Как ни странно, но Украинский культурный центр в Москве на Арбате, 9, никто не закрыл. Еще несколько месяцев назад над парадным входом висели два жовто-блакитных флага. Ведь центр является официальным государственным органом, о чем свидетельствует табличка перед входом: «Державне управлiння справами президента України». Теперь флаги убрали. Но сам центр открыт. Только внутри роскошного помещения царит гулкая пустота. На стенах главного зала висят портреты Тараса Шевченко, Леси Украинки и Николая Гоголя. На стойках лежат книги на украинском языке. Но во всем здании нет ни единой живой души, кроме вахтерши на входе.

— Работаем в штатном режиме, — докладывает она мне. — Согласно расписанию. Это ведь культура, а не политика.

Но никакого расписания мероприятий нет ни на стенде, на котором оно, вероятно, висело прежде, ни на сайте УКЦ. Последние новости там размещены 16 февраля. Среди них анонс творческого тематического вечера поэтессы и художника Оксаны Кузь-Ивасютиной «Чомусь серце на папері, а душа в рядках», который должен был состояться 21 февраля. Более свежих новостей нет. Хотя, кажется, что-то происходило и после того дня.

22 лютого (февраля) УКЦ опубликовал анонс «срочной встречи представителей диаспоры», которая должна была пройти 25 февраля у памятника Лесе Украинке на Украинском бульваре. Сейчас соответствующего сообщения на сайте больше нет, но следы в интернете остались. Состоялась ли встреча представителей диаспоры, неизвестно.

Вахтерша объясняет необычную пустоту в здании и отсутствие новостей на сайте сезонными факторами: «Сейчас просто все в отпусках». По ее словам, вплоть до конца мая в помещениях УКЦ все-таки шли кое-какие мероприятия. Например, курсы украинского языка. Однако дать контакты кого-то из преподавателей, студентов или сотрудников центра она отказалась: «Да в отпуске все. Потом приходите. Когда все начнется». Когда все начнется заново, девушка не знает.

— А вы сам оттуда? — спрашивает она после паузы.
— Нет, я отсюда. Но мне совсем не нравится все, что происходит, — говорю я, неопределенно обводя рукой пустой мраморный холл.
— Я тоже из Казахстана вообще, — говорит она с мягким южным акцентом. И, вздохнув, продолжает: — Вы думаете, это вообще кому-то нравится? Но вы все-таки приходите потом. Когда все кончится.

Москва украинская

По переписи 2010 года в Москве жили 154 тыс. украинцев. Составляя всего 1,5% населения, они тем не менее занимали второе место среди всех национальных групп после русских. При этом их численность упала на 100 тыс. человек за восемь лет (в 2002-м было 253 тыс.). Объясняется это, скорее всего, не миграционными процессами, а ассимиляцией. Культурная близость позволяет людям легко менять декларируемую национальную идентичность.

Миграционные же процессы способствуют росту числа и доли выходцев с Украины. По данным украинского МИД, в ноябре 2021 года в России постоянно проживали около 2 млн граждан Украины. В основном это «заробитчане», приехавшие в страну в качестве трудовых мигрантов. Но также студенты и люди из смешанных семей. Какая их часть проживает в Москве, сказать трудно, в открытом доступе таких данных нет.

У многотысячной украинской диаспоры в России не так много собственных организаций. До 2010-го действовала Федеральная национально-культурная автономия украинцев России (ФНКАУР). Глава этой организации Валерий Семененко публично выступал на мероприятиях, посвященных «памяти украинцев, погибших в годы Голодомора». «Голодомор» — это спорная историко-политическая концепция, согласно которой советская власть сознательно организовала голод на Украине в 1930-х, чтобы подорвать национальное сопротивление украинского народа. Многие российские и даже украинские историки критиковали эту доктрину, ставя под сомнение ее научную состоятельность. В ноябре 2010 года Верховный суд РФ постановил ликвидировать ФНКАУР. Чуть дольше продержалось «Объединение украинцев России». Его Верховный суд ликвидировал по иску правительства РФ в 2012-м.

До 2017 года на Трифоновской улице, 61, корп. 1, работала Библиотека украинской литературы. Ее российские власти подозревали в симпатиях к украинскому национализму. В 2010-м и 2015-м в здании библиотеки проходили обыски. Полиция изымала книги по истории и политике, посвященные деятелям националистического движения, а также материалы украинского «оранжевого» движения «Пора!», подшивки правых газет. Некоторые из них числились в списках экстремистской литературы. Директор библиотеки Наталья Шарина была арестована. Ей дали 4 года условно (1,5 года она провела в СИЗО) за «распространение экстремистской литературы и незаконную растрату бюджетных средств». Библиотеку власти Москвы закрыли.

Выучить украинский язык в Москве не так-то просто. Дважды в неделю языковые курсы работали при Украинском культурном центре (если верить вахтерше, то последние занятия проходили в мае). Изучают украинский в нескольких вузах. Например, в Центре украинистики Московского государственного лингвистического университета и на кафедре языков стран Центральной и Юго-Восточной Европы Московского государственного института международных отношений (МГИМО). В МГУ украинские группы формируют раз в пять лет, но последний раз это сделали в 2015-м. В интернете довольно много объявлений об услугах частных репетиторов украинского (обычно в комплекте с английским, немецким или польским) от выпускниц филфаков украинских вузов. Большинство из них создано еще до 24 февраля. Во время подготовки этой статьи ни один из авторов объявлений на письма не ответил.

Украинская идентичность в России всегда была очень слабо выражена. В культурном отношении выходцы из Киева или Одессы почти не отличались от автохтонов. Мягкий южный акцент добавлял им легкого шарма в общении. Но теперь духовная, гражданская или родственная связь с ненькой стала вопросом политического выбора, который иногда может дорого обойтись человеку. Впрочем, выбор этот разделил московских украинцев, может быть, даже сильнее, чем неукраинцев.

«Ну, как там твои бандеровцы?»

Типичная история Оксаны из Одессы. До своих 17 лет она жила под родными каштанами и платанами, а потом влюбилась в москвича. На дворе стоял мирный 2013-й.

— Я стала все чаще приезжать в Москву. И сама себе придумала дополнительную причину. Я решила участвовать в творческом конкурсе в один из вузов. И пока встречалась со своим молодым человеком, почти случайно туда поступила. Москва мне очень понравилась. Гораздо больше Одессы. Я, хоть и южанка по рождению, по своей природе югом тяготилась. И поэтому первые месяцы здесь мне показались сказкой.

Но уже через полгода волшебство развеялось. В университете было несколько преподавателей, которые требовали от студентов вставать и аплодировать присоединению Крыма. Оксана не была политизированной девушкой, но дисциплинарный патриотизм коробил ее чувство. «Невозможно было вестись на такую дурку и ронять какие-то слезы», — говорит она. Но большинство студентов спокойно выполняли эти требования и даже делились с Оксаной своим подъемом. Очень скоро девушка оказалась в полной изоляции. Никто из однокурсников с ней больше не разговаривал. В мае 2014-го она съездила домой, чтобы продлить загранпаспорт. Когда она вернулась и пришла в деканат, ее встретили без особой нежности:

— Ну что, бандеровка, покаталась по своей Украине?

В тот же день Оксана забрала документы из университета. «Мне тогда впервые стало страшно, — говорит она. — Не за свою шкуру даже, а за то, что оказалась в чем-то совсем дурацком. Словно в антиутопии, которые я тогда, как все тинейджеры, читала запоем». Шок не был связан с политикой, размышляет Оксана: «Просто я, наверное, разочаровалась в человечестве в целом».

Но с чувством разочарования она все же осталась в Москве. Пробовала учиться. Но журфак МГУ оставил еще большее разочарование, и девушка отказалась от амбиций получить российское высшее образование. Просто жила и работала. В начале 2020-го Оксана поехала в Одессу делать документы. Две недели растянулись на полтора года: эпидемия коронавируса закрыла границы. Вернуться в Москву удалось только в сентябре 2021-го.

— В феврале у нас в семье случилось горе. От неправильно подобранных антибиотиков умерла моя бабушка. Это было очень тяжелым ударом и для меня, и для мамы. Дней десять я ничего не могла делать, только лежала и плакала. И — я хорошо помню этот день — только 22 февраля я почувствовала, что ко мне возвращаются силы. Я могу встать с кровати и делать дела. А на следующий день я заглянула в телефон. И там было, наверное, 50 сообщений. Я сидела на кровати в полном оцепенении и повторяла: «И что делать?»

Первую мысль — «надо валить» — Оксана отбросила. «Валить» было некуда и не на что. Но девушка поняла, что оставаться в Москве в нынешних условиях она не может. Просто отъезд нужно было подготовить.

— Я стала браться за любую работу, экономить каждую копейку. Потому что у меня мама в Одессе, а вторая часть семьи — папа и мой брат — беженцы в Польше. Я должна быть готова в какой-то момент помочь им. Не только морально. И этим я занимаюсь. Это дает мне силы.

Оксана рассказывает, как она вскакивала по ночам, чтобы позвонить матери: «Мама иногда не брала трубку. Это был полный кошмар. Даже странно, что психика может к этому привыкнуть». В один из дней сообщили, что в Одессе ракета попала в жилой дом.

— Я позвонила маме. Она сказала, что это соседний дом. Назвала адрес. И я поняла, что это реально соседний дом. Совсем рядом был магазин, в который я ходила большую часть своей жизни.

Этой весной повторилась история восьмилетней давности. Несколько близких друзей отвернулись от Оксаны: «Подруга сказала, что я бандеровка и что суд нас рассудит». Общение на этом закончилось. «Я чувствовала, что произошло суперглубинное предательство», — говорит Оксана.

В отличие от нескольких ее друзей с Украины к Оксане не приходили полицейские. Ее не вызывали в органы. Она сама считает, что полиция делает профилактические визиты только к тем, кто участвовал в уличных протестах. А она этого не делала, чтобы сохранить себя и помогать близким. Сейчас внешне она живет почти прежней жизнью. Ходит на работу, берет подработки. Я спрашиваю, что же изменилось за последние сто с лишним дней.

— Знаете, я чувствую, что резко постарела. Я больше не чувствую приближения весны. Мне 25 лет. В этом возрасте всегда ждешь какого-то чуда, расцвета, подъема. У меня это прошло. Наверное, навсегда. Я стала холоднее, циничнее. Я много наблюдаю за людьми. И мне перестало быть страшно терять людей. Ценности очень сильно меняются, когда снаряд попадает в соседний дом.

«Я не эмигрант, я у себя на родине»

Другой одессит, Георгий, оказался в Москве на год позже Оксаны.

— Я приехал в августе 2014-го, когда начал заново учиться ходить после Дома профсоюзов, — объясняет он свою ситуацию.

До начала «исторических времен» Георгий жил обычной жизнью. Учился, потом работал. В семье и на работе вяло ругали украинскую власть. Ругать, говорит он, было за что: «Все время становилось хуже. С ценами, с работой. “Правый сектор” лез в Одессу». Георгия раздражало, что приезжие с Западной Украины учили одесситов, как им жить и на каком языке им следует думать. Но активистом он себя не считал.

— Только в 2014-м пришлось что-то делать, — рассказывает он. — У нас же был государственный переворот. Нацики эти появились в товарном количестве сразу. А для меня герой — Ковпак (один из руководителей коммунистического партизанского движения на Украине в 1941–1944 годах. — «Москвич Mag»), а не Бандера. Ну я присоединился к «Куликову полю», к движению за федерализацию. Мы хотели сами решать, на каком языке разговаривать и какие памятники строить, и чтобы всякие уроды к нам не лезли.

2 мая 2014 года это гражданское противостояние закончилось в Одессе трагедией. Националистическая толпа осадила и подожгла Дом профсоюзов, в котором скрывались сторонники федерализации. Более 50 человек сгорели заживо. Георгий спрыгнул с третьего этажа пылающего здания. Сломал обе ноги, повредил позвоночник, но выжил.

— Когда в больнице лежал, к нам ходили куликовцы, — вспоминает он. — Приносили лекарства, еду. Была там такая бабушка Путина, так ей с фамилией повезло. Вот она мне пирожки приносила. А когда немного оклемался, они мне собрали деньги на лечение. Ну и я поехал в Россию, здесь у меня родственники.

В России Георгию сразу понравилось больше, чем на Украине. Медицина лучше, уровень жизни выше, а главное, никто не «говорит тебе, на каком языке думать». Впрочем, города, в которых мужчине довелось пожить — Владимир, Петербург и, наконец, Москва — не производили впечатления заграницы.

— Я никакой не эмигрант, — настаивает он. — Я у себя дома. Я ведь из СССР. Просто из одного родного города переехал в другой. А потом в третий. Для меня это все — одна большая родина.

24 февраля стало шоком, признается Георгий. «Я был против этого, чтобы славяне друг друга убивали. Но это продолжение гражданской войны, которая идет с 2014 года», — считает он. В его повседневной жизни мало что изменилось за последние три месяца. У одессита уже несколько лет российский паспорт. Его никто не беспокоил, полиция профилактических бесед не вела. Конечно, оборвались многие связи. «Есть родственники и многие знакомые, друзья, которые считают меня предателем. Отказываются общаться, — вздыхает Георгий. Но оговаривается: — Конечно, не все. Многие помнят Дом профсоюзов. Просто они боятся свою позицию высказывать. Ведь там, на Украине, инакомыслие преследуют не меньше, чем у нас».

Георгий говорит, что на работе ему предложили уехать из Москвы в Европу. Но он отказался.

— Не хочу быть кочевником, — объясняет он. — Но время у нас очень-очень мрачное. У меня многие социальные контакты обрубились сейчас с мясом просто. Я к этому отношусь как к стихийному бедствию. Сделать ничего нельзя, только ждать, пока оно закончится.

Инакомыслящие

Лера и Лев жили в Киеве 20 лет. В марте как раз скромно отметили юбилей свадьбы. А в апреле за Львом пришли.

— Когда русские отступили [от города], у нас начали зачищать информационное пространство, — объясняет Лера. — Как они говорили, «ловить диверсантов».

Лев не был политиком, но в фейсбуке* писал оппозиционные посты. Сравнивал социальные показатели современной Украины с советскими. Хвалил СССР. Критиковал власти, как говорит Лера, «с социалистических позиций». За это в конце 2021-го он попал на сайт «Миротворец», на котором публиковали данные «антиукраински настроенных» граждан. Но жизнь шла своим чередом.

— Перед 24 февраля у нас было такое затишье, как перед бурей, — вспоминает Лера. — В Киеве такая тишина, такая давящая атмосфера. Но мы с мужем до последнего не верили, что начнется такое. Он программистом работал, я дома с ребенком сидела. А когда грянуло, что? Жили, ждали, что будет. Основная масса киевлян сразу стартанула, поуезжали. В классе у ребенка только двое детей остались в городе.

Когда пришли с обыском, Льва дома не было. Он решил не искушать судьбу и уехал из города. Лера оставалась еще несколько дней. Пыталась искать справедливости, обивала пороги полиции и прокуратуры. Там ей отвечали что-то невразумительное: «Ну вы же знаете, что он у вас в соцсетях пишет?» При обыске у них дома изъяли некую карту памяти, которой прежде никогда не было. «Дело против Льва шьют», — объяснил кто-то из родственников. И посоветовал ей тоже поскорее уезжать.

— Когда мы ехали через Украину, то ненависть [к России] уже была в глазах у каждого. Все время слышны были словечки эти, про «рашку» и все остальное, — рассказывает Лера.

То же самое настроение царило и среди беженцев в Польше и в Финляндии, куда уехала Лера с дочкой.

— В Финляндии тоже наслушались ужасных вещей о России от беженцев. Каждого затронуло по-своему, я никого не сужу. Но невозможно было это слушать. Хотя люди были из Мариуполя и Харькова. Выезжали через Россию. Но поговорить было просто не с кем, — вздыхает Лера.

Она выдержала в Финляндии чуть больше месяца. Не было денег, тяготила неизвестность. Но, главное, никто не мог услышать и понять ее собственную беду. И Лера поехала дальше, в Россию.

— На границе нас с сестрой остановили. Устроили допрос с пристрастием. А я что? Рассказала, как было. Но они все спрашивали — про взгляды, про отношение к операции этой…

В конце концов девушек отпустили. Но в огромной Москве идти было некуда. «Если бы была с мужем, наверное, в Москве бы и остались, — объясняет Лера. — Но одна, с ребенком, жить негде, оставить дочь не с кем. Я решила ехать в Луганск, к родителям».

— Здесь, конечно, тоже на меня смотрят странными глазами, когда говорю, откуда я приехала. Спрашивают, как буду жить здесь. С работой же в Луганске очень плохо. Говорят, здесь нет будущего и нужно уезжать опять в Россию. А мне пока об этом даже подумать некогда. У меня муж в бегах — ему с Украины не выехать, а ему там 12 лет светит за посты в фейсбуке*. И ребенка надо в школу устроить. Какое будущее? Просто живу, день за днем. Жду, когда все это кончится. Тогда буду думать: Москва, Киев, Луганск. Или на Луну улетать.

___________________________________________________

*Facebook — входит в компанию Meta, признанную экстремистской организацией и запрещенную на территории РФ.

Фото: Валерий Шарифулин/ТАСС