Главной эмоцией россиян в 2022–2023 годах стала тревога. Все индексы показывают, что ее уровень в обществе резко вырос. Рынок свидетельствует об этом еще надежнее: спрос на антидепрессанты вырос на 70–80%. Но, несмотря на страх, тревоги и депрессию, россияне не стали меньше смеяться.
Измерить смех сложнее, чем тревогу. Но все же очевидные признаки есть. Число мемов и юмористических картинок в социальных сетях достигло пика; юмористический контент в медиа и на YouTube остается одной из самых популярных категорий; впервые за многие годы даже появляются новые форматы юмора, которые тут же становятся предметом исследования антропологов и социологов.
Наверное, в этом нет ничего парадоксального. В тяжелые времена смех становится особенно востребованным. Но одновременно с этим смех меняется: то, что казалось смешным еще вчера, теперь звучит пресно и неактуально. Как в анекдоте: «Кто в армии служил — в цирке не смеется».
Было: анекдот и Петросян. Стало: мем и стендап
Ко времени больших перемен формы юмора успели проделать большую эволюцию. В эпоху «больших нарративов» юмор существовал в двух измерениях: институционального искусства (на эстраде и на экране) и народного фольклора (здесь безраздельно царствовал анекдот). Эти два полюса были разнесены предельно далеко друг от друга. На большой сцене работала цензура. Не только политическая. Например, было немыслимо использовать в «Ералаше» или юмористическом скетче обсценную лексику. Материал профессиональных юмористов и кинематографистов, прежде чем попасть к аудитории, проходил через множество фильтров. Анекдот циркулировал в самой гуще народных масс и не испытывал дефицита демократизма. Рассказчики анекдотов на кухнях и в курилках обильно матерились. А материал этого жанра концентрировался на самых табуированных в обществе темах, от секса до политики. Но, будучи фольклорным жанром, анекдот оставался предельно анонимным искусством: он отрицал личное авторство, а потому бытовал за пределами индивидуального опыта.
По данным Google Trends, популярность запроса «анекдот» в интернете снижается с 2004 года. Его постепенно замещает интерес к мемам. По своей структуре мемы похожи на анекдоты: они заставляют смеяться, у них не определяется авторство, и теми и другими люди делятся для того, чтобы почувствовать общность или проверить, схожи ли у вас с собеседником юмор и культурный бэкграунд.
Но мемы существуют в другом коммуникативном пространстве — не в устной речи, а в социальных сетях. Мемы разнообразны: это и картинки, и видеоролики, гифки, слоганы и мелодии. Главное, чтобы информация была узнаваемой, легко распространялась, могла трансформироваться и наделяться новыми смыслами. Они лаконичнее анекдотов, которые сегодняшним школьникам кажутся затянутыми и нудными. Культуру мемов часто называют постфольклорным жанром. Как и в случае с традиционным анекдотом, взаимодействие с интернет-мемом помогает человеку подать обществу сигнал: «Ребята, я в курсе всех последних событий, я в вашей команде» и почувствовать себя частью какого-то сообщества. Поэтому многие мемы опираются на выступления знаменитостей, референтных той или иной среде или субкультуре.
Сценарный юмор тоже эволюционировал. Профессиональные юмористы и сатирические программы на ТВ никуда не исчезли (как и анекдот), но их потеснили новые, более гибкие и демократичные формы. Самым успешным из них стал стендап.
В отличие от прежних сценарных комедийных форм стендап очень демократичен. Его автор и исполнитель говорит с публикой о темах, которые интересуют каждого. Комик вступает в непосредственный контакт с аудиторией, для него важна импровизация. Стендап почти несовместим с цензурой. Стендапер часто матерится. В отличие от Райкина или Петросяна он черпает сюжеты в собственном опыте, поэтому этот жанр предельно субъективен. Расчет на то, что слушатели разделяют опыт исполнителя — иначе они не рассмеются. «Стендап — это боль. Стендап-комик не может состояться без личной боли. Если ты позитивный чувак, то ты вряд ли потенциальный стендапер, тебе не о чем поговорить с людьми, тебе не будут верить», — говорит об этом звезда шоу StandUp на ТНТ Стас Старовойтов.
От тюрьмы до сумы
Проблемы с органами у стендаперов в России стали возникать еще до начала СВО. Летом 2021-го случился, пожалуй, самый скандальный эпизод. Комик Идрак Мирзализаде был избит в центре Москвы. Вскоре выяснилось, что в интернете за него была назначена денежная награда — за один из его скетчей, в котором он говорил о том, как трудно выходцам с Кавказа найти съемную квартиру в столице. В одном из фрагментов своего монолога Идрак рассказывал, как ему пришлось выносить обгаженный матрас за предыдущим арендатором. Его фраза про «говно, матрас и русских» разошлась в интернете и вызвала скандал. Телеканал «Царьград» выпустил материал «Стендап-комик оскорбил русских. Народ не стерпел: чемодан — вокзал — Баку». Привлечь комика к ответственности призвал Владимир Соловьев, который назвал Идрака «грязью под ногами». Прокуратура ЦАО Москвы составила на Мирзализаде административный протокол по статье о возбуждении ненависти против «русской нации». «Не имел намерения никого оскорблять. Выступление было юмористическим и направлено в первую очередь в сторону высмеивания ксенофобии», — заявил стендапер в суде. Но ему все равно дали 10 суток ареста. А 30 августа МВД объявило пребывание в России (Мирзализаде — гражданин Белоруссии) нежелательным — пожизненно, но после повторного иска Мирзализаде в феврале 2022 года сократило этот срок до 14 лет.
— Я оставалась в Москве до января 2023-го и все это время выступала, рассказывала о том, что со мной происходит, без цензуры и самоцензуры. Но, конечно, на выступлениях по привычке глазами искала людей, которые были похожи на сотрудников центра «Э», — рассказывает стендапер Кристина Биткулова.
Органы воспринимают стендап всерьез. Традиции русской сатиры делают жанр подозрительным априори. «Всем было ясно, что стендап в России стал заметным явлением: его смотрят, на него ходит очень много людей. Нужно контролировать, как рок и неформалов в Советском Союзе», — делится своим мнением стендапер Антон Командиров.
Дело не только в угрозе репрессий. Ограничения вводит администрация самих клубов и баров, в которых выступают стендаперы. И касаются эти ограничения не только политики.
— Когда был принят закон о пропаганде ЛГБТ, организаторы клубов просто запретили рассказывать об этом со сцены, — вспоминает Биткулова. — Их, безусловно, можно понять, потому что штрафы и закрытия могут произойти по щелку пальцев. Ну а дальше комики сами находили свой мир с этими обстоятельствами — не выступать в этих клубах, прятать все под сатиру и надеяться, что зритель все поймет. Но зритель не обязан все понимать.
В итоге в 2022–2023 годах многие комики уехали из России. Отъезд самых известных из них, например Данилы Поперечного, широко освещался в СМИ. В конце апреля 2023-го общественное движение «Ветераны России» попросило власти возбудить против Поперечного уголовное дело и признать его иноагентом. «Данила Поперечный — комик, казалось бы, безобидный “развлекатель” — скрывает в своем творчестве что-то намного более опасное и разрушительное. Я смело заявляю: Поперечный — иностранный агент, действующий против интересов нашей великой Родины», — сказал председатель «Ветеранов России» Ильдар Резяпов.
Но уехали не только звезды. «По моим ощущениям, уехало большинство “альтернативных стендаперов”, которых не показывают по телевидению. Ну, может быть, половина. А вторая половина тоже вроде потихоньку отъезжает», — прикидывает Командиров.
Само собой, шутки оставшихся и уехавших не могут не отличаться. Доступный круг тем для оставшихся невелик. Достаточно открыть ютуб-канал шоу StandUp на ТНТ, чтобы в этом убедиться. Сюжеты монологов посвящены врачам (с упором на урологов), поездкам в купе (автор попал в купе к трем «бабкам») и домашним консервам. Есть немного про отношения, но это не помогает избавиться от ощущения, что смотришь «Смехопанораму», а не стендап. Живые выступления в клубах и барах разнообразнее, но ограничения сказываются и там.
— В России пока есть комики, которые затрагивают даже политику и СВО. Просто не с экранов телевизора или ютуба, а в небольших клубах. Мне хочется в это верить, — не очень уверенно говорит Кристина Биткулова. — В эмиграции на сцене дышится легче. Шутки про политику вызывают больше реакции от зрителя, который находится за пределами России.
Впрочем, стендап, даже эмигрантский, не до конца становится политическим памфлетом. Авторам и их зрителям в первую очередь важен личный опыт, поэтому главной темой шуток становится сама эмиграция.
— Темы СВО и политики много, — рассказывает уехавший из Москвы в Тбилиси комик Руслан Халитов. — Настолько, что уже утомляет. Шутки становятся уже посредственными. Шутят о том, что реально происходит: о переезде, русофобии и местных. И тут уж каждый, как может. Одни сами занимают позицию таких «русофобов», другие, наоборот, смягчают.
За пределами политики и эмиграции стендап оставшихся и уехавших на первый взгляд выглядит похожим. Круг тем, неизбежный для горожанина из среднего класса: секс, отношения, национальность, работа, потребление. «Все как было, так и осталось», — пожимает плечами Халитов.
Но, возможно, перемены происходят не только на уровне политических разногласий. Меняется сама функция смеха и контекст, в котором он возникает. Заметить эти перемены порой сложнее, чем шутку про политика. Зато они могут оказать куда большее влияние на общество.
Для чего смеяться
— Все разбрелись по своим углам, — рассказывает Халитов. — Есть разные типы комиков, у которых аудитория и юмор почти не пересекаются. Например, «пацаны с района». Типа «обычный парень» с «нормальными ценностями». У них философия — смеяться над слабыми. Над теми, над кем можно и безопасно. Недавно вот стендапер Саша Долгополов сделал каминг-аут, что он трансперсона теперь. И Илья Соболев стал над этим шутить. Такие шутки, конечно, и раньше были. Но сейчас, мне кажется, они стали вызывать оторопь. Восприниматься как чисто гоповские и не очень-то смешные.
Огромный пласт юмора — «Саус-парк юмор» — внезапно попал в контекст, который снижает его потенциал. Шутки над геями, национальными меньшинствами, женщинами, инакомыслящими могли быть грубыми и даже оскорбительными, но порой смешными. Во всяком случае, для многих. И это нельзя объяснить только вульгарностью аудитории. Ведь важная функция юмора как такового в том, чтобы нарушать табу, подрывать иерархию. И «Саус-парк юмор» справлялся с этим по-своему.
— Раньше у многих людей было ощущение, что есть некая гегемония «неправильных ценностей», пусть не у нас, а на Западе. В Америке с ума посходили: мужики в детские туалеты заходят и т. д. И шутки об этом заходили, потому что они как будто бросали вызов власти, пусть и чужой. А теперь вызова в этом стало меньше.
Сама власть разрушает основу для такого типа смеха, делая объекты анекдотов, шуток и скетчей слишком серьезными. Борьба за традиционные ценности и консервативная мораль могут импонировать многим, но они лишают способности смеяться над «неправильными ценностями» даже своих поклонников. Какой смех, если речь про уголовные статьи и национальную безопасность?
Изменение контекста влияет не только на «пацанский юмор». Оно затрагивает очень многие предметы. Например, под угрозой оказался огромный пласт армейского юмора. «Истории про армию в разгар мобилизации, конечно, звучат по-другому», — говорит Кристина Биткулова.
Темы сексуальной ориентации или новой этики остаются материалом для шуток. Но смех вызывают уже не они сами по себе, а сверхсерьезное к ним отношение. И эта инверсия уже из авторских скетчей перешла в анонимное фольклорное творчество масс. Бытует, например, такой анекдот: «Родитель №1. Родитель №2. Мерзость какая! То ли дело “Груз 200”, “Груз 300”».
Антрополог Александра Архипова (признана иноагентом) называет такие шутки юмором висельников. Он приходит на смену привычному нам черному юмору.
— Черный юмор, как правило, направлен в адрес других, он болезненно высмеивает трагедии, происходящие с другими людьми. Черный юмор нарушает самые страшные табу, существующие в обществе. Когда после падения космического корабля «Челленджер» в 1986 году возникли многочисленные шутки про «дождь из космонавтов» — это черный юмор, — рассказывает Архипова.
Делая страшное смешным, черный юмор всегда выполнял важную терапевтическую роль, позволяя людям адаптироваться к невеселой реальности и переживать трагедии. Похожую роль играли и политические анекдоты в советское время. Рассказывая анекдот про Сталина в 1937-м, советский гражданин рисковал, но анекдот помогал справиться со страхом. Ведь его герои (пресловутый Рабинович, к примеру) обманывали Сталина, как бы намекая, что жить можно и в эту эпоху, и в этой стране. У юмора висельников другая функция и другой объект осмеяния.
— Это — поиск союзников. Люди начинают смеяться не только над теми, кто пытается их подавить, но и над собой. К нему прибегают те, кто чувствует себя в меньшинстве. Вы рассказываете анекдот, и окружающие вас люди смеются (или улыбаются). Реакцию смеха подделать невероятно трудно. Поэтому если человек засмеялся, значит, он думает так же, как вы.
Аналогичный механизм работает и в стендапе. «Для меня сейчас стендап тоже способ найти союзника в зрителях. Почувствовать, что мы переживаем похожие эмоции и страхи», — говорит Биткулова. А Руслан Халитов описывает это в еще более радикальных метафорах: «Зрителям самим важно понимать, что они не одиноки. Что они наконец большинство. И в эмиграции это ощущается очень сильно: стендап-клуб выглядит как подпольная ячейка».
Чем субъективно хуже ситуация, тем больше юмора висельников, утверждают ученые. Его функцию тоже можно назвать терапевтической, но в другом смысле. «Висельники» не столько ищут способ примириться с гнетущей действительностью, сколько размышляют над тем, что к ней привело.