персоне.

С другой стороны, и в самой России до сих пор сохраняется некоторая видимость остатков прежней свободы слова, а значит, сохраняется и пространство для внутренней эмиграции, в котором можно оставаться, никуда не перемещаясь физически. При этом на Западе сегодня русская культура подвергается «отмене» в лучших традициях, и этот фактор тоже будет оказывать свое влияние на выбор между «уехать» и «остаться». Скорее всего, грядущее разделение русской культуры пойдет не по двум, а по трем направлениям: возникнет новая культура русского зарубежья, на официальных каналах будет царить одобренная культура радостного принятия и где-то на ее обочине, почти лишенная своей аудитории и финансирования, будет влачить свое существование оппозиционная «культура с фигой в кармане». У каждой из этих трех ветвей будет собственная судьба.

Новые русские за границей

Согласно последним данным, в мире проживают около 10 млн выходцев из Российской Федерации, а всего «глобальных русских» статистика насчитывает около 30 млн человек, однако в это число входят и граждане постсоветских государств, говорящие на русском языке. Для этой аудитории уже можно работать, единственный ее минус — географическая удаленность трех главных центров русскоязычной эмиграции — Германии, Израиля и США — друг от друга. В последние дни к ним добавились еще и Грузия, Армения и Турция, но это в любом случае капля в море, тем более что, по данным Минцифры, многие скоропалительно уехавшие в феврале-марте уже потянулись назад.

Проще всего за границей будет освоиться литераторам и вообще «авторам текстов». Их продукция предполагает наименьшее количество материальных затрат на производство и прямое потребление созданного продукта, а если писатель владеет на достойном уровне хотя бы одним иностранным языком, то он сможет работать если и не в своей, то в чужой культуре. В конце концов, русской зарубежной литературе как феномену скоро исполнится 200 лет, эту тропу протоптали еще Герцен с Огаревым, а уж про XX век нечего и говорить.

«Но ситуация сейчас, конечно, совсем иная, чем в прошлом веке, — считает писатель, поэт и редактор сайта о современной литературе Gorky Media Эдуард Лукоянов. — Тогда русских за границей, может, никто и не ждал, но и сапогами особо не били. А сейчас российский паспорт — это волчий билет практически в любой области культуры, хоть как-то зависимой от институций. Никто просто не будет с тобой работать, это факт. Правда, в начале апреля до меня дошли слухи про какой-то немецкий фонд, который собирался что-то сделать для грантового обеспечения уехавших из России гуманитариев, но, кажется, и у них эта тема схлопнулась.

Те, кто уехал в Израиль, скорее всего, не пропадут, там существует своя традиция русской литературы в бегах, сложившаяся еще в начале 1990-х. Но это все будет интересно лишь небольшой группе читателей в крохотном Государстве Израиль. А в остальном мире почву для русской литературы за рубежом так и не успели подготовить. Примерно с 2020 года Европа вдруг стала интересоваться: а что это у нее там за сосед с Востока и чем он вообще живет? Это был уникальный шанс, который мы 24 февраля спустили в унитаз. К той же Марии Степановой можно относиться как угодно, но когда российский писатель вообще в последний раз попадал в шорт-лист “Букера”? И вот это все было перечеркнуто в один момент.

В мировом контексте русской литературе, скорее всего, амба. От нее останутся в основном те авторы, которые уже были повязаны с различными международными институциями, скажем, тот же Сорокин — куда он денется от Берлинской оперы? Проблема же в том, что и до всех этих событий русская литература находилась в страшнейшей стагнации. Не было же никаких интересных явлений за последние 10–15 лет за исключением новой феминистской волны. Вот у Васякиной новый роман хороший. Но она, конечно, останется в России, потому что и сама она как человек, и ее тексты попросту бессмысленны вне российского контекста».

Уехавшие могут и сохранить связь со своей российской аудиторией через интернет, например в формате романа с продолжением на сервисах вроде Patreon или продавая аудиокниги. Ну по крайней мере если удастся решить вопрос с проведением международных платежей. Однако и в этом отношении мой собеседник настроен скептически. «Литература — одна из самых консервативных сфер человеческой деятельности, — напоминает Эдуард Лукоянов. — Примерно как европейский футбол. Ничего нового она не приемлет. Если ты написал книгу, и она вышла на бумаге, то, может быть, кто-нибудь ее и прочитает. Если она появилась в интернете — значит, ты не писал никакой книги. В интернете могут существовать палп или фантастика, однако новый Сорокин, новый Пелевин или новая Степанова в этой среде никогда не вырастут».

Покинувшие Россию представители современной музыкальной сцены оказались в несколько иной ситуации. Имея прямой доступ к миллионным аудиториям, они привыкли быть на коне и в центре внимания, привыкли к тому, что современные СМИ куда чаще цитируют по какому-либо поводу высказывания молодого рэпера или маститого классика русского рока, чем слова писателя или театрального режиссера. Претендующий на роль культурного идеолога «русской весны» писатель Захар Прилепин в своем майском интервью газете «Вечерняя Москва» не случайно говорил о важности работы государства именно в этой области культуры, заявляя, что на сегодня эта работа полностью провалена: «Рэпер Нойз МС, полмиллиона подписчиков, заявил: “Россия напала на Украину” и тоже уехал. Рэпер Федук, тоже звезда, призвал всех: “Невозможно поверить, что это все происходит в ХХI веке. Остановитесь”. Рэпер Маркул, еще одна звезда, говорит: “В моем окружении никогда не будет людей, которые могут оправдать то, что сейчас происходит”. Рэпер Макс Корж, три миллиона подписчиков: “Осуждаю вторжение и бомбардировку суверенного государства”.

Взрослые люди, знаю, привычно отмахнутся: мы их никого не знаем. Да какая разница, знаете вы их или нет. Зато их знают 99% подростков в России. И люди, которые отвечают за молодежную политику в России, тоже должны были их знать и с ними давно уже работать. Как вы думаете, они с ними работали?»

Имена уехавших артистов по-прежнему украшают заголовки, но теперь уже в связи с антивоенными фестивалями в Ереване, Тбилиси, Стамбуле и странах Балтии. Однако любой инфоповод, как и любой хайп, как известно, рано или поздно заканчивается, и через пару лет или раньше музыкальной эмиграции придется мучительно раздумывать над тем, что делать дальше, и по ряду причин выбор у них будет гораздо сложнее, чем у людей литературы.

«Стать “новыми Вертинскими” у уехавших музыкантов вряд ли получится, но дело не в их талантах — считает главный редактор издательства Individuum и бывший главный редактор “Афиши” Феликс Сандалов. — Во-первых, потому что люди разъехались сразу по многим направлениям. Пока нет одного города или одной страны, которая претендовала бы на звание центра эмиграции. То есть собирать соотечественников на концерт станет сложнее, а это ядро их аудитории. Во-вторых, в работе с иностранными зрителями и слушателями у русских музыкантов прибавилось проблем из-за того, какую страну они представляют. В-третьих, нет ощущения, что мы так же держимся за свою национальную культуру, как, например, армяне. Мы, грубо говоря, те люди, что делают вид, будто не узнали своих соотечественников в лобби гостиницы. И нынешние события еще больше усиливают это напряжение и способствуют большей подозрительности и атомизации.

Существует немало примеров того, как русскоязычные музыканты пытались закрепиться в США. После первых (и не очень удачных) опытов во время перестройки “ронять Запад” отправлялись и Макс Покровский, и Илья Лагутенко, и множество электронных музыкантов, чья сцена изначально куда более интернациональна, чем стадионный рок. Но если электронщики претендуют на универсализм и глобальность (часто в их музыке совсем нет слов), маскирующую их происхождение, то перед рокерами и рэперами как будто всегда есть неприятная развилка в случае эмиграции: можно превратиться в аккомпанирующий состав из разряда “сбитых летчиков”, выступающих на свадьбах и днях рождения жителей условного Брайтон-Бич, но это история без особого развития. Можно наращивать долю “славянской экзотики” в своей репрезентации, стараясь ухватить аудиторию шире, чем выходцы из стран СССР — отчасти это путь Shortparis, которые поедут этим летом на европейские фестивали.

Но если мы ставим вопрос, можно ли сейчас с нуля сделать успешную карьеру на Западе русской группе, то я бы сказал, что это маловероятно. Жить на две страны сейчас затруднительно, а основная часть слушателей все равно остается в России. Да и образ russian doomer, который еще в прошлом году казался каким-то невероятно устойчивым музыкальным мемом на экспорт, поменял свое значение. А найти столько же платежеспособных русскоязычных меломанов в любой другой стране будет очень сложно. Скажем, в Берлине есть такое место, как P.A.N.D.A. Theater, куда все собираются на концерты русских артистов такой, скажем, арт- или андерграундной направленности. Там, к примеру, играют НОМ, когда приезжают в Германию. До “Панды” существовал Russian Disco. Вместимость подобных площадок — 200 человек. Конечно, когда приезжает БГ, то букируются уже залы покрупнее. Но это потому, что БГ и ему подобные останутся теми, кто объединяет людей со всего постсоветского пространства из разных поколений, до тех пор, пока они живы, конечно. А для остальных рынок не такой большой, чтобы всех вместить».

Театральная среда отреагировала на начало СВО куда жестче, чем от нее многие ожидали, и это несмотря на то что большая часть сценических площадок и творческих коллективов в стране находится в полной зависимости от государственного финансирования. И все же после 24 февраля начался массовый отказ худруков от занимаемых должностей, многие подписывали открытые письма протеста и увольнялись, в то время как другие добровольно вывешивали Z на фасадах своих театров. Эмиграция была не менее массовой.

«Уехал Михаил Дурненков, драматург, которого исключили из СТД за пост в соцсетях, вместе со своей женой Ксенией Перетрухиной, известной театральной художницей, — начинает перечислять куратор фонда поддержки современного искусства “Живой город” и бывший эксперт фестиваля “Золотая маска” Антон Хитров. — Тимофей Кулябин — бывший режиссер новосибирского театра “Красный Факел”, достаточно молодой, но известный уже не только в России, но и в мире, который поставил скандального “Тангейзера”. Илья Мощицкий — создатель театра “Хронотоп”, Семен Александровский, тоже вместе с женой Настей Ким, продюсером — лидеры независимого питерского “Pop-up театра”, драматург Ася Волошина. Это те, кто в первую очередь приходит в голову. Очень сильно обескровлен театр, но подсчитать потери пока что нереально, потому что надо смотреть, кто “уехал публично”, как та же Хаматова, а кто свой отъезд никак не афишировал.

Пока что они сами пытаются ответить себе на вопрос о том, что будет дальше. Вот пришла новость — я ждал, я верил, что это случится — собрали фестиваль уехавших российских театральных проектов. Организует его как раз Мощицкий. Там, конечно, вряд ли будет какая-то супербольшая программа, скорее, камерные спектакли, которые можно легко воспроизвести с нуля, никто же не привез с собой декорации. То есть все-таки обозначился этот путь создания эмигрантского театра. Уже многие говорят о том, что надо как-то объединяться. Причем делать это в мировых столицах, потому что те же Тбилиси или Ереван наплыв русской культуры просто не переварят, и это создает там очень взрывоопасную ситуацию».

Однако дальнейшее будущее русского театра за границей выглядит весьма туманным, тем более что во время прошлых массовых эмиграций создать нечто подобное так и не получилось за редкими исключениями вроде «Пражской труппы», существовавшей благодаря покровительству и финансовой помощи первого президента Чехословакии Томаша Масарика, или парижских постановок Никиты Белиева и супругов Питоевых, которые игрались и на русском, и на французском языках. Сегодня развитие зарубежного русского театра тоже рискует упереться головой в «стеклянный потолок» диаспоры.

«Сама по себе идея национального театра, который работает только для своих, кажется мне не очень правильной, — подчеркивает Антон Хитров, — потому что театр — это по определению то место, где встречаются непохожие люди и имеют возможность общаться. И это единственная его осмысленная функция, потому что рассказывать истории может и Netflix, а чтобы посмотреть сериал, никуда ходить не надо. Национальные театры, безусловно, важны для своей общины, но стать феноменами театральной культуры им не дано. Судьба любого театра диаспоры — она скучна и печальна, что можно понять, например, по аналогичным заведениям в Москве. Был, скажем, еврейский театр “Шалом” — довольно печальное зрелище, как и цыганский театр “Ромэн”. Эти театры не присутствуют в актуальной повестке и не производят никаких событий, важных для города или для театральной культуры. Грубо говоря, в театре “Ромэн” нет своего цыганского Серебренникова, а потому никому, кроме круга своих постоянных посетителей, он особо не интересен. Чтобы жить и развиваться, а не обслуживать свое маленькое комьюнити, постепенно уходя в себя, театр должен быть как-то встроен в культуру того города, где он находится. Успешный русский театр в Берлине должен быть чем-то интересен берлинцам, даже если он на русском языке. И, если честно, я не знаю, как этого добиться. Возможно, нужны интерактивные спектакли, направленные на взаимодействие двух сообществ — русского и немецкого, возможно, это должна быть хореография как некий универсальный язык… »

В отличие от актуальной музыки, все жанры которой предполагают прямой и непосредственный контакт со слушателями на концерте, у русского зарубежного театра все же останется возможность работать для российской аудитории. Тем более что современный театр предполагает практически бесконечное разнообразие форматов постановок. «Возможно, таким образом возродится аудиотеатр, — считает Антон Хитров. — Этот формат долгое время не получался, а сейчас он, по идее, должен взлететь. Такие спектакли можно делать и из разных стран. Русскоязычных пьес, которые не могут быть поставлены сегодня в России, полно, ставить их как-то надо, аудитория найдется, и в аудиоформате слушать их можно будет откуда угодно.

Стриминговый театр пробовали делать во время пандемии, но мне почему-то кажется, что формат театра в Zoom в итоге не приживется. Потому что для этого надо будет в определенное время сесть, включить компьютер и смотреть в экран, но зачем? Кино или любой сериал будут в сто раз зрелищнее. А вот спектакль-подкаст, аудиотеатр — это куда более выигрышный вариант. Да, непривычно, но в сегодняшнем театре и не существует обязательных инструментов. Уже есть спектакли, состоящие только из текста, есть спектакли, где вы заполняете анкету от имени человека, который сидит напротив вас, есть спектакль, где вы в наушниках ходите по городу. Любовь к декорациям и шоу как раз и сгубила русский театр, из-за этого “дорого-богато” он и попал в такую зависимость от государства».

Если верить новостям, то ближе прочих к созданию очага русской культуры за границей подошло кино. Уже сейчас Кирилл Серебренников снимает в Европе байопик «Лимонов. Баллада об Эдичке» по мотивам книги французского писателя Эмманюэля Каррера, правда, с британским актером Беном Уишоу в главной роли. Зато главную женскую роль исполнит Виктория Мирошниченко, известная по фильму «Дылда». 18 мая продюсер Александр Роднянский объявил о начале работы над сериалом о Путине, основанном на книге Михаила Зыгаря «Вся кремлевская рать» — своего рода наш, а точнее, уже эмигрантский ответ «Карточному домику». Так, значит, русский кинематограф в изгнании можно считать уже состоявшимся феноменом?

«Фильм о Лимонове — это давняя история, — поясняет кинообозреватель “Коммерсанта” Андрей Плахов. — Его собирался снимать еще сам Каррер, точнее, не он сам, а кто-то из итальянских режиссеров. Но почему-то этот проект у него не состоялся, и недавно я узнал, что его подхватил Серебренников, а кто финансирует эти съемки, я просто не в курсе. Что касается Роднянского, то он давно уже работает на международном уровне, был продюсером в том числе американских фильмов, и у него есть и серьезный опыт, и соответствующие связи. Но вот смогут ли люди, подобные Роднянскому и Серебренникову, в итоге объединиться и создать базу для русского кино за рубежом — я не знаю. Практика показывает, что русские люди не очень-то умеют объединяться, даже если они и придерживаются более или менее одинаковых взглядов. Хотя дай бог, конечно. Но оптимистических иллюзий на сей счет я не питаю.

Вообще многое зависит от того, как будет разворачиваться вся дальнейшая ситуация в мире и как кинематографическая жизнь в зависимости от этой ситуации будет меняться в ту или иную сторону. Для проектов Серебренникова и Роднянского, о которых мы говорим сейчас, существует благоприятная информационная среда и общественное мнение, а значит, под них найдется и финансирование. Но все меняется. Что будет через год-два, я уже не берусь предсказать, а ведь кинопроизводство — это довольно длительный процесс».

Перед большинством уехавших деятелей киноискусства снова в скором времени встанет все тот же выбор эмигранта: сменить профессию или попытаться встроиться в чужие институции, причем последний вариант будет для них куда сложнее, чем для представителей прочих отраслей культуры. Несложившийся роман уехавших советских актеров с Голливудом обозначил допустимые пределы этой интеграции: русские актеры в американской киноиндустрии нужны исключительно в роли русских, то есть неряшливых людей с плохим акцентом, способных выпить литр водки в один присест, создать из трех своих еврейских друзей самую опасную мафию Нью-Йорка или отремонтировать космический корабль при помощи кувалды. О русских режиссерах нечего и говорить — на ум приходят только Кончаловский и…  Кончаловский, при том что львиная доля всеми любимой голливудской классики была поставлена трудовыми мигрантами из Германии, Италии и Нидерландов.

«На Запад в свое время уезжали многие талантливые актеры и режиссеры, причем не только из СССР, но и из стран Восточной Европы, но только считаным единицам из них удалось сделать карьеру в американском или европейском кино, — напоминает Андрей Плахов. — Роман Полански, Милош Форман и Андрей Кончаловский были скорее исключением из общего правила. Встроиться в чужую культуру и абсолютно другие условия производства на самом деле очень сложно. Конечно же, что-то такое будет происходить, и самые яркие актеры и наиболее одаренные режиссеры, наверное, найдут какие-то способы самореализоваться за рубежом, тем более что в самой России я сейчас не вижу условий для каких-то по-настоящему смелых и ярких проектов.

Да, у истоков Голливуда некогда стояли выходцы из Восточной Европы, прежде всего из среды еврейской эмиграции. Потом туда стали просачиваться европейцы, но с течением времени это случалось все реже. Все упирается в язык. Сперва кино было немым, потом оно стало звуковым, но звук накладывался в павильоне, а сейчас используется технология прямой записи звука и потому очень большое внимание уделяется акценту, манере речи и неповторимости актерского голоса. Сыграть на чужом языке американца или американку актеру, который не родился в США, очень сложно, это получается только у англичан. Конечно, бывают исключения вроде Миллы Йовович, которую привезли в Штаты еще ребенком. А вот у французских актеров в Голливуде точно так же не получалось, им предлагали роли в основном все тех же французов, и настоящего карьерного взрыва там не случилось ни у Депардье, ни у Катрин Денев».

Еще одна немаловажная проблема, с которой предстоит столкнуться за границей не только уехавшим деятелям кино, но и всем представителям российской культуры — это та самая «отмена». Одним из первых это почувствовал как раз Кирилл Серебренников, чья речь в Каннах на представлении его фильма «Жена Чайковского» буквально выбесила украинских кинематографистов, включая даже тех, кто пару лет назад выступал в его поддержку. Его неосторожные слова о том, что в помощи нуждаются не только пострадавшие от боевых действий украинцы, но и российские семьи, чьих сыновей отправили воевать, привели в ярость режиссеров Ирину Целик и Марусю Никитюк, которые припомнили своему российскому коллеге и получение денег от Абрамовича, и дружбу с Сурковым, и прочие грехи. Выступивший в защиту Серебренникова Сергей Лозница также подвергся обструкции со стороны соотечественников. И это лишь верхушка айсберга. Из всех представителей актуального российского кино в новые культурные реалии вписаться сумеет, пожалуй, лишь Звягинцев, сфокусированный на фильмах про Левиафана и плохих русских, живущих в вечной «нелюбви». Остальные будут подвергаться жесткой критике, что бы они ни делали.

«Вообще эмигрантам надо молиться, чтобы ситуация стала еще хуже, может, тогда их услышат как диссидентов, — считает Эдуард Лукоянов. — Это как с Ираном, где есть интересная и замечательная местная культура, но мы про нее ничего не знаем, потому что слышим только про иранских диссидентов. Вот и русскую культуру ждет существование на правах иранской».

Уйти в подполье или остаться в мейнстриме?

Быть может, ситуация не так уж и плоха, поскольку на каждого эмигрировавшего писателя, режиссера или драматурга найдутся как минимум трое по разным причинам оставшихся. Ну а поклонники Oxxxymiron или Face со временем найдут себе других кумиров. Другой вопрос в их качестве, тем более что, скажем, не менее ценимый оппозиционной публикой «Кровосток» и не думал никуда уезжать. Парадоксальным образом для российской музыкальной сцены сейчас складывается благоприятная ситуация — запланированные концерты иностранных музыкантов по понятным причинам отменились, да и никто из «фирмачей» еще долго сюда не приедет под страхом канселинга у себя на родине. Однако условия для существования и дальнейшего развития культуры в наше сложное «время Z» складываются весьма неблагоприятные. Государство совершенно четко расставило флажки и приоритеты — «либо яростно поддерживайте, либо молчите в тряпочку».

Одними из первых с этой новой ситуацией столкнулись группа «Би-2» и «Квартет И», чьи совместные гастроли внезапно начали отменяться по всей стране. Причиной тому, по всей видимости, стал закрытый по просьбе Шуры и Левы перед концертом в Омске баннер с надписью «Za президента». Юрию Шевчуку за его проникновенную речь о Родине, патриотизме и жопе, высказанную перед исполнением песни «Любовь» на концерте в родной Уфе, пришлось пообщаться с силовиками прямо в гримерке, а затем и давать показания в рамках административного дела по новой статье о дискредитации Вооруженных сил. Пока что это дело только административное.

«Мне очень интересна дальнейшая судьба Шевчука. Он не уехал, он высказывается, совершает поступки, например отказывается играть в залах под буквой Z. Вряд ли за это его посадят — все-таки у Шевчука неоспоримые заслуги, звание патриарха русского рока, встреча с президентом, “я — Юра, музыкант” и так далее — но вот выдавить в эмиграцию могут. Хотя все, что касается внутренней и внешней политики России, как мы убедились, совершенно невозможно прогнозировать: поэтому, видимо, я просто не хочу верить в возможность его ареста», — говорит Феликс Сандалов.

Зато менее известным, скорее всего, придется туго. «Если же осуществится план по расколу мира на две оруэлловские гиперимперии, то будет примерно то, что мы наблюдали во времена СССР, — уверен музыкант и лидер группы “Оргия праведников” Сергей Калугин. — Официоз, тихо сидящие под ковром Аверинцевы с их высокой культурой, диссида и эмигранты. Причем это касается обеих империй. Диссиду и эмигрантов противной стороны обе империи будут использовать как средство взлома сознания граждан конкурирующей половины человечества. Будут давать премии и форсить в СМИ. Собственно, о качестве этой культуры это ничего не будет говорить. Уже сейчас мы видим, что составляются обоймы друзей-врагов вне зависимости от того, какое место в культуре занимал человек. Ура, с нами лауреат конкурса Чайковского Петров, рэпер Сидоров по кличке Сидя, профессор филологии Козлов и блатной шансонье Пальцев-Вееров! Мы победим!»

«Важно понимать, что с 24 февраля мы вступили в полосу сплошных прецедентов вместо законов, и любые попытки прогнозирования отныне будут работать крайне скверно, — полагает Феликс Сандалов. — Я же стараюсь закладываться на то, что будет довольно плохо, и смотреть на вещи с пессимизмом. Уж не знаю, сподобятся ли власти реконструировать рок-клуб, чтобы осуществлять там контроль и “литовку”, но раз зашел разговор о возрождении пионерской организации, то тут всего можно ожидать. А значит, музыканты начнут осторожнее высказываться в соцсетях, будут как-то лавировать. К тому же, раз Spotify и Apple Music ушли из России, то на их месте остаются “Яндекс.Музыка” и VK, где государству гораздо легче осуществлять цензуру. Даже такой несгибаемый деятель левых искусств, как Алексей Никонов из П.Т.В.П., несколько лет назад отцензурировал свой классический альбом «Гексоген» для российских стримингов. Конечно же, можно откатиться на 20 лет назад и самостоятельно записывать и распространять CD-R, но кажется, что этот откат будет как раз лежать в русле “линии партии” и ничего хорошего это не предвещает».

Независимый российский театр отчасти уже находился в этом самом андерграунде и до 24 февраля, а теперь ему лучше будет из него и не выходить. «Я видел спектакль, его человек один играет на квартире в центре Москвы про своего отца, при этом спектакль отчетливо антивоенный, — вспоминает Антон Хитров. — Он сам все придумал, сам продает билеты, но про него не знает никто и всем пофигу. Я хотел было написать на него рецензию в пару СМИ, но потом задумался: а может, подставлю, а может, не надо? Но он мне сказал: “Давай, пиши, все нормально”. То есть вот в таком формате, очень бедном и с маленькой аудиторией, независимые театры будут возможны. Но если они станут чуть-чуть заметнее и будут в спектаклях позволять себе лишнее или их руководители в публичном поле будут позволять себе лишнее, то их, безусловно, станут преследовать. А они позволяют, потому что в независимый театр идут люди, как правило, протестных убеждений».

Намного проще будет выжить независимой литературе, в основном за счет того, что победивший аудиовизуал задвинул ее на задворки культуры и на печатное слово давно уже никто не обращает внимания, кроме белорусских властей, привыкших дуть на любую воду. Ну а в России, как и за ее пределами, давно уже прошли времена взрывавших общество книг и слепых копий «Архипелага ГУЛАГ», спрятанных за батареей.

«Скорее всего, сохранятся такие проекты, как “Новое литературное обозрение”, у которого всегда будет финансирование, — уверен Эдуард Лукоянов. — Ирина Прохорова изо всех сил постарается своих не бросить, а значит, у той же Васякиной и некоторого круга авторов условно русской интеллектуальной литературы будет пусть и небольшой, но кусок хлеба, некоторое пространство свободы и своя аудитория. Ну и вряд ли на оставшуюся здесь оппозиционную литературу обрушатся какие-то репрессии, потому что наша власть — она книг не читает. Чтобы это понять, откройте книгу белгородского губернатора Евгения Савченко, там виден весь культурный багаж среднего российского чиновника, получите удовольствие неземное. Да, уже начались разговоры о том, чтобы выдавить с книжного рынка тех, кто не поддержал “спецоперацию”, но такое…  Вот в “Парламентской газете” была статья о том, что хорошо бы Акунина запретить. Акунин — это потолок их знаний об актуальной русской литературе».

Но даже в таких условиях полноценный эшелон «Z-культуры» все никак не получается набрать, а точнее, никто не желает в него садиться. Многие из внешне лояльных и не делавших никаких громких заявлений на самом деле находятся во внутренней оппозиции, выжидая до лучших времен. Об этом открыто говорит Захар Прилепин: «Бенефициары процессов, сидящие на денежных потоках и по сути узурпировавшие сферу культуры, заинтересованы в том, чтоб подморозить ситуацию, <… > а потом вернуть все, как было…  Уверяю вас, что из ста крупнейших московских театров ни один, я подчеркиваю, ни один не позволит себе сделать постановку по донбасской поэзии. Спектакль, скажем, про Арсена “Моторолу” Павлова тоже не позволит себе ни один театр. Они костьми лягут, но заниматься этим не станут. Да, они сейчас по приказу сверху, страдая, развесили на фасадах своих театров букву Z, но суть их осталась прежней».

«Я знаю тех, кто, как тот же Машков, вывесил у себя на фасаде Z добровольно, — говорит Антон Хитров. — А в регионах чиновники местных минкультов в общих чатах просто приказывали: “Коллеги, надо повесить Z”. Тут еще важно понимать, что на компромисс многих театральных деятелей толкает сама профессия. Скажем, актер — это человек, который не умеет ничего, кроме собственно актерства. И в регионах им очень трудно. Ладно в Москве 150 театров, а в Казани их шесть, и все укомплектованы под завязку. И если тебя уволят, то ты сможешь пойти разве что в сферу услуг или в курьеры. У кого был выбор между “продолжать карьеру здесь и продолжать карьеру там”, те уехали, но у кого был выбор между “продолжать карьеру или бегать с коробкой”, те остались и выбрали продолжать карьеру.

Назову одного выдающегося режиссера, имя которого у всех на слуху. Он никак не комментирует происходящее. Я хорошо его знаю и примерно представляю себе его убеждения. Но вслух он ничего не говорит, потому что он только что получил свой театр, закончил ремонт в здании, переехал туда, счастлив и молчит. Если зайти к нему в инстаграм (организация Meta признана экстремистской и запрещена на территории РФ), то там под любым постом будет куча комментариев на эту тему: “Скажите про Мариуполь, скажите про Одессу, вы подстилка!” и т. д. При этом он никак не показывает своего согласия с тем, что происходит, но само его молчание уже трактуется как лояльность. И вот эта позиция “как бы я против, но еще я хочу своим театром руководить” кажется уже невозможной. Потом от тебя потребуют дальнейших компромиссов, например не выпускать спектакль “Белая гвардия”, потому что действие происходит в Киеве, такие случаи уже были. То есть работа в государственном театре — это однозначный путь компромисса все дальше и дальше».

Похожая ситуация имеет место и на музыкальной сцене. Не так давно по сети распространился список участников марафона «Za Россию», в котором добытые из нафталина кумиры первой половины 2000-х вроде Сергея Бобунца («Смысловые Галлюцинации», если кто забыл) или совсем уже архивные персонажи вроде групп «СерьГа» или «Рондо» соседствовали с поэтом Игорем Карауловым, рифмующим «Тбилиси — сиси». В этом перечне не было ни одного артиста, популярного не то что в начале 2020-х, а хотя бы в прошлом десятилетии.

«По моим наблюдениям, в группе поддерджки в основном состоит поколение 45+ и для них до сих пор актуальны Сергей Бобунец, “СерьГа” и прочие, кто выступает на концертах “Zа”, они им намного ближе, чем певица Дора, — комментирует эту историю Феликс Сандалов. — Кстати, даже странно, что там нет Чичериной. У меня есть мнение, что на самом деле перед нами стандартный список артистов, которых зовут на корпоративы, за исключением разве что А. Ф. Скляра. К тому же актуальная сцена не очень хочет со всем этим связываться, там все же есть какие-то представления о репутации».

Если прыгнувшие в большую камуфляжной расцветки лодку с буквой Z на борту литераторы и надеялись на златые горы, то им придется оставить эти надежды. На книжном рынке они и раньше не блистали, по словам все того же Прилепина, «все институции, отвечающие за литературу, обходят их как прокаженных…  эти поэты пишут по сути для сотен, в лучшем случае для нескольких тысяч своих подписчиков. На прилавках всех книжных сетей они все вместе не в состоянии конкурировать с одним Дмитрием Быковым». Ну а в текущей ситуации власть будет занята куда более насущными для нее проблемами, чем спасением пусть даже лояльной ей русской литературы.

«Но наша власть…  могу сказать, где она видала литературу, — усмехается Эдуард Лукоянов. — Сейчас расскажу. Еще год назад начался жесточайший типографский кризис, который после введения санкций превратился в полнейший апокалипсис. Казалось бы, государство — ваш выход! И что же делается для спасения великой русской литературы? Ничего. На недавнем экстренном заседании “Роспечати” меры поддержки издательского дела даже не обсуждались. А теперь Россию отключили от ISBN, то есть о международном книжном рынке можно смело забыть. Так что лояльные власти писатели редуцируются до функции обслуживающего персонала, который будет работать до тех пор, пока на них будут выделяться деньги».

В принципе, то же самое можно сказать и про все остальные отрасли культуры.