Еще не так давно Институт проблем передачи информации (ИППИ) им. А. А. Харкевича при Российской академии наук считался оплотом либеральной науки. Но в последнее время там участились увольнения — добровольные и принудительные; целая толпа математиков сбежала куда подальше, а в прошлом году громко уволился один из основателей «Диссернета» Михаил Гельфанд. На этот раз при странных обстоятельствах уволили коллегу Гельфанда — самого цитируемого русского ученого в своей области по индексу Хирша, физика Андрея Ростовцева, который не имел строгого графика, но был выставлен из-за прогула.

Звоню Ростовцеву — он ничуть не подавлен, а, напротив, кокетливо весел.

Вы удивительно бодры для человека, неожиданно узнавшего о своем увольнении.

Не дождетесь! Да и не неожиданно оно было, этого стоило ждать от нового руководства.

Увольнение странное — за прогул. Вы уже комментировали, что не были обязаны ходить по графику, обнародован приказ в мае, подписан февралем. С февраля как-то отношение к вам изменилось?

Нет, я просто работал и ничего об этом не знал.

По иронии судьбы первое громкое увольнение — вашего коллеги по ИППИ и сооснователя «Диссернета» Михаила Гельфанда — произошло ровно год назад. Тогда мы поговорили с Гельфандом, и под новым руководством, которое его уволило, он подразумевал нового директора института Федорова, который раньше возглавлял в Сколтехе центр анализа данных, и некого Чикирева, заместителя Федорова, который работает в Госдуме во фракции КПРФ… 

И за этот год, чтобы удержать свою власть, руководство института трудоустроило в дирекцию лояльных сотрудников, часто не имеющих никакого отношения к точным наукам. Мой главный конфликт — с новым главой ученого совета Дмитрием Репиным и его заместителем в ученом совете института. Дмитрий Репин по образованию социолог, получил степень в Петербурге, после этого был ректором одного из филиалов РАНХиГС. Тогда в «Диссернете» мы обнародовали его частично списанную диссертацию, и это было наше первое знакомство. Уже тогда началось его силовое воздействие на ученых.

Какое — морду бил?

Например, когда Репина представляли как нового ректора этого университета научному сообществу, немолодая дама, профессор филологии, задала ему на общем собрании вопрос: что он думает по поводу своей списанной диссертации? Он как-то нервно отреагировал, была короткая пауза — и буквально через день-два произошли следующие события: Репин приходит на работу, на столе записка «Это последнее, что ты видишь. Если не сделаешь, как я требую, мои люди тебя убьют» с подписью этой профессора филологии. Не прошло и пары часов, и к ней на лекцию ворвался ОМОН. Позже удалось доказать, что она ни в чем не виновата, а над запиской постарался помощник Репина.

Потом он попал к нам — наша вторая встреча. И это ужасно, что во главе научной части столичного института Российской академии наук, который раньше входил в самую высокую категорию по качеству науки, стоит такой человек.

Как вы считаете, почему эта судьба с бюрократическим закрепощением настигла именно ИППИ?

Во многом это стечение разных обстоятельств, но что точно — изначально такого результата никто не ожидал. В конце концов Федорову пришлось окружить себя такими людьми, как Репин, чтобы обороняться от тех, кто не согласен с его политикой в области науки.

А что у него за политика?

В первую очередь сворачивание некоторых тем, которые были удачные в институте, и навязывание тем, от которых институт очень далек. Например, это оптические квантовые компьютеры — никогда никто ими в ИППИ не занимался. А ему нравится эта тема — давайте, делайте. 

И стиль…  Институт раньше представлял собой такой островок академической свободы. Я и сейчас считаю, что, особенно после определенного возраста, ученый сам должен решать, чем ему заниматься, когда ему заниматься и где ему этим заниматься. А судить ученого надо только по его результатам, а не по тому, во сколько он приходит на работу и отчитывается ли он вовремя по результатам. Вот как раз Федоров решил настроить систему на антилиберальный лад: ты должен ходить каждый день на работу, отмечаться — такие порядки были бы уместны только где-то на производстве или в армии, но не для теоретиков из научно-исследовательского института, занимающегося фундаментальными проблемами — изучением природы. 

Судить ученого надо только по его результатам, а не по тому, во сколько он приходит на работу.

Математику необязательно ехать через всю Москву, например, чтобы сесть в своем кабинете и писать формулу — с таким же успехом это можно делать в любом месте, а может, и с бóльшим, потому что он не потратит время на дорогу и все прочие удовольствия.

Вот такая система, напоминающая больше шарашку, устанавливается в ИППИ. Многим это не нравится, не нравится и мне в частности, особенно то, что во главе ученого совета встали люди, далекие от науки и, более того, открыто фальсифицирующие науку, злостные нарушители академической этики, аферисты. Это какой-то сюр.

Вы сказали, что ИППИ был островком академической свободы. Он в таком статусе кому-то мешал?

Очень много персонального фактора в этой истории замешано. И в том числе важно изначальное продвижение самого Федорова силами Академии наук на пост директора. Те же люди, которые всеми силами его продвигали на это место, теперь от него просто отказались, потому что он повел себя совершенно непредсказуемо и, собственно говоря, вместо укрепления института разрушил его. Изначальной идеи разрушения академических свобод ни у кого не было, конечно.

То есть это последствия отдельно взятого назначения?

Это последствия отдельно взятого назначения. Кстати, он до сих пор в статусе и. о. директора находится. С тех пор как Федоров занял это место, он натворил много дел, которые предсказать заранее было нельзя со стороны.

Кроме повальных увольнений и муштры с графиком что еще он натворил?

Я думаю, что эти два пункта — самые важные. Были встречи с научным коллективом совершенно неоднозначные. Так ученые себя не ведут с учеными. Это не академический стиль общения.

Какой он?

Нахрапистый такой…  Вначале он давал обещание, что ничего менять не будет. И уже в течение ближайшего месяца после его утверждения пошли резкие изменения. Люди начали увольняться. В частности, у нас математики ушли в МФТИ, где для них специально было создано подразделение.

Как вообще ученый совет противостоял этому новому руководству? 

Сначала мы противостояли выборам в члены ученого совета. Выборы были сфальсифицированы, про это было написано письмо в вышестоящие органы. В конце концов туда попали люди, более или менее лояльные к руководству, и не попали те, кто имел надежду сохранить в институте академическую либеральную атмосферу. Противостояли тем, что пытались сделать выборы более прозрачными, оспорить результаты, провести выборы заново, конечно, этого не сделано. А сопротивлявшиеся остались за бортом. 

Вы сказали, что Федоров был поставлен чьими-то руками — у кого был в этом интерес?

У предыдущего директора ИППИ Кулешова, академика и замечательного человека. Он перешел работать в «Сколково», продолжая быть очень влиятельным человеком в отделении Академии наук. И он открыто говорил, что Федоров — его инициатива и его человек. Но Федоров после этого повел себя так, что они поссорились.

Они прекратили мне платить зарплату больше года назад. Не предупреждая: проснулся — нет зарплаты. 

Вот показательный и иллюстративный элемент. Сейчас, в конце мая, проходят выборы в ученый совет Российской академии наук. И ученый совет ИППИ рекомендовал Федорова в качестве кандидата в академики (пока он членкор). То же отделение, которое выдвигало его директором ИППИ раньше, не включило его в кандидаты — он не попал в финальные списки в академики.

Понятно, что в чужую голову не залезешь, но как вы расцениваете эту ситуацию со стороны — Федорову была поставлена задача развалить институт или он просто считает себя гениальным управленцем?

Я думаю, второе. Ему дали карт-бланш — он им воспользовался так, как посчитал нужным. Разваливать ИППИ никто не хотел. Институт в какой-то мере детище Кулешова, как он сам считает по праву, ведь он многое сделал для института и укрепления либеральной академической среды. И именно благодаря этой среде институт стал одним из лидеров в области математики.

Какой темой вы в последнее время занимались в ИППИ?

С одной стороны, я занимался физикой элементарных частиц — это экспериментальная работа, которую я раньше делал в основном за границей, в составе больших коллабораций, где мы работали на больших коллайдерах. Ежегодно мы публикуем эти результаты. Вторая моя деятельность — большие данные — связана со всякими лингвистическими моделями, с работой для «Диссернета».

У вас есть пути отхода — приглашения от других университетов, которые вы еще не успели принять? Какой план жизни?

Нет. Пока я не задумывался над планом жизни, поскольку все это быстро произошло.

Это было ваше единственное место работы?

Да. Но я еще владелец акций и получаю дивиденды. А потом я еще и пенсию получаю.

Если это тактично, могу я узнать, сколько вы получали в ИППИ?

Надо начать с того, что уже чуть больше года вообще ничего не получал. Они прекратили мне платить зарплату больше года назад. Не предупреждая: проснулся — нет зарплаты. 

Вы это обсуждали с бухгалтерией?

У меня есть секретарь, с которой я выяснял, уволен ли я. Нет, не уволен, а почему зарплаты нет, она не знает. Это внутренние игры, в которых я совершенно не хотел разбираться. А зарплата была маленькая, в районе 20 тысяч, просто приятно.

Это такая любовь к науке, что вам не платят год зарплату, унижают вас, а вы продолжаете там работать? 

Во-первых, я действительно с руководством не общаюсь. Мне с этими людьми общаться неинтересно. Я считаю, что это потеря времени и усилий. Я занимаюсь делом, которое люблю. Так живут большинство ученых, ничего удивительного нет.

А у вас вообще из-за «Диссернета» были еще проблемы?

У меня до сих пор в московской квартире пробоина от пули в окне. Промахнулись. А это девятый этаж, надо сказать. Целились. Я специально не меняю окно, возможно, когда-нибудь оно станет экспонатом какого-нибудь музея…

Да, музея независимой науки. А с чем вы связываете этот выстрел?

Тогда были задеты интересы очень влиятельного директора крупного московского центра. Начались наезды со стороны налоговых органов и Следственного комитета по экономическим преступлениям. Нас всех — и Михаила Гельфанда, и Сергея Пархоменко* — туда таскали. Бывало, что предлагали и крупную взятку, из-за которой я пострадал.

То есть?

На мой счет в Сбербанке упали, скажем, 500 тысяч рублей. А принять, естественно, я их не могу. Попросил отправить их обратно — и потерял на этом 5 тысяч.

Возвращаясь к пуле, дело было возбуждено?

Нет. Перед этим ограбили мою машину, там был компьютер. В московских газетах тогда даже вышли статьи: у Ростовцева украли компьютер с «Диссернетом». На компьютере действительно были все данные «Диссернета» в самом его начале. Буквально в центре Москвы разбили заднее стекло и вытащили компьютер. И тогда я провел с ментами почти весь день, заполняя бумажки. Через полгода пришел ответ, что нет возможности найти ноутбук. Поэтому я решил больше с силовыми структурами не связываться.

Фото: RFE/RL

___________________________________________________

*Признан Минюстом РФ иностранным агентом.