Одежда, которую делает Александра Гапанович, напоминает что-то среднее между театральными костюмами, арт-объектами и гардеробом Снежной королевы. С кем еще поговорить о том, как в гардероб проникают воспоминания о северных пейзажах, и русском культурном коде, как не с ней?

Вы часто говорите, что ваши коллекции вдохновлены Русским Севером. Что вы имеете в виду — природу или культурное наследие?

Надо начать с того, что я мурманчанка. Для меня это про мои впечатления, любовь к месту, а не какие-то конкретные орнаменты, песнопения или что-то такое узкое или традиционное. Все, что я делаю в дизайне, основано на моих впечатлениях и воспоминаниях. Сейчас была коллекция Eudialyte, посвященная минералам Кольского полуострова — она была посвящена моему отцу, это он привил мне безумную любовь к минералам. 

Вы не найдете у меня этнографических глубоких исследований. Если мне нужно будет что-то по теме, я это изучу. Но скорее это мои личные, человеческие переживания, понимание прекрасного, понимание Севера. Отправная точка ДНК моего бренда — это Мурманск, Кольский полуостров и природа Севера. А дальше я уже работаю с мыслью в тот период, как я себя ощущаю, чувствую.

В колледже дизайна Central Saint Martins, где вы учились, учат специально работать с культурным наследием?

Там была совершенно другая, не похожая на нашу, система обучения. Меня поразило, когда я там училась, сколько свободы тебе дают. Там нет такой политики, чтобы навязывать тебе свое мнение или видение. В российском образовании тебе дают четкую систему приемов, вариантов, схем — мне это очень сильно помогло в жизни, но в Saint Martins все иначе. Там дают полную свободу, и ты делаешь так, как видишь. И если у тебя возник вопрос, тебе так абстрактно на него ответят, что ты как поймешь, так иди и делай. Нет оценочной системы — плохо это или хорошо.

Ваши коллекции очень сложные не только с точки зрения кроя, но и интеллектуально: нужно иметь некоторую подготовку, чтобы их понять. Вам приходится как-то дополнительно их интерпретировать для публики?

Да, конечно, и до какого-то этапа я сама писала пресс-релизы. Мне это было сложно. Но, к счастью, есть специальные люди, которым ты долго-долго рассказываешь о том, что хочешь сказать, и они это облачают в слова. Описать коллекцию обязательно нужно, как минимум для тех, кто спрашивает, о чем она (те же байеры): так у тебя уже есть готовый ответ.

И мне еще очень нравится слушать зрителей на показах — они подходят и высказывают впечатления, не прочитав пресс-релиз. И, как правило, это стопроцентное попадание. Я удивляюсь, как они считывают и потом говорят: как это вы через одежду смогли сказать то, что у меня сидит внутри?

Китчевая подача русского стиля заставляет испытывать испанский стыд.

Есть и неожиданная сторона показов. Так сложилось, что с первого Mercedes-Benz Fashion Week, где у меня была коллекция «Мост», люди говорили мне, что плакали во время показа. Думаю, зрители чувствуют, что было вложено. Да, у меня все сложно, но мне нравится заставлять думать. Пусть у людей хоть здесь раскачается что-то внутри.

Я переживала насчет новой коллекции: она очень сложная и визуально, и сама по себе. Поймет ли ее публика? Но в итоге восторг, как понимаю, получился. Все довольны, хвалят. Она особенная, сложная во всех смыслах. 

Чем еще, кроме образа slavic girl в меховой шапке, Россия поделилась с Западом? Что еще можно транслировать?

Очень много всего. Это кружева, павловопосадские платки, платья с красивыми акцентными рукавами, интеллектуальная сексуальность — когда ты выглядишь как дворянка. Наверное, красный цвет тоже. Белый. Много всего. У нас огромная страна с гигантскими культурными пластами, можно сделать немыслимое количество отсылок.

Просто это популярный вариант — балалайка, медведь, матрешка, баранки и шапка-ушанка, конечно же. Но все можно преподнести под разным соусом и не опошлять. Китчевая подача русского стиля заставляет испытывать испанский стыд. Как ни придешь на какой-нибудь конкурс дизайнеров, все гнут повестку про русский код, и у тебя глаз дергается, настолько это неизящно, грубо и несовременно, настолько не про сейчас. Много всего, но лишь единицы могут работать с этим элегантно. 

Русские мотивы — это тренд или вылезающая из коллективного бессознательного попытка отрефлексировать прошлое?

И отрефлексировать, и тренд. У всех разные причины. Кто-то специально вплетает это, чтобы попасть на неделю моды, потому что эта повестка везде. Это буквально повестка, спущенная сверху.

Я очень сомневаюсь, что меня кто-то бы заметил, если бы сейчас не было такой повестки. Для меня она удачная. В том смысле, что раньше, в 1990-е, я бы не смогла вклиниться в этот процесс — вспомните весь этот дизайн, ту же Машу Цигаль — ну куда я там? Но время меняется, и пришел момент, когда я могу высказаться — и это будет адекватно воспринято и понято. 

Александр Васильев как-то на вопрос о русской моде отнекивался, мол, не было такого, мы все всегда заимствовали. Как вам кажется, есть шанс, что это изменится?

Возможно, это будет заметно спустя время. Может, и Александр Васильев на закате своей карьеры сможет написать о том, что такое русская мода. Сегодня уже появляются дизайнеры, которые ищут эту идентичность, но нужно время — за несколько лет это очень сложно сделать. Но почва хорошая: сейчас даже выдаются гранты, раньше ничего такого не было. Кроме двух конкурсов — «Русского силуэта» и «Адмиралтейской иглы», которые все равно превращались во что-то китчевое, ничего и не было. А сегодня можно пойти куда-то дальше.

Артикулируется ли в русскоязычном пространстве проблема культурной апроприации? И готовы ли мы ее обсуждать?

У нас совсем другие люди. Мне кажется, мы настолько лояльны, потому что мы все перемешаны. Если ты хочешь взять что-то акцентное, про что все понимают, откуда это, можно для начала спросить и изучить эту тему глубже. Просто можно сделать это очень пошло, и сама подача может кого-то оскорбить.

С другой стороны, нельзя обрубать дизайнеру руки. Любая тема открыта для исследования. Но если вы чувствуете, что это тема деликатная, можно обратиться к тем, кто это делает, к тому же кружевному производству, павловопосадским платкам. У них, видимо, было так много каких-то смешных дизайнеров, которые так по-разному используют их платки, что они уже боятся и очень трепетно относятся к своему производству. Хорошо, что они это делают так ревностно.

Моя главная задача — делать вещи, которые будут передаваться по наследству, не плодить их массово.

У нас был какой-то круглый стол, где девушке-дизайнеру прилетело от них: от нее потребовали, чтобы она прекратила это делать, и запретили продавать коллекцию. Там было на что обидеться — эти ткани производились в Китае, имитировали принт, все было до мелочей изначально неправильно сделано. Тонкая история. Она была в шоке и спрашивала: «Ну они могли просто позвонить?» А я спрашиваю у нее: «А вы им позвонили перед тем, как сделать эту коллекцию?»

Я сама активно заимствую из других культур, например ездила на свадьбу в Индию к подруге, с которой училась в Лондоне, очень вдохновилась и нашла в наших культурах общие черты, объединила их и по-своему интерпретировала. Заимствования — очень деликатный вопрос, но дизайнера нельзя ограничивать. Конечно, делается очень много пошлости, но ты не можешь остановить кого-то, кто хочет наваять трусы с изображением какой-нибудь святыни. Что мы можем сделать? Ничего. 

Почему вы сосредоточились именно на женской одежде?

Изначально, когда я пошла учиться на закройщика верхней одежды, я хотела удовлетворить свои потребности: я очень маленькая ростом и родилась в 1980 году, тогда маленькая интересная одежда отсутствовала. В моем личном гардеробе всегда была смесь пошитых и винтажных вещей. Так что я преследовала цель еще и для себя сшить одежду. Потом это выросло в профессию. Да и у меня четыре дочки — мне нравится украшать женскую часть населения. Но я ни от чего не отказываюсь. Запрос есть. Вот недавно один петербургский театр просил сделать «то же самое, только для мальчиков». Поэтому, возможно, я задумаюсь и о мужской одежде, только немного позже.

Как вы работаете с идеями устойчивой моды?

У меня безотходное производство. Я всеми кусочками ткани делаю вышивки, аксессуарную группу. Еще я работаю с тканями, переданными на переработку, с фондами, которые собирают для меня платки, и потом делаю из них коллекции.

Моя главная задача — делать вещи, которые будут передаваться по наследству, не плодить их массово. Они очень лимитированные, их непросто произвести. На это уходит время. Стоимость производства очень высокая, поэтому кто понимает, тот понимает. На вопрос, а почему так дорого, я уже отвечаю без смущения. То, что я делаю, не может стоить тысячу рублей. Это длительный процесс, это просчитанные составляющие. Научилась этому в Москве — мне вообще нравятся процессы, на которые меня направляет город. Я переехала 4,5 года назад, мне очень нравится жить в Москве.

Многие желают мне, чтобы все получилось и бренд скорее стал большим. Но для этого надо понимать элементарные вещи, которые мне приходится изучать с нуля. Они мало отношения имеют к творчеству, но помогают развиваться.

За кем из российских дизайнеров вам интересно следить?

За моими молодыми коллегами. Это, во-первых, благопристойная мода — Measure, Zuhat, Антонио Шин, Надя Абзаева, Олег Левицкий. Неделя моды дает классную возможность оказаться в этом комьюнити. В Мурманске было много конкуренции и негатива, здесь, в Москве, такого нет. Это очень позитивная площадка, и мне нравится, как мы сдружились.

Фото: Даниил Овчинников