Большую часть своей жизни я был прямо или косвенно связан с музыкой. Моя тетя Марина в молодости пела в ВИА «Акварели», ее муж, дядя Миша, тоже был музыкантом, играл на бас-гитаре в ансамбле Вячеслава Добрынина, преподавал в музыкальной школе, а на досуге играл в джаз-банде.

Когда я был маленький, мы все жили большой семьей в одной квартире, и я каждый день слушал, как дядя Миша упражняется на бас-гитаре. Моя сестра Катя играла на фортепиано и частенько приглашала меня спеть под ее аккомпанемент.

Затем меня отдали в дошкольный центр детского творчества, где я учился нотной грамоте, фортепиано, флейте и барабанам. Все это было довольно мучительно для детского организма, но на радость родителям я кое-как научился играть по нотам и строить септаккорды.

Когда я пошел в школу, меня отдали в детский вокальный ансамбль «Авеню». Это был ансамбль из той категории, что можно было увидеть в телепередаче «Утренняя звезда». Мы учились петь и танцевать, ставили номера на песни The Beatles, Queen, Стиви Уандера и тому подобной поп-классики, записывали их в самых настоящих рекорд-студиях, периодически давали концерты и даже немного гастролировали. Было довольно увлекательно. Среди нас даже была будущая участница группы t.A.T.u. Лена Катина. Она была старше меня на четыре года, и когда она достигла успеха, мне тоже захотелось когда-нибудь стать большим артистом.
Но как-то не случилось. В пубертатном возрасте меня потянуло не в ту степь — я открыл для себя дивный мир молодежных субкультур и андерграундной музыки, а за свое недавнее детско-эстрадное прошлое стало как-то вдруг стыдно, ибо это было «не круто». Лет в двенадцать, поддавшись моде, я увлекся русским хип-хопом, а уже через год — панком и пошло-поехало — new wave, постпанк, хардкор, ска, регги, метал, индастриал, EBM…  Горбушка, концерты, кассеты, CD, компиляции, а потом MP3, Soulseek и всякие музыкальные форумы. Я погружался все глубже и глубже в тему, со временем даже начал коллекционировать винил.

Когда мне было 17 лет, мы с друзьями, разделявшими мой тогдашний интерес к музыке и скейтбордингу, организовали рок-группу The Burglars, где я был вокалистом. На волне интереса к британской музыке вообще и субкультуре модов в частности мы играли mod revival или что-то типа того, выступали на мод-вечеринках, панк- и (внезапно) хардкор-концертах — в Петербурге, Киеве, однажды даже в Петрозаводске. Исполняли каверы и песни собственного сочинения в пропорции 50/50. За нашу недолгую, но славную историю нам удалось сделать несколько концертных записей, которые довольно быстро разошлись по субкультурным интернет-каналам и нашли своего слушателя. А наш главный хит «Hard Rain in the City» впоследствии попал в саундтрек к спортивному фильму команды Fixed Gear Moscow и снискал славу у более широкой публики. До сих пор иногда встречаю людей, которые знают и любят эту песню, и это очень приятно. В прошлом году кавер на нее записала дружественная группа The Reaction и выпустила синглом на семидюймовой пластинке, которая теперь стоит у меня в офисе на полке. Это был тоже очень приятный привет из прошлого.

Панк-рок совпал с тем, что я окончил школу и поступил в университет. Я с детства мечтал учиться в РГГУ и хотел изучить собственные увлечения с научной точки зрения — узнать, какой в этом смысл, откуда все взялось и куда движется. Поэтому я поступил на культурологию. Причем с музыкальной специализацией. Помимо основных дисциплин — философии, истории, социологии, антропологии, лингвистики — мне также приходилось посещать занятия в академическом хоре. Вот как-то так это сочеталось с увлечением субкультурами и поп-музыкой.

Когда мне исполнилось 20 лет, я решил, что пора бы найти работу, и устроился корреспондентом в музыкальный журнал для тинейджеров Bravo. Наверное, с точки зрения литературных рангов подобные издания располагаются где-то в низшей лиге, рядом с желтой прессой и рекламными газетами, но должен признаться, что такая работа доставляла массу приятных эмоций. Каждый день я брал интервью у российских и зарубежных поп-, рок-, хип-хоп-, кино-, теле- и прочих звезд и знаменитостей, посещал по долгу службы всевозможные светские рауты, вечеринки и концерты, писал об этом репортажи и даже вел свою небольшую глупую колонку, где отвечал на письма юных читателей, которые обращались ко мне ласково «Димасик». Помню, мне персонально написала письмо маленькая девочка из какого-то крошечного села где-то глубоко в тайге. Ей приносил журнал почтальон с опозданием на неделю. Это тронуло меня до слез. А однажды мне написал письмо заключенный, который читал мои колонки в тюремной библиотеке. Хвалил, было приятно. За все время я взял сотни интервью и даже не смогу вспомнить всех героев, но самые запоминающиеся — это, пожалуй, 50 Cent, 30 Seconds to Mars, «Каста», Баста, Guf и Богдан Петрович Титомир. Так я и работал корреспондентом, пока не окончил университет.

Параллельно с этим меня позвали знакомые музыканты петь в новую группу, играть модный диско-панк на волне тогдашнего всеобщего помешательства на стиле new rave. Творческая активность в прежней группе как-то сама собой сошла на нет, но зато началась новая бурная история. Группу было решено назвать Dot Dash, в честь одноименного сингла уважаемой мной британской группы Wire. В день, когда мы дебютировали на сцене, мы дали сразу два концерта — на фестивале Avant и на юбилейной вечеринке газеты для экспатов eXile. Затем как-то само собой мы попали на обложку журнала «Афиша», оказались на сборнике новых героев российской сцены вместе с Motorama и Manicure, выступили на «Пикнике “Афиши”», попали на разогрев к «Би-2» и Crystal Castles, дали концерты в Москве, Петербурге, Киеве, Ростове-на-Дону и засели писать альбом, который так и не выпустили. И через два года коллективно решили, что группы больше нет. Потому что пропал драйв. Оседлав волну успеха, мы не сумели превратить это в карьеру, что стало для меня ценным уроком. Музыкальная карьера — это работа, а не только драйв и угар.

Тем временем я окончил университет, и мне захотелось применить свой интеллект, опыленный идеями Ролана Барта, Жака Деррида, Жана Бодрийяра и других героев интеллектуального труда, для работы над чем-то очень-очень умным. И я устроился работать в Московский музей современного искусства, организовывал выставки, хотел стать куратором. Я погрузился в мир современного искусства. Связь с музыкой прервалась на несколько лет. Хотя я тосковал по тем славным денькам.

Чем больше я находился в системе современного искусства, тем чаще я стал задумываться: а что было бы, если б существовало место, похожее на ММСИ, но темой которого была бы популярная музыка? Это мог бы быть музей, некий институт или, как это модно сейчас говорить, think tank. К искусству принято относиться серьезно, с почтением, не шуметь в выставочных залах, думать, рефлексировать. Примерно с таким же почтением мы относимся к театру, кино, академической музыке. Но с популярной музыкой все наоборот. Концерт — это зона раздолбайства, где принято выпивать, выкрикивать что-то прикольное в адрес музыкантов, куражиться, приятно проводить время. Казалось бы, популярная музыка на то и существует, чтобы развлекать. Для остального есть высокое искусство. Но ведь и в поп-музыке есть свои шедевры, феномены, парадоксальные произведения. Достаточно вспомнить Дэвида Боуи, Брайана Ино, Captain Beefheart — каждый любитель популярной музыки найдет здесь десяток собственных примеров. Популярная музыка — это огромный недооцененный пласт культуры.

И примерно в таком духе развивались мои мысли, пока я не решил, что если я хочу создать новое интеллектуальное место музыкальной силы в России, то нужно начинать с образования. Потому что с концертными площадками у нас все более или менее благополучно — они существуют, музыканты гастролируют, к нам приезжают зарубежные артисты. С фестивалями тоже все в порядке и на высоком уровне. Для музея современной музыки еще, пожалуй, рановато, а вот для современного музыкального образования — самое время. Ведь его просто нет.

У нас много музыкальных школ и училищ, есть консерватория и Гнесинка, но все они поставляют кадры для академической музыки. В музыку популярную приходят и добиваются успеха те, кто больше всех хочет, далеко не всегда одаренные и талантливые. А одаренные и талантливые, с блестящей академической подготовкой, виртуозные музыканты, далеко не всегда достигают успеха и впоследствии счастья в академической музыке. Я прекрасно помню страдания своего дяди Миши, первоклассного музыканта, который мог безукоризненно сыграть все что угодно и как угодно, но далеко не всегда был востребован. Оказывается, что исполнительский навык — это, к сожалению, не всегда залог успеха. Для успеха нужна еще оригинальность, способность и дерзость строить замыслы и многое другое.
С этим посылом в 2015 году мы вместе с Андреем Рощевкиным, разделившим мое желание делать новое музыкальное образование, начали со скромного образовательного проекта Glinka, в рамках которого мы проводили краткосрочные курсы по работе в Ableton Live, синтезу звука, семплингу и теории музыки для тех, кто не учился в музыкальной школе или все забыл.

Через три года, в 2018-м, мы нашли понимание и поддержку у Universal University, которые взяли нас в семью современных творческих учебных заведений — Британской высшей школы дизайна, Scream School, Московской школы кино, Архитектурной школы МАРШ и Школы коммуникаций MACS. Началась новая глава — Московская школа музыки. Теперь мы строим современную музыкальную школу европейского уровня. Надеюсь, нам удастся заложить фундамент сильной музыкальной индустрии в России. В этом нет ничего фантастического. На наших глазах из ничего родилась музыкальная индустрия в Южной Корее. Потому что критическая масса людей в определенный момент стала систематически заниматься там музыкой, искать самобытность. Наша задача — помочь этому случиться, синхронизировать людей, занимающихся музыкой в России. И в отличие от почти всего, что я делал до этого в своей жизни, этой цели невозможно добиться быстро. Поэтому я здесь надолго и всерьез. Ведь, как говорил Софокл, «великие дела не делаются сразу».

Фото: Олег Никишин

Стать героем рубрики «Почему вы должны меня знать» можно, отправив письмо со своей историей на ab@moskvichmag.ru