Прошлогодняя выставка в Строгановском дворце, посвященная рок-клубу, два фильма Учителя, «Лето» Серебренникова — кажется, скоро масштаб романтизированной памяти о Цое перебьет уже почти высосанный до конца ресурс Высоцкого.

Из Цоя всячески стараются слепить не искреннего рокера, а размалеванного поп-идола в чернобурке. «Я целиком и полностью поддерживаю мифотворчество и легендографию, когда достойные артисты становятся поп-героями», — не скрывает куратор выставки «Виктор Цой: Путь героя» Дмитрий Мишенин.

Уж не знаю, что делали поклонницы раньше, но сегодня в Манеже на инсталляции «Яндекс GO» оставляют вульгарные записи, которые ничем не уступают признаниям Анатолию Цою, модному сегодня среди розоволюбивых девочек-подростков: «Лиза и Лена — вандалы ради Цоя», «Тебя слушаю я, теперь и мой сын! Навсегда в сердце», «Восьмиклассница из Ставрополья тебя любит», «Тсой жив». При мне губастая барышня просит подругу заснять, как она, изогнувшись до предела, красным маркером пишет на телефонном автомате про обожание Вити, и стремглав выкладывает в сторис. Телефонная будка и мини-стена Цоя моются раз в два дня. Как раз этого времени хватает, чтобы плотно уложить слой любовной наскальной живописи.

За сопричастность к андерграунду и возможность поупражняться в каллиграфии вынь да положь от 600 рублей до 1600 в зависимости от дня и времени. По старой традиции улицы Рубинштейна — по водосточной трубе и в окно — не проканает. Раскошелившись, получаешь телефон с наушниками. Такой прогрессивный вид аудиогида: стильный плакат-заставка, самопереключающиеся записи.

Черно-желтый лабиринт делит жизнь Цоя на полосы-десятилетия. Начиная с точки отсчета — года Карибского кризиса, как спираль раскручивается судьба Цоя.

Народ в наушниках толпится у стен, в которые вмонтированы экспонаты: детские фото, письма, любимые пластинки…  Аудиогид тем временем живет своей жизнью. Он должен реагировать на датчики, рассованные по всему залу, и уместно включаться. Но у меня какая-то какофония: обрывки интервью, что-то из «Кино», западные рок-отбивки. За весь путь выставки с шайтан-машиной я так и не подружилась, а потом и вовсе смирилась и даже обрадовалась, что у меня персональный аудиальный артхаус.

После лабиринта-памяти — зал-кочегарка. Обсуждаю его с куратором выставки Дмитрием Мишениным: «В зале “Камчатка” есть очень дорогая мне вещь, ее слышно только в наушниках. Когда Виктор сам приглашает к нему в “Камчатку”. Я вырезал эти его слова и его голос из короткометражки “Йя-Хха”. И это очень тонкий момент. Контакт прямой нашего героя со зрителем. Он его зовет к себе. На концерт. Я хотел во всех переходах между залами сделать такие моменты контакта. Но удалось только там… »

Как Цой из коптильного ада вынырнул в музыку, я выхожу из котельной в «Кино»-зал. На стенах проекции клипов и репетиций: вот Африка смачно чмокает Стингрей в «Видели ночь», а вот потный Гурьянов в одних трусах молотит по барабанам у себя в квартире рядом со счастливо кривляющимся Цоем. Крутятся бобинные магнитофоны с разными альбомами. Пока большинство перекладывает телефоны из рук в руки (надо не выключить гид, успеть сфотографировать экспонаты, себя на фоне, себя на фоне вместе с аудиогидом, будем откровенны — просто себя), девушка в сером меланжевом свитере и с пестрым клеенчатым рюкзаком пожирает глазами магнитофон с названием альбома «Группа крови». Только при мне она минут пять вдохновенно смотрела на надпись «Запись 1988 года». Был также замечен молодой человек, притопывающий ногой — вот и самые яркие проявления эмоций.

Рок, который, по идее, движение массовое, резко погибает в маленьком мире каждого. Если снять наушники, вряд ли получится подслушать чужое перешептывание — все молчат, уткнувшись во все телефоны сразу. Создается ощущение безвременья — залы битком утрамбованы посетителями, но при этом тихо.

Шагал считал, что первые несколько залов экспозиций всегда надо пробегать, чтобы сразу же оказаться в центре выставки. Подходит это и для цоевского байопика: сердце — самое пленительное. В пространстве «Планетарий», как ни странно, сошлись звезды во всех смыслах: во-первых, Каспарян, Тихомиров, Цой-младший, Тропилло, Вишня и кого только еще не забыли; во-вторых, страсть самого Цоя к космосу; в-третьих, неплохо обыграна метафора «звезда по имени Солнце»; в-четвертых, зал можно назвать провидческим относительно конца 1980-х, ведь буквально через несколько лет после гибели Цоя Планетарий станет важной точкой ленинградского андерграунда. А в самом центре — огромный, горящий всеми лампочками города красный шар, разрезающий вместе со звучащими интервью-воспоминаниями темноту. Но если Солнце когда-то остынет, то и народная любовь к Цою рано или поздно поиссякнет? Хотя, видимо, уже. Друзья, кто бережно, кто не очень, хранят память. Другие, жившие в одно с Цоем время, лелеют воспоминания, связанные с «Кино». А остальным, рожденным уже в этом веке, остается табличка на входе «Представьте себе мир, в котором нет хоть сколько-нибудь свободных средств массовой информации…  Он назывался “Советский Союз”» и пьяные горлания «Пачки сигарет».

Невероятной красоты и внутренней пустоты зал, посвященный фильмам «Игла» и «Игла Remix» — раскадровки по стенам и огромные пластиковые прозрачные шары (их создатели назвали сноуболами) с белой фигурой Цоя—Моро внутри. Причем родилась эта идея из первоначального желания арт-группы Doping Pong замуровать образ Моро в памятник — вечную зажигалку. Одна из участниц кутежа Анна Маугли даже шепнула мне, что проект обсуждался с Кирсаном Илюмжиновым, главой Калмыкии, который был готов найти местечко для Цоя в Элисте, но из-за сложностей инженерного воплощения подведения газа к скульптуре, размещенной на открытом пространстве, например, парка, пока не вышло. Решили начать с мини-Моро, закованного в прозрачный шар на выставке-байопике. И если этот нугмановский зал тонок и кинематографичен в воплощении, то второй, про неснятую «Цитадель смерти», очень неуклюж, как и сама затея киберпанка. Его посетители не сказать что понимают — пробегают, глянув на баррикады и не въехав. «Асса» проигнорирована: «Все это плод моего воображения. По всей видимости, мои вкусы и вкусы Виктора совпадают хотя бы в том, что на видеокассете из его коллекции есть надпись, а на ней наклеечка “Игла. Фильм + Мы ждем перемен!” — это характеризует его отношение к двум фильмам. Он даже не записал себе “Ассу” целиком», — объясняет куратор, который работает с цоевским наследием не впервые — пару лет назад в Питере прошла выставка «Лето не кончится».

Цой-кочегар. Цой-стиляга — и законодатель мод («Джоанна, привези мне часы Swatch, как у тебя»), поясные сумки, резиновые браслеты, кеды подо все. Цой-музыкант. Цой-рисовальщик — 73 работы, 33 из которых мир увидел впервые. А благодаря кураторам угловатые человечки, похожие на нарисованных детской рукой динозавров, вышли за пространство холста и стали огромными фигурами. Только вот самого главного — Цоя-человека — нет. Если только он мельком угадывается в зале, посвященном поездке во Францию, где, кстати, на деньги тамошних налогоплательщиков был сведен альбом «Последний герой». Признание Цоя-человека бежит диодной строкой под потолком: «Я хотел бы иметь паспорт Диснейленда». Но Мишенин убежденно парирует мне, что Цоя-человека сполна, но в другом месте — в «Планетарии», где, по его мнению, нет случайных людей. Может, и так.

В остальном Цой остается легендой — где-то между завывающей «Кукушку» Полиной Гагариной и прелестным хором панков Европы, отрывающихся под «Маму-анархию». В последнем зале-раю, провалившемся в белые колючие стены, стоит зеркало, на котором нарисован образ Цоя. В Цоя смотрят фанаты и видят себя, а в зеркале фотографируются искусственные посетители, но себя в отражении не находят. Я же не нашла Цоя. Выставка-байопик получилась тонкой художественной инсталляцией, основанной на образе Цоя, хотя основой стал огромный архив, в том числе и из открытой временной капсулы Наталии Разлоговой, и многие экспонаты познакомились друг с другом впервые.

А вот Джоанна Стингрей довольна, чирикает в трубку: «Я смотрела на экспонаты и думала: “Господи, Виктор, посмотри на это!” — мне казалось, что он со мной и мы просто обсуждаем, какая классная получилась выставка». Спрашиваю у Джоанны, что ей понравилось больше всего. «Зал с его творчеством — оно такое живое. Его картины очень причудливые, яркие, иногда на них люди друг друга бьют или даже едят, — хохочет она. — Зал с манекенами, одетыми в его костюмы, получился жутковатым — они выглядят прямо как Виктор! Я помню его в этой одежде… »

В сувенирном магазине девочка-студентка, сетующая на упущенную стипендию, жадно перебирает карточки и открытки с Цоем. Останавливается на наборе наклеек, которые, как выясняется, ей уже клеить некуда. «Приклей на лоб!» — иронично советует подруга. На мой вопрос, понравилось ли увиденное, обделенная мнется: «Не, ну музыка у него классная. Выставка?..  В начале все было нормально и понятно, от детства к взрослению. А потом что?!» Получается, старожилы нового не узнают, но хорошо проведут время, а непосвященные не разберутся, но купят наклейку «Ммм…  Восьмиклассница». В общем, не так все плохо.

Фото: предоставлено пресс-службой выставки «Виктор Цой. Путь героя»