Можно ли, всю жизнь проведя в России, но имея южных родственников, считать себя украинцем или вырасти в Крыму, но быть русским человеком? Отвечают те, кто живет в Москве с характерной фамилией.

Дмитрий Баюк, историк науки

Я украинец по отцу, но ни я, ни он никогда там не жили и даже мама отца, моя бабушка, родилась не в Украине. Только дедушка был родом из-под Винницы. Его семья вместе практически со всей деревней переселилась на Дальний Восток в конце XIX века, во время столыпинских реформ. А бабушкина история совсем другого рода: ее будущего отца, моего прадеда, забрали в армию из-под Херсона и послали служить в Порт-Артур. В самом начале Русско-японской войны он попал в плен и два года провел в Японии, а когда его после окончания войны пленником вернули на родину и он оказался в родной деревне, захотел обратно в Японию и пошел туда пешком. Однако добрался только до Хабаровска, или, точнее, до того селения, где уже обосновались другие переселенцы из Украины, в частности семья дедушки. Там-то и родилась моя бабушка.

У них с дедушкой было два сына — мои папа и дядя: отец поступил в Московский университет, а дядя учился в Днепропетровске, где и провел всю оставшуюся жизнь. После смерти дедушки к нему в Днепропетровск переехала и бабушка, так что в результате на днепропетровском кладбище оказалась похороненной довольно большая часть нашей семьи.

Я сам всю свою жизнь чувствовал себя украинцем больше, чем русским. Бывая во время каникул в доме дяди и тети, занимался с ними украинским языком — читал в оригинале Тараса Шевченко и Ивана Франко, слушал украинские песни, очень любил бывать там в оперных театрах, особенно в Киеве. Очень нравится украинская кухня. На языке я в полной мере так и не заговорил, но он во мне будит очень странное и сильное чувство: давайте за неимением лучшего я назову его генетической памятью. Я чувствую, что там, в Украине — моя культура, мой народ. Наверное, так же и евреи, никогда не бывавшие в Израиле, хотят туда попасть. В некотором смысле Украина меня притягивает именно так, как Израиль «своих». Но надо понимать, что индивидуальная культура образованного человека никогда не может быть сугубо национальна. Она всегда значительно шире.

Оба моих родителя — выпускники Московского университета, я тоже его оканчивал, больше тридцати лет проработал в Академии наук, сейчас преподаю в университете и продолжаю заниматься исследовательской деятельностью. Несколько раз подолгу работал в исследовательских организациях за границей. Наша профессия дает нам собственный культурный код, объединяющий значительно больше, чем объединяла бы общая национальность или этничность. Человек, который закончил университет, не чувствует себя глубоко укорененным в народной культуре, он — космополит, человек мира, причастный к идеалам просветительства и культурного прогресса. Звучит смешно и высокопарно, но это так.

Можно взглянуть и иначе: всякая народная культура содержит в себе очень много негативного — того, что образованный человек хочет в себе преодолеть. Человеческое в человеке находится в своего рода оппозиции к животному. Подобным образом просвещение всегда оппонирует национальной природе — это не значит, что человек от нее отказывается, но понимает ее ограниченность и стремится к другому. Для не очень образованных людей характерно оставаться в рамках своей этничности: подыскивать себе брак внутри своей национальной группы или вообще отказаться от поиска спутника жизни, делегируя это родителям. Человек образованный, моего рода, иной: я был женат несколько раз — довольно долгое время собирался жениться на немке, потом была жена казашка. И в Германии я видел, как много немцев пытаются выйти за пределы этничности — строят браки с персами, украинцами, белорусами, русскими. Современный, по крайней мере западноевропейский мир (включим сюда и Новый Свет), преодолевает этничность, когда она проявляет себя как зиждущаяся на предрассудках традиция.

Я вернусь к аналогии, проведенной выше. В истории человечества был момент, когда практически все евреи мира в Российской империи жили на Украине. На мой взгляд, эти два народа оказались очень тесно связаны. Даже по имени часто бывает трудно определить, еврей или украинец: все сплелось. Когда говорят, что российская интеллигенция — евреи, то в этом есть правда, поскольку русский интеллигент оторван от низовой российской культуры. У этого сплетения есть разные проявления.

Например, есть теория, что литературный украинский язык — это русский. Как в Италии: хотя там много разных диалектов, но именно тосканский благодаря Данте и Боккаччо стал литературным итальянским языком. По-русски писал Гоголь и даже Тарас Шевченко. Близость культуры, много смешанных браков, пол-Украины говорит на русском языке. Но от Геллнера мы знаем, что, к сожалению, нации рождаются в процессе национально-освободительного движения. Сплетенное расплетается, две нации с неизбежностью расходятся: культурные, этнические и другие связи рвутся. Людям, которые находятся на стыке, приходится делать свой выбор. И это надолго: даже если такая теория и была справедлива до конца первой четверти XXI века, дальше будет иначе.

Но я оптимист и все-таки верю в возможность «единого человечьего общежития», о котором писал Маяковский. Общечеловеческие ценности важнее национальных. Европу долгое время раздирали межнациональные и территориальные конфликты, но сейчас в принципе научились жить в мире — теперь все они объединены понятием «европейцы». Так получается не у всех, но, на мой взгляд, у них есть чему поучиться.

Аноним

Я не представляюсь, потому что вопросы курьезные, а моя биография связана с МВД.

По отцовской линии у меня есть украинские корни: в Львовской области Западной Украины у меня живет бабушка. Эта кровь значит для меня много: мое детство и юношеские годы связаны с летом, проведенным в родном украинском селе. С семи месяцев каждый год. У меня по-прежнему там много друзей. Последний раз я был в Украине на Новый год — перед всей этой ситуацией. И я прямо ощущаю в себе корни: мне очень нравится та культура, их язык, да и вообще люди.

Для меня чисто русский и украинец — очень разные люди, хоть все и зависит от воспитания конкретного человека. Украинский народ и культура мне ближе тем, что люди в Украине намного добрее. Они чтут свои обычаи, в том числе и религиозные. У нас в России есть традиционные праздники, но о них не вспоминает почти никто. Там культура умирает не такими темпами, как в Московской области. В Украине свой этнос: люди, простые и хорошие, они уважают друг друга. Что мне еще нравится в украинцах, они идейные: чтобы реализовать что-то, включаются все возможности — например, мы всем селом запросто собрали деньги на скейт-парк. В России вокруг меня менее сплоченные люди: я не говорю, что русские люди плохие — у нас просто многонациональная страна.

В детстве тяжело было быть русским украинцем, или украинским русским, потому что там все окружение подстебывало, что я «москаль», а в России — что я «хохол». Но это прошло: в Львове я теперь свой, а в России, хоть я и живу здесь, обзывают. Меня это не обижает, я смирился. Но получается, что мне в большинстве своем не рады ни в России, ни в Украине — надо найти нейтральную точку между этими странами. Хотя помню, как ложился в Украине в поле и чувствовал себя именно украинцем: у моей прабабушки по этой линии было шестеро детей — представляете, сколько у меня троюродных братьев и сестер!

Почему я говорю «в Украине», позиция ли это? В России меня учили говорить «на», но в Украине — «в». И я так привык. Никакого принципа здесь нет.

При этом я люблю Россию, я не говорю, что многонациональность — это минус и что нельзя почувствовать себя русским. Можно!

Олександра Гриценко, организатор концертов

Мои родственники по папиной линии — военные из Украины и Беларуси, но, судя по фамилии, в больше степени все-таки украинцы. От папы мне фамилия-то и досталась. Когда я выходила замуж, то не меняла ее, потому что я единственный ребенок — продолжатель рода. Моему сыну изначально дали фамилию бывшего мужа, но я поменяла ее на свою. Я считаю, что фамилия должна жить, да и красивая гармония вместе с его именем получилась, как и у меня — Олександра Гриценко. Имя взялось очень странно: несколько месяцев меня называли просто девочкой, потому что не могли выбрать подходящее имя, потом родители услышали песню «Олеся — так птицы кричат в поднебесье», папа-скульптор решил, что Олеся не очень полное имя, а вот Олександра годится. Я безумно люблю свое имя, хотя у меня жуткие проблемы с документами.

Родилась и выросла я в Москве, но очень горжусь своим именем и фамилией. Чувствую ли я корни? В сыне, например, вижу смешение Грузии по отцу и Украины по мне: он по-грузински свободный, экспрессивный, любит высказывать свое мнение и по-украински спокойный (это некое умение брать себя в руки и очень быстро находить решение любой проблемы). Во мне тоже больше играет папина украинская часть. Русские же менее эмоциональные, сдержанные. Я понимаю это как москвичка.

В Москве меня по фамилии и имени воспринимают именно как украинку, меня это ни в коем случае не смущает. Недавно лежала в больнице, ко мне подошла медсестра: «Смотрю, какая у тебя фамилия прекрасная: хохлушка — наша!» Ни в школе, ни в институте, ни на работе я никогда не стеснялась того, что является мной, моей частью. Кстати, я ни разу не сталкивалась ни с какой украинской московской кастой, но меня так или иначе всегда окружают причастные к этой стране. Но на самом деле все народы и национальности незаметно сплетены: судьба неизменно сталкивает всех вместе.

Как я идентифицирую себя? Нет, не украинкой и не русской, а мамой! Потом уже остальная личность.

Виктория Василенко, преподаватель английского языка

Прадед моего мужа был казаком, служил на Кавказе, там и остался жить. Моя девичья фамилия — Горбатовская, украинской крови во мне примерно четверть. Украинцем по месту рождения был дедушка. И наши родственники сейчас живут в Харькове и Харьковской области. Дедушка же почти всю жизнь прожил в Ленинграде. Последний раз я видела его 30 лет назад, когда была совсем ребенком. Поэтому этой крови я в себе не ощущаю. А сама уже много лет живу в Московской области и всегда себя считала и чувствовала именно русской, даже несмотря на то что росла на Украине.

Когда мы переехали в Крым, мне было 5 лет. Тогда, в 1983 году, многие с удовольствием оказывались там — это была культурная мекка СССР. И те, кто после института получил распределение на юг, считали, что им очень повезло: у нас в Крыму до сих пор остались знакомые ленинградские и московские семьи. Конечно, детство было счастливым: море, солнце, фрукты. Попозже, когда я училась в школе, там уже появились татарские семьи — они вернулись в Крым, как только им, выгнанным из Узбекистана, разрешили это сделать. А преподавали у нас учителя, распределенные в Крым из Киева и Харькова после чернобыльской трагедии. И несмотря на то что росла я в селе, образование было достойным. Жили мы всегда дружно, никаких национальных раздоров не случалось, тем более среди детей. Когда после развала Союза Крым уже стал украинским, туда начали приезжать семьи со всей страны. И сейчас у крымчан очень много родственников и в России, и на Украине. Конечно же, те, кто жил в Крыму, всегда очень переживали из-за отношений этих двух стран.

Почему, несмотря на детство, проведенное там, я чувствую себя русской? Чувство принадлежности к национальности определяет в первую очередь то, на каком языке с тобой говорила мама — мы общались на русском, окружение и обстановка, в которой ты провел первые годы жизни, тоже формируют привязанность. Может, если бы у меня была бабушка украинка и детство в расписанной украинской хате, окруженной подсолнухами, украинские песни и галушки с варениками, то это бы сыграло роль. Но мне роднее березы средней полосы и крымское море.

Аноним

Причина анонимности: сохранение непредвзятости суждения, чтобы не привязывать мнение к биографии и персоналиям во избежание неправильных выводов.

Согласно российскому генетическому тесту Genotek, на 97% я «белорус, русский и украинец» и на 3% — выходец из народов Финляндии и Карелии. Вообще эти 97% — показатель низкого интереса в Москве к тестам или низкой проработки компанией полученных данных. На северо-западе исторически много финно-угров, на юге много западных славян, на территории Беларуси много еврейской крови. Эти 97% не дают никакой пользы.

А вот расшифровка иностранной компанией тестов, сданных для Genotek (не стану компанию называть, чтобы не создавать нездоровых прецедентов), показывает более глубокую проработку: 40% — прибалт, 28% — восточноевропеец, 19% — балканец, 8,5% — финн, 4% — скандинав. Это не вызывает никакого зова крови, просто для самого себя объясняет личные ощущения, что мир велик и прекрасен своим разнообразием, что локальные культуры самобытны, интересны и достойны уважения.

Где-то в глубине сознания случаются всплески восторга, когда «я узнал, что у меня есть огромная семья». К счастью, психика эти всплески подавляет. Человек всегда один, какой бы нации он ни был. Он не должен ждать от кого-то помощи и должен сам отвечать за свои поступки. Национальная самоидентификация для меня не более чем пара месяцев чтения специализированной литературы, общения с людьми, чье мнение мне по этой теме важно, и…  повод купить какую-то книжку на историческую тематику и положить ее куда-то в шкаф в надежде когда-нибудь прочитать.