Светская львица в кокошнике рассказала «Москвич Mag», почему любит русские народные промыслы и в чем смысл собирания ремесленных предметов.
Как начался ваш роман с народным творчеством? По идее, люди вашего круга собирают современное искусство, ну или искусство классическое, но никак не наличники с рушниками.
Я очень спокойно отношусь к современному искусству. Во-первых, я училась в институте культуры в Петербурге. Половина моих преподавателей были замечательные, совершенно старорежимные профессора. Мы ходили в запасники Эрмитажа, Русского музея, академии Штиглица. Конечно, чем бы ты дальше ни занимался после учебы, у тебя в голове уже набита шишка всем этим. Я и диплом писала по мебели петровской эпохи. Честно сказать, тогда думала, что хранить и собирать все это декоративно-прикладное — пыльный ужас, но вот сейчас люблю.
Нельзя сказать, что я на самом деле серьезный коллекционер. У меня есть неплохая коллекция рушников, около полутора сотен предметов. Просто предложили купить что-то на выбор, но у меня не было времени выбирать, и я купила все. Потом показала экспертам, они сказали, что это очень хорошая коллекция, там есть музейные вещи. В последнее время собираю посуду с большим удовольствием: старое Дулево, Вербилки… Очень мне это нравится, но все это надо где-то хранить, пока все стоит в коробках.
У вас же должен быть большой дом…
Нет! Не поверите, нет большого дома. Вот сейчас я хочу сделать в Холуе несколько таких домиков-изб, где наконец-то смогу расставить коллекцию. Холуй — поселок в Ивановской области, в соседях с Палехом, тоже центр народной миниатюры. Там практически в каждом доме живут художники, я сейчас купила там несколько домов. Они все старые и совершенно чудесные. Один из них 1917 года, там тоже жили художники, даже потолки еще с росписью. Сейчас вот буду все это восстанавливать и очень надеюсь, что все из коробок расставлю там по полкам.
Холуй мне приглянулся простотой. Не люблю, например, Суздаль и не люблю Плес, которым все восхищаются. Мне там некомфортно. Для меня они искусственные, наигранные, вылизанные, нечестные, ненастоящие. А в Холуе все запросто. Я когда туда приехала в первый раз, пошла искать главу района. А она цветы на клумбе сама поливала. Ну и спрашивает меня без околичностей: «С какой целью прибыли в наш город?» А еще это наша русская Венеция, у нас когда весной мост рухнул, все стали в магазин на лодках ездить. Сейчас вот, кстати, купила деревянные лодки, будем их расписывать, чтобы весной кататься.
Я собираю и подносы, и платки, и наличники. Когда едешь по деревням, на умирающих совсем домах часто видишь потрясающие наличники. И сейчас потихоньку-потихоньку я стала покупать у хозяев эти наличники, собирать их. Спрашивают: «А что ты хочешь с ними делать?» Пока я только придумала использовать их как рамы для зеркал. Но пока и этого не делаю. Сейчас восстановлю их и буду хранить. Просто потому, что мне жалко. Иначе исчезнет безвозвратно.
Я хотела в свое время купить усадьбу, может быть, в Ростове Великом, но не нашла, к сожалению, такого места, которое легло бы мне на душу. Хотела там сделать музей народных промыслов, только открытый, чтобы можно было в нем останавливаться и жить. Наверное, когда-нибудь это осуществлю; пока не спешу. Пока надо еще собрать материал.
Чем вас народные промыслы так зацепили?
Вы знаете, меня часто спрашивают: «Где ты столько энергии берешь?» По тому, какой обезвоженной я становлюсь, если не еду на какую-нибудь фабрику, не общаюсь с мастерами, понимаю, что там. Опять же часто говорят: «Бедные люди! Как они там ужасно живут! У них такие маленькие зарплаты. Что же там хорошего вы в этом видите?» А я вижу на промыслах очень много счастливых людей. Они заняты делом, которое искренне любят. Они живут совершенно другими, счастливыми временными рамками. Они просыпаются рано, ложатся рано спать, не сидят в телефоне, не смотрят инстаграм, не тратят свое время на пустые новости и разговоры о чем-то ненужном. У них часто вся семья работает или работала на промысле — бабушки, мамы, дочки. В нижегородском Семенове, где семеновскую матрешку расписывают, познакомилась с женщиной за 70. Она токарь, и дочь ее тоже токарь. Казалось бы, однообразная работа, а она такая счастливая! Про внуков рассказала, про детей… Я часто езжу в Гусь-Хрустальный, получаю невероятное удовольствие, когда прихожу в цех, где они выдувают эти огромные вазы. Это тяжелая физически работа, это же легкие. А они говорят: «У нас очень многие, кто уже на пенсии давно, просто приходят сюда, в цех, утром подышать этим воздухом». Они жить без него не могут. И они счастливые! Там все энергией счастья пропитано!
И, знаете, я была недавно в гостях, где выступала молодая оперная певица. Я попросила напеть хотя бы одну русскую песню, и оказалось, что их не учат в консерватории русским песням. Это, я считаю, глубочайший провал. Наши дети в садике с двух-трех лет уже вовсю поют английские песни, это сейчас модно. Ни «Калинку-малинку», ни «Расцветали яблони и груши… » — ничего не знают. Но при этом с двух лет они уже должны говорить на английском. Такое воспитание патриотизм и любовь к родине не развивает. Если ты не знаешь своей истории, ты как бескровный.
Вы прямо такая славянофилка?
У нас вообще есть такая национальная черта — недолюбливать самих себя. Мы какие-то такие с детства, знаете, битые, обиженные, все время должны за что-то извиняться перед всеми. Я вот с гордостью всегда говорю, что я русская, с огромной гордостью. Я считаю, что у нас совершенно недооцененный пласт в русском народном искусстве, просто колоссальный, невероятные глубины. Я сейчас была в Иордании, видела какой-то кафтан, понимаю, что русские вышивки точно такие же. Только они это с гордостью делают, а мы как-то не научились. Это все от стеснения. У нас с Петра I пошло это — неудобство русским быть. Кстати, самый нелюбимый мной исторический персонаж, который, я считаю, все уничтожил и порушил. Почему, например, мы ставим на Красной площади карусели с французскими лошадками, а не с русскими медведями в стиле богородской игрушки, городецкими или дымковскими кониками?
Вопрос к Собянину, кстати, хороший…
Это же прекрасный вариант детских игровых площадок, каруселей. И ребенок с детства будет видеть то, что составляет его национальный код. У нас очень мало знания о своих корнях. И очень много стеснения. Слушайте, я когда раньше надевала кокошник — люди просто смеялись. «Эта сумасшедшая Шелягова идет в кокошнике». «Смотрите: сарафан надела».
 |
 |
Перестали носить их?
Нет, я ношу. С огромным удовольствием. Но теперь, что бы я ни надела на голову, все будет названо кокошником, даже если это средневековый итальянский головной убор. А началось все с того, что мне очень понравилась фотография костюма со знаменитого бала 1903 года, на котором вся знать была в костюмах эпохи царя Алексея Михайловича. И я сама для себя стала делать этот костюм. Мне казалось, что это, наверное, невозможно повторить. Но мне помогла это сделать Надя Васильева, вдова режиссера Алексея Балабанова, она потом делала костюмы для фильма «Матильда». Получилось очень красиво. Мы потом еще делали другие русские наряды, но тот оказался самым выразительным.
Ну и я еще собираю русский народный костюм. У меня есть много всего: и поневы, и пояса. Если увидите на мне сарафан задом наперед, то это не потому, что я не знаю, как его носить. Просто многие вещи уже такие старые, что просто сыпятся, приходится носить их сохранившимися частями вперед.
Сейчас много говорят, что в народные промыслы надо внести больше жизни, чтобы они вышли из статуса музейного достояния…
Половине из них даже не надо осовремениваться — хорошо бы вернуть все старое, наработанное годами. Есть совершенно прекрасные образцы, в том числе и советского времени. И 1950-е, и 1920-е годы, и даже 1970-е, когда к Олимпиаде готовились. Вот если бы вернуть даже те образцы, которые они наработали, которые стоят у них в музее, это было бы уже потрясающе. Потому что порой учить — только портить. Так подчас выглядит, когда современные дизайнеры, архитекторы и предприниматели пытаются вмешаться в народное творчество.
Очень жалко, например, что такая фабрика, как Федоскино, умирает абсолютно. Мы хотели ее в свое время приобрести — не получилось. Если ничего не будет предпринято, то через несколько лет федоскинский промысел умрет. Уходят прекрасные художники. Особенно больно, когда ты их знаешь, с ними разговариваешь, когда они звонят, говорят, что обстоятельства вынуждают покинуть промысел. Жалко, что это все может пропасть. Но есть и фабрики, которые процветают и создают прекрасные изделия.
При этом часто цены на них невероятно высоки.
Абсолютно согласна. Очень часто на промыслах я сталкиваюсь с тем, что цены бывают просто запредельными. Скажем, мне недавно на глаза попался прекрасный фарфоровый Дед Мороз, но как только мне сказали, что он стоит 90 тысяч, я тихонько ушла. Я оставляю огромные деньги в ремесленных магазинах и, когда потом раздариваю потихоньку эти предметы, понимаю, что цены колоссальные.
А светские девушки как относятся к народным ремеслам? Вот что на вас сейчас?
Это блузка в стиле мужской косоворотки, для меня ее украсили холуйской вышивкой со Змеем Горынычем. Когда-то была огромная фабрика строчевой вышивки, она закрылась в нулевые, а сейчас ребята пытаются возродить это ремесло.
Возвращаясь к своему вопросу: светская публика…
… прекрасно реагирует.
Но никто не носит сарафаны!
Будем откровенны, не так уж и есть, что интересного носить, часто это единичные вещи. Предметы промыслов прекрасны как особый русский сувенир. Я огромное количество вещей вожу на Запад: платки, вышитые на заказ бисером шапочки, подносы. Это все вызывает огромный интерес. У меня подруги, например, многие спрашивают: «Где купить хорошие подарки по доступной цене?»
Поделитесь, кстати, вашими тайными адресами.
Я люблю магазин «Гжель» на Пятницкой, там очень приятные цены и хорошая продукция: и чайники, и тарелки расписные есть. Ровно рядом есть магазин жостовских подносов. Там продают подносики-малышки с ландышами по черному фону, на них прекрасно подать чашку чая или рюмку водки. Есть и большие подносы с авторской росписью, все зависит от случая и вкуса. ГУМ все обещает открыть большой отдел, они много лет мучаются с выбором народных промыслов. По-моему, на четвертом этаже они хотят открыть такой большой-большой магазин. Павловопосадские платки — всегда прекрасный подарок. Я сколько ни куплю, все раздариваю. Та же история и с русскими душегреями. Я заказываю их на фабрике золотной вышивки в Городце. В магазине «Крестецкая строчка» есть столовое белье и даже одежда, но цены в последнее время у них неоправданно высоки. Ну и есть интернет, конечно, там много интересного можно найти.
Фото: из личного архива Виктории Шеляговой