Сегодня умер писатель-сатирик Михаил Жванецкий. Ему было 86 лет. Месяц назад Жванецкий объявил о прекращении концертной деятельности, а в конце прошлого года ушел из передачи «Дежурный по стране», которую он вел почти 20 лет — с 2002 года.

Как отметил критик Валерий Кичин, «теперь юмор умер окончательно и когда народится вновь — не знает никто. А без юмора у страны нет будущего».

«Москвич Mag» решил собрать несколько монологов Жванецкого, где упоминается Москва, и убедился в том, что Михаил Михайлович давно предсказал многие события. А какой ваш любимый монолог сатирика?

«Турникеты», 1982 год

В конце каждой улицы поставить турникеты. Конечно, можно ходить и так, и на здоровье, но это бесшабашность — куда хочу, туда и хожу. В конце каждой улицы поставить турникеты. Да просто так. Пусть пока пропускают. Не надо пугаться. Только треском дают знать. И дежурные в повязках. Пусть стоят и пока пропускают. Уже само их присутствие, сам взгляд…  Идешь на них — лицо горит, после них — спина горит. И они ничего не спрашивают…  пока. В этом весь эффект. И уже дисциплинирует. В любой момент можно перекрыть. Специальные команды имеют доступ к любому дому и так далее.

По контуру площадей — по проходной. Вдоль забора идет человек, руками — об забор. Ну, допустим, три-четыре перебирания по забору — и в проходную, где его никто не задерживает, хотя дежурные, конечно, стоят. Красочка особая на заборе, ну, там, отпечатки и так далее. Да боже мой, никто с забора снимать не будет — бояться нечего. Но в случае ЧП…  отпечатки на заборе, и куда ты денешься? А пока пусть проходят и без документов. Хотя при себе иметь, и это обязательно на случай проверки, сверки, ЧП. То есть, когда идешь на дежурного, уже хочется предъявить что-нибудь. Пройдешь без предъявления — только мучиться будешь. Со временем стесняться проверок никто не будет. Позор будет непроверенным ходить. Тем более — появляться неожиданно и где попало, как сейчас. Или кричать: «Мой дом — моя крепость» — от внутренней распущенности.

Но в коридорах дежурных ставить не надо. Пока. Начинать, конечно, с выхода из дома. Короткая беседа: «Куда, когда, зачем сумочка? Ну а если там дома никого, тогда куда?» И так далее. Ну, тут же, сразу, у дверей, чтоб потом не беспокоить. И ключик — на доску. Да, ключик — на доску. То есть чтоб человек, гражданин не чувствовал себя окончательно брошенным на произвол. Разъяснить, что приятнее идти или лежать в ванной, когда знаешь, что ты не один. Что бы ты ни делал, где бы ты ни был, ну, то есть буквально — голая степь, а ты не один, и при любом звонке тебе нечего опасаться — подымаются все. При любом крике: «Ау, люди!» — из-под земли выскакивает общественник: «Туалет за углом» — и так далее. Ну, это уже ЧП, а гулять надо все-таки вчетвером, впятером.

А если в гости — не забыть направление. Это тоже обязательно. От своего дома оформляется местная командировка в гости: убыл, прибыл, убыл. Ну, конечно, дать диапазон, чтоб человек чувствовал себя свободно. Хозяин буквально чем-нибудь отмечает. Ну буквально, ну чем-нибудь буквально. Ну, да той же печатью, господи. Но ставить время с запасом, чтоб гость неторопливо собирался.

Контроль личных сумок — даже и не надо в каждом доме, только в узловых пунктах: подземный переход, вокзал, базар. Для чего? Чтоб примерно питались все одинаково. Это что даст? Одинаковые заболевания для врачей, одинаковый рост, вес для пошивочных мастерских и, конечно, поменьше незнакомых слов, поменьше. Употреблять буквально те слова, что уже употребляются. Чтоб не беспокоить новым словом. И для красоты через каждые два слова вставлять «отлично», «хорошо» и так далее. Ну, например: «Хорошо вышел из дому, прекрасно доехал, отлично себя чувствую, одолжи рубль… » — и так далее.

Начинать разговор так: «Говорит номер такой-то». Да, для удобства вместо фамилии — телефонные номера. Имена можно оставить. Это и для учета легче, и запоминается. Допустим: «Привет Григорию 256-32-48 от Ивана 3-38-42». Пятизначник. Уже ясно, из какого города, и не надо ломать голову над тем, кто кому внезапно, подчеркиваю — внезапно, передал привет. Со временем, я думаю, надо будет брать разрешение на привет, но очень простое. Я даже думаю, устное.

С перепиской тоже упростить: все письма писать такими печатными буквами, как вот эти индексы на конверте. Вначале, конечно, непривычно, выводить долго, но настолько облегчается работа почты…  И в таком состоянии много не напишешь. И конечно, вместо автоматических телефонных станций я б восстановил старые, с наушниками и ручным втыканием в гнезда. Вот подумайте — много людей освободится. Причем для упрощения и удобства с выходящими из дому беседует уличный контроль. Дальше — контроль проспектов, потом — площадей. С теми, кто из города, работает высококлассный междугородный контроль. Ну а, не дай бог, при выходе из государства — вовсю трудится наша гордость, элита — общевыходной дроссельный контроль под условным названием «Безвыходный». У них и права, и техника, и максимум убедительности, чтоб развернуть колени и тело выходящего назад. Лицо можно не трогать, чтоб не беспокоить. То есть в такой обстановке горожанин и сам не захочет покидать — ни, ты понимаешь ли, родной город, ни, ты понимаешь ли, родную улицу, а потом и дом станет для него окончательно родным.

«В греческом зале», 1969 год

Дали этим женщинам два выходных, так они прямо с ума посходили. Убивают время как попало. Вместо того, чтобы отдохнуть…  В прошлое воскресенье потянула она меня на выставку. Вернисаж какой-то…  Я думал музей как музей. А это не музей, а хуже забегаловки: горячего нет, один сыр и кофе. В Третьяковке хоть солянка была, а на вернисаже одна минеральная. Нет, думаю, тут не отдохнешь…
А воскресенье проходит.
Пока экскурсия таращилась на статую, я выскочил, прихватил на углу. Только разложился, газетку постелил, вахтерша прицепилась:
— В греческом зале, в греческом зале, как вам не стыдно.
Аж пенсне раскалилось. Я ей так тихо возражаю:
— Чего орешь, ты, мышь белая?..  Ты здесь каждый день дурака валяешь, а мне завтра на работу. Стакан бы лучше вынесла…  Видишь, человек из горлышка булькает? … Что селедку?..  Кто селедку?..  Какую селедку?..  Ну, селедку развернул у него на плече…  А что ему сделается? Двести лет стоял, еще простоит, а у меня выходной кончается, поймешь ты, коза старая? … Кто аполлон?..  Я — аполлон? Он — аполлон. Ну и нехай себе аполлон…  Повесил я ему авоську на руку, а куда вешать, на шею?
Вот народ…  Никакой культуры. Еле от нее отбился. Хорошо еще, ребята поддержали…  А на часах уже три. А я еще с продуктами и ни в одном глазу. А уже три на часах.
Стал искать, чем консервы открыть. Бычки в томате прихватил. Вот умора. Вот смех. Музей, музей — нечем банку открыть. Хоть убейся. Куда я только не лазил. Приспособился под конем…  Железяку какую-то оторвал, только ударил, как заверещит, у меня даже банка выпала. Вахтерша с указкой. Ну? Я ей из-под коня так тихо замечаю:
— Чего ты дребезжишь? Что я, тебя трогаю или кусаю кого? Ты себе, я себе, они себе…
Хорошо, ребята меня поддержали, вроде все уладилось…  Так штопора нет. Вот музей…  Тут я ей совсем тихо, ну, тихо совсем.
— Слышь, штопор есть?
— Это итальянская живопись XVII века.
— Ты не поняла, — говорю, — я тебя не спрашиваю, где брала живопись, я спрашиваю, штопор есть?
— Вы понимаете, что вы говорите, здесь вокруг живопись.
— Понимаю, а ты без штопора можешь открыть? Я же об пол буду стучать, мешать. А вокруг живопись…
Намучился. Оторвал от этого же коня еще одну железяку, пропихнул внутрь, но настроение уже не то…  В какой-то гробнице в одиночку раздавил кагор в кромешной тьме, в антисанитарных условиях…  Бычки, конечно, руками хватал…  Хорошо, грузин стоял на камне, я у него кинжал вытащил, колбасу хоть порубил на куски.
Когда из гробницы вылез, еще мог экскурсию продолжать, хоть в паутине и бычках…  Но они исчезли. Так что воспринимал в одиночку…  Поковырял того грузина — мура, опилки, дурят людей. А тот железный, что на лошади сидел, тот ничего, крепкий…  Меч я у него из кулака вырвал, а щит рвал, рвал, не идет — неплохое качество.
Ну а в целом потерял выходной, угробил. Хорошо еще вечером в скверике врезали «Зверобой» и закусили с колен…  Хоть как-то отдохнули. Теперь, говорят, в Большом театре «Столичная» появилась, только билет на «Чародейку» надо брать. Почем же у них сто грамм?

«Женский язык», 1970-е

Все очень просто, если понимаешь женский язык. Едет женщина в метро. Молчит. Кольцо на правой руке — замужем, спокойно. Все стоят на своих местах. Кольцо на левой — развелась. Два кольца на левой — два раза развелась. Кольцо на правой, кольцо на левой — дважды замужем, второй раз удачно. Кольцо на правой и серьги — замужем, но брак не устраивает. Два кольца на правой, серьги — замужем и есть еще человек. Оба женаты. Один на мне. Оба недовольны женами. Кольцо на правой, одна серьга — вообще-то я замужем. Кольцо на левой, кольцо на правой, серьги, брошь — работаю в столовой. Темные очки, кольца, брошь, седой парик, платформы, будильник на цепи — барменша ресторана «Восточный». Мужа нет, вкуса нет, человека нет. Пьющий, едящий, курящий, стоящий и лежащий мужчина вызывает физическое отвращение. Трехкомнатная в центре. Четыре телефона поют грузинским квартетом. В туалете хрустальная люстра, в ванной белый медведь, из пасти бьет горячая вода. Нужен мужчина с тряпкой и женской фигурой. Ни одной серьги, джинсы, ожерелье из ракушек, оловянное колечко со старой монеткой, торба через плечо, обкусанные ногти, загадочные ноги: художник-фанатик, откликается на разговор о Ферапонтовом монастыре. Погружена в себя настолько, что другой туда не помещается…  Бриллианты, длинная шея, прическа вверх, разворот плеч, осанка, удивительная одежда, сильные ноги — балет Большого театра. Разговор бессмыслен. Вы пешком, а я в «Мерседесе». Поговорим, если догонишь…  Кольцо на правой, гладкая прическа, темный костюм, белая кофта, папироса «Беломор» — «Что вам, товарищ?». Кольцо на правой, русая гладкая головка, зеленый шерстяной костюм, скромные коричневые туфли и прекрасный взгляд милых серых глаз — твоя жена, болван.

«Колебаний у меня нет», 1970 год

(Оглядывается.) Нам объявили, завтра горячей воды не будет. Тсс…  Отключат наш район на три дня. Испытание системы (оглядывается) высоким давлением. Не пропускает ли где. Новый дом сдали в Черемушках. Трамвай будут продлевать. А осенью начинается охота…  (Оглядывается.) Люди с ружьями пойдут. А без ружья как?..
Неподалеку от нашего овощехранилища что-то строить начали. Сваи бьют: туп-туп, туп-туп. Забором обнесли и бум-бум. А чего там будет? На заборе, кроме известных слов, ничего. А вчера что-то как ба-бах. И еще раз ба-бах и дзинь.
Сомнения меня одолевают…  В магазинах вроде все есть…  И никто ничего не говорит. А может, все ж таки — запасец небольшой. Ничего не слышали? И чтоб у кого-нибудь покрупнее спросить?..  А? На будущее?..  А то в белых сорочках все будем сидеть и в галстуках, а без перловки. И с телевизора крупы не отсыпешь, из репродуктора постное масло не пойдет. А сегодня опять в магазин бегал…  (Оглядывается.) Еще есть…  Яйцо диетическое. С печатью. Курочки такие пошли — с печатями яйца дают или, может, начальство отмечает, кто сколько съел? А?..
Сомнения у меня есть. Я, конечно, понимаю и вижу. И колебаний у меня крупных нет, но мелкие сомнения…  Приемники у всех, телевизоры…  Бабка такая — еле дышит, а телевизор волокет…  И у меня есть. Я пока самый большой не покупал, пока в маленький как в скважину смотрю, мучаюсь. А большой не решаюсь. Вдруг в один прекрасный день…  А?..  Отдай большой…  А?..  Верни шестьдесят один по диагонали…  Короче, почему такой экран? А что я скажу? Виноват! Ну, что я скажу?..  Носишь габардиновое, ратиновое, заграничное? Ношу. Почему? Виноват. Почему такой толстый, жизнерадостный, розовый, ясноглазый? Виноват…  А что я скажу?..
А с деньгами как? Я в сберкассе не держу. Я в холодильнике, в морозильнике — залил водой, и окостенело триста двадцать два рубля пятьдесят пять копеек. А черт его знает! Колебаний у меня крупных нет, а мелкие сомнения. Все в квартире держу — картошечка, лучок, мучка…  Ванна всегда полная. Вдруг с водой?..  Есть, есть и нет, нет. Свечка наготове. Лампочка тюк, а у меня свечка и спичечка. Я электричеству доверяю, и колебаний у меня крупных нет. Но мелкие сомнения…  Два запасных стекла…  Примус. Помните? У всех был, а у меня есть. Керосина банка, мыла ящик, вата, бинты, йода два литра, пенициллина ящик. Все в доме. А вдруг таким снегом занесет, что мы не выйдем никуда?! А у меня все есть. Пенициллину принял, примус разжег, бинты приготовил, консервы открыл и живешь и из окна смотришь. А?..  Хуже будет, если ничего такого…  Все в новой квартире держу…  На антресолях такое развел! Проросло все там. Такие жуки, как лягушки. От спичек самовозгорание два раза было. Еле спаслись. Не с кем покрупней поговорить…  Чтоб сомнений у меня не было. А?..  Я могу надеяться? Тогда я это к чертовой матери…  А?..
Может, мне не запасаться? А?..  А что там строят? За забором? Как бы мне узнать! Колебаний у меня крупных нет. Хочу, чтоб сомнений не осталось. Что вы сказали?..  Какой слух идет?..

Перепечатки монологов взяты из открытых источников.

Фото: Борис Кавашкин/ТАСС