В издательстве «Азбука-Аттикус» вышла биография куратора и бывшего директора Третьяковской галереи Зельфиры Трегуловой «Искусство как выбор», которую уже несколько недель обсуждает вся Москва, причем далеко за пределами арт-сообщества. Спорят о том, нужно ли было ее писать, стоило ли упоминать тех или иных людей, события и факты. «Москвич Mag» публикует фрагмент книги, посвященный рассказу о подготовке к первой большой выставке Зельфиры Исмаиловны в 1988 году под названием «Москва: сокровища и традиции», которая прошла в США с оглушительным успехом — ее увидели 923 тыс. человек.

1988 год стал для меня очень важным еще и потому, что тогда началась работа над моей первой большой выставкой с вполне еще советским названием «Москва: сокровища и традиции». Эта выставка должна была состояться в 1990 году в рамках Игр доброй воли в Сиэтле, а потом переехать в Вашингтон. С американской стороны ее организацией занимался Смитсоновский институт в Вашингтоне — единственное государственное музейное учреждение США. Министерство культуры поручило ВХПО быть соорганизатором с российской стороны, и Павел Хорошилов, понимая, что это будет сложная и ответственная выставка, решил доверить работу над ней мне — он верил в мои знания и чувствовал мой потенциал.

Я стала и куратором, и координатором этого проекта, хотя тогда даже не понимала, что стоит за определением «куратор выставки». Мне сказали, что надо написать концепцию выставки, я написала двадцать страниц текста и перевела его на английский — в преддверии встречи с коллегами из службы передвижных выставок Смитсоновского института. Прибывшую в Москву рабочую группу из Вашингтона возглавлял начальник этой службы Дональд Мак-Клеланд, очень элегантный джентльмен в годах с рыжеватыми волосами, почти бесцветными ресницами и перстнем на мизинце. Ну чистой воды персонаж из британской классической литературы, но с типичным американским выговором. Он взял мою концепцию, вечером ее прочитал, и на следующий день наша встреча уже за пределами министерских кабинетов проходила как встреча двух профессионалов — опытнейшего и абсолютного неофита, то есть меня. С самого начала это было общение, основанное на глубочайшем взаимном уважении, и его результатом стала феноменальная выставка, которую посмотрело 923 тысячи человек, мы немного не дотянули до миллиона!

В те годы, когда русское искусство, до тех пор не слишком широко известное, стало чрезвычайно востребовано в мире, мало кто из зарубежных партнеров смог избежать соблазна поставить свое имя в качестве куратора проекта, созданного в основном советским, а потом и российским специалистом. Коллеги из Смитсоновского на это не претендовали, чем приятно отличались от многих других партнеров.

У Дональда был прекрасный опыт работы с советскими музеями — за пару лет до этого он организовал в Америке, в Смитсоновском институте в Вашингтоне и еще нескольких городах очень успешную выставку передвижников из собрания Третьяковской галереи. Куратором той выставки была Лидия Ивановна Иовлева, которая тогда возглавляла в Третьяковке отдел живописи второй половины XIX века. У них с Дональдом сложились замечательные отношения, и потом, когда я приезжала в Вашингтон, он при встречах всегда спрашивал, как там Лидия и ее муж Генрих.

Дональд Мак-Клеланд был очень образованным человеком с безупречным вкусом, но главное — он был блестящим переговорщиком и очень хорошо разбирался в психологии. Он замечательно работал со своей командой. Это были довольно молодые люди, которые, хоть и подсмеивались немного над его педантизмом и старомодностью, относились к нему с большим уважением и приязнью. В качестве моего сокуратора он пригласил искусствоведа Салли Хоффман, влюбленную в русское искусство и в русских, удивительно открытого, искреннего и простого человека, жену Роберта Хоффмана, очень крупного ученого, директора Национального музея воздухоплавания и космонавтики Смитсоновского института. Дональд и Салли приняли все мои предложения по концепции, и мы начали общение с ведущими музеями Москвы и Ленинграда.

Вначале я была на вторых ролях — это был мой первый проект, я никогда не вела серьезных переговоров и училась у Дональда этой непростой науке. Работа над этим проектом научила меня очень многому, в частности — выстраиванию человеческих отношений и бесконечному терпению, всегда необходимому ради достижения большой цели.

Мы пригласили к участию в выставке все главные музейные собрания страны — Третьяковскую галерею, Музеи Московского Кремля, Исторический музей, Русский музей, Музей-усадьбу Кусково, региональные музеи — такие, например, как Музей изобразительных искусств Татарстана. И для меня, и для моих коллег, работавших над этим проектом, выставка «Москва: сокровища и традиции», с огромным успехом прошедшая в США в 1990 году, стала настоящим введением в то, как делаются сегодня художественные выставки. Мы освоили множество новых профессиональных навыков: как работать с дизайнерами, как выстраивать экспозицию в современных витринах и делать этикетки — в тон внутренней обивки витрин, писать экспликации, как слаженно действовать. Работа на выставке сплотила многих моих коллег и переросла в настоящую дружбу — например, с Алексеем Левыкиным, ответственным за участие в выставке от Музеев Московского Кремля.

Когда списки были сформированы, приехал дизайнер Художественного музея Сиэтла Майкл Мак-Кафферти, отсмотрел все экспонаты в музеях Москвы и Ленинграда и создал удивительный по своей красоте и профессионализму проект. Следующими приехали потенциальные спонсоры — представители компании Boeing во главе с вице-президентом. Я их всюду сопровождала и получила прекрасные уроки, как работать фандрайзером — по результатам поездки Boeing стал генеральным финансовым партнером проекта.

В Россию вице-президент Boeing приехал со своей женой, невысокого роста, очень приятной, скромно одетой, я с ней разговорилась во время одного из приемов. Она рассказала, что по профессии она медсестра, что у них четверо детей, которые выросли и живут самостоятельно, и что сейчас она два дня в неделю работает в хосписе и ухаживает за безнадежными онкологическими больными. Когда я с удивлением спросила ее, зачем она этим занимается, ответ был: «У меня замечательная семья, прекрасные состоявшиеся дети, Господь мне дал очень много, и я должна возвращать это добро людям». Я помню, как потом, во время открытия выставки в Сиэтле, одна из наших российских чиновных дам тоже спросила жену вице-президента компании Boeing, чем она занимается, и, услышав в ответ «Я медсестра», тут же прекратила с ней разговор.

Коллеги из Смитсоновского института приезжали несколько раз, мы отсматривали экспонаты в музеях Москвы и Ленинграда, уговаривали хранителей предоставить самые важные произведения из их собраний, чтобы выставка была максимально репрезентативной и раскрывала заявленную тему. И нам это удалось. Только Музеи Кремля предоставили шестьдесят экспонатов, тридцать из которых были сняты с постоянной экспозиции Оружейной палаты. Очень много принципиальных для выставки произведений дали Исторический музей и Третьяковка — Лидия Ивановна Иовлева помнила свой опыт работы со Смитсоновским институтом и с большим уважением относилась к Мак-Клеланду.

Списки были готовы, выставка обретала форму и масштаб, мои коллеги из ВХПО подготовили соглашение, Мак-Клеланд и Салли Хоффман приехали в Москву для переговоров с музеями и подписания договора. Церемония подписания происходила в Министерстве культуры, а потом министерские начальники пригласили американцев на обед. Я, помимо всего прочего, обеспечивала для них автотранспорт. И вот мы едем из Министерства к ресторану, я выпускаю американских коллег из машины и говорю им, что буду ждать их на том же месте через два часа. В этот момент их только что удар не хватил. Они оба побагровели и спросили — «А вы?» Я сказала, что все нормально, я найду, где перекусить, и чтобы они спокойно шли в ресторан. Было понятно, что они подумывали манкировать мероприятием, на которое куратора выставки, человека, координировавшего весь сложнейший проект, не пригласили. Для нас тогда это было нормально — девка-чернавка, принеси, подай, выйди вон. Так или иначе, американцы пошли на обед, а когда они опять сели в машину и мы поехали в какой-то музей, Дональд сказал мне, что за обедом он попросил начальника Управления музеев Министерства культуры выполнить его большую просьбу. Ответ был: «Конечно, пожалуйста, нет вопросов». Тогда Дональд попросил его разрешить мне поехать в Сиэтл на открытие выставки, и тот не смог отказать.

Наступил 1990 год, мы начали готовить выставку к отправке. Поскольку монтаж экспозиции должен был идти «по гамбургскому счету», с чувством, с толком, с расстановкой, американцы предложили, чтобы все сопровождающие выставку советские музейщики находились в Сиэтле аж сорок дней! Я должна была приехать только на открытие, но выбила выезжающим коллегам весьма существенные суточные, и это не могло ускользнуть от внимания их начальства. И начальство, естественно, стало требовать своего. То есть поездки в Америку для себя вместе с директорами музеев, чье присутствие на вернисаже было обязательным по протоколу.

Очень хорошо помню, как заместитель директора Музеев Кремля Виктор Смородский, который никогда меня особенно не жаловал и не упускал случая обидеть или оскорбить, поймал меня во время упаковки выставки в коридоре дирекции, прямо-таки припер к стенке и сказал следующее, я цитирую: «Эй ты, татарская лошадка, сколько ни навали — все вывезешь! Где мой билет в Сиэтл? Не будет билета — ничего из музея не получишь, и я найду, как это объяснить». Я поняла, что это шантаж, но понимала также, что его угрозы небеспочвенны и что с него станется воспрепятствовать участию музея в проекте. Пришлось уговаривать наших партнеров пригласить и его, а они, даром что русского не знали, чувствовали во время переговоров его интонации и понимали, что я опускаю в переводе его хамство.