Выступая на саммите G20 в конце ноября, Владимир Путин сказал, что главными рисками для всего мира в год пандемии и глобального кризиса являются массовая безработица и бедность. Карантины и экономический спад, усиленный пандемией, действительно привели к взрывному росту безработицы по всей планете. В США она достигла 15% и таким образом обновила исторический рекорд, приблизившись к показателям времен Великой депрессии. Нечто похожее происходило и в других развитых странах. По прогнозам ОЭСР, к концу года безработными будут 10–12% граждан 37 самых богатых стран мира.

Летом и в начале осени ситуация вроде начала исправляться, но восстановление идет медленно. К концу ноября 6,7% американцев все еще остаются без работы. Новый президент Джо Байден бьет тревогу: «Если Конгресс США и президент Трамп не начнут действовать, к концу декабря 12 млн американцев лишатся выплат по безработице, которые позволяют им питаться и оплачивать счета», — заявил он 4 декабря.

Цифры безработицы в других странах могут быть не такими пугающими, но ситуация там часто еще хуже — без работы и источников к существованию остаются миллионы трудящихся из неформального сектора экономики, которые не попадают в официальную статистику. Аналогичная ситуация многие годы была характерна и для России. На учете в центрах занятости состояли лишь немногие из тех, кому была нужна работа. «Чтобы официально зарегистрироваться в качестве безработного, нужно было пройти через несколько кругов ада, — рассказывает руководитель Центра политики занятости Института экономики РАН Ирина Соболева. — Собрать кучу бумаг и справок, отстоять массу очередей и т. д. После того как вы все это сделали, вам начинали платить пособие — в стандартном варианте оно составляло до 4,5 тыс. рублей, но могли платить и меньше. Давали эти деньги не просто так. Дважды в месяц нужно было приходить и получать вакансии. Эти вакансии вряд ли вам понравятся — хороших вакансий в городской службе занятости не много. Дальше вам нужно было ходить по этим адресам и добиваться, чтобы работодатель сам отказался от вас, а не вы от него. Потому что после двух ваших собственных отказов вы свое право на статус безработного теряли».

С началом пандемии и карантина российские власти осознали, что такая система не просто неэффективна в качестве инструмента социальной поддержки, но и опасна, поскольку не способна сдерживать рост социального протеста. Процедуру регистрации на бирже труда резко упростили, а размер пособия значительно повысили — до МРОТ (12 130 рублей). И число официально безработных стало быстро расти. В течение года были уволены более 12 млн россиян и почти столько же нашли новую работу. На бирже труда к концу ноября были зарегистрированы 3,2 млн человек. Несмотря на повышение размера пособий и упрощение процедур, далеко не все безработные регистрируются на бирже труда.

Росстат для оценки уровня безработицы использует методологию Международной организации труда и публикует статистику, основанную на регулярных массовых опросах. В соответствии с этими данными безработица в стране в полтора раза выше и составляет 6,2%, то есть приблизительно 4,7 млн человек. А глава Счетной палаты Алексей Кудрин оценивает ее в 7%. Ситуация остается под контролем, говорит он, но вторая волна эпидемии может углубить кризис.

Однако и эти данные могут не до конца отражать ситуацию с занятостью. Эксперты аналитической службы международной аудиторско-консалтинговой сети FinExpertiza, например, попытались оценить скрытую безработицу и пришли к выводу, что она более чем вдвое превышает цифры Росстата. Реальная безработица в условиях пандемии достигла 12% от экономически активного населения, считают эксперты.

Москва на фоне остальной России смотрится как настоящий остров благополучия. По методологии МОТ столичная безработица оценивается Росстатом всего в 2,3%. Столичные чиновники дают несколько более высокие цифры. Глава департамента труда и соцзащиты Москвы Евгений Стружак в середине ноября назвал цифру в 3,04% безработицы в городе. «На сегодняшний день уровень безработицы порядка 186 тыс. человек», — сказал он. При этом только за последние четыре месяца городские службы занятости трудоустроили около 100 тыс. человек.

Оптимизм официальных реляций спотыкается лишь на данных о динамике. За год безработица в городе выросла в семь раз. По словам Ирины Соболевой, безработица до 5% в рыночной экономике считается зоной благополучия. До 8% эта проблема оценивается как незначительная. Но уже после рубежа в 13–15% начинается зона социальной опасности.

«Настроение скакало от отчаяния до мобилизации»

Истории москвичей, потерявших работу в этот кризисный год, похожи друг на друга. Наверное, они похожи в любой год, но сейчас переживаемые людьми эмоции помножены на стресс, который испытывает все общество.

Кирилл работал ведущим преподавателем в учебном центре. Преподавал охрану труда, пожарную безопасность и логистику для сотрудников столичных компаний. Его уволили в марте. Начальство даже не нашло нужным встретиться и объяснить причину. «Я не думал, что будет так по-людоедски. Мне сообщили, что я уволен, во время скайп-созвона. Это была реальность кризиса, доведенная до какого-то киберпанка», — говорит Кирилл. На попечении у него была мать, которая лечилась от онкологии, и его девушка-первокурсница. Никакой подушки безопасности не было: «Я был в лютом отчаянии. Понимал: эта история с карантином убивает экономику, и найти работу нереально».

Вакансии по специальности Кирилла на HeadHunter практически исчезли. Он стал рассылать резюме всем подряд. Пытался устроиться тим-лидером в МГУ, чтобы заниматься оргработой со студентами, дезинфектором («Это те, кто ходит в белых халатах, опрыскивают все от этого вашего ковида», — объясняет он). В какой-то момент его почти взяли менеджером по персоналу в компанию «Главдоставка». «Я прошел кучу тестов и собеседований. Даже встречу с персоналом. Успел изучить их внутренние инструкции». Но в последний момент его кандидатуру отклонила служба безопасности (возможно, из-за оппозиционных постов в социальных сетях, предполагает Кирилл). Ситуация казалась безвыходной. Как оплачивать квартиру и лекарства матери на следующий месяц, было не ясно. «Настроение скакало от отчаяния до мобилизации, — рассказывает он. — Одну неделю ищешь работу как сумасшедший, рассылаешь резюме…  Ничего не получается, начинается депрессия, опускаются руки. Отчаяние переплетается с прагматичностью, начинаешь экономить каждую копейку. Но время идет, ты снова бросаешься лихорадочно что-то искать. И так по кругу». В апреле Кирилл зарегистрировался курьером в одной из служб доставки.

То же самое рассказывают и другие москвичи, потерявшие работу в 2020-м. «Работы в моей сфере стало меньше на 90%, — говорит организатор концертов и шоу Екатерина Шкарупа. — Последний раз я полноценно работала на серьезном проекте прошлой зимой». Дальше все зависит от конкретной ситуации. Кто-то, как Кирилл, носится как волчок и в итоге что-то находит. Кто-то перебивается случайными заработками. Кто-то может позволить себе ждать. «Я просто уехала из Москвы в Крым. Здесь жилье, еда и все остальное дешевле, — говорит Екатерина. — Но у меня есть муж, который всегда даст денег, чтобы купить продукты и сварить из них борщ». Те, у кого такой подушки безопасности нет, испытывают сильный стресс. Многие из тех, с кем я говорил, рассказывали про моменты, когда они были близки к панике или отчаянию. Но в итоге все находят работу.

«При нынешнем уровне безработицы почти каждый, у кого вопрос стоит ребром, может найти работу, — говорит Ирина Соболева. — Может, не самую лучшую, но может».

Большой безработицы нет. Но с занятостью все равно что-то не так

В Центре политики занятости Института экономики РАН еще весной обнаружили важную закономерность. Прямых увольнений было относительно мало. «Это традиционно для российского рынка труда, — рассказывает Ирина Соболева. — Работодатели скорее пытаются уменьшить зарплаты, перевести сотрудников на неполное рабочее время, отправить в неоплачиваемый отпуск и тому подобное, но не увольнять без крайней необходимости». Учитывая, что в городе велик сектор услуг, по которому карантин нанес самый сильный удар, реальный масштаб проблемы, вероятно, был выше, чем то, что удавалось зафиксировать. Но сработали механизмы амортизации — многие иногородние уезжали из Москвы в свои регионы и в оптику исследователей не попадали. Но все же главная проблема была не в безработице в прямом смысле слова, а в эрозии самой занятости.

«Если смотреть не по самому факту наличия занятости, а по рабочему времени, то с апреля начинается провал. На пике он достигает 25%», — говорит Соболева. Безработица выросла, по разным данным, до 6–12%, а объем времени, который россияне тратили на работу, сократился на четверть! И это еще не вся картина. Практически невозможно оценить снижение интенсивности труда в том же секторе услуг. Если, например, мелкий предприниматель в своей кофейне до кризиса продавал 100 кружек кофе в день, а теперь только 25, то формально он работает столько же часов в день, но работы (и, соответственно, дохода) у него стало меньше.

В начале года звучали самые алармистские прогнозы о том, что пандемия и кризис приведут чуть ли не к поголовной безработице. Они не сбылись во многом потому, что ситуацию амортизировала промежуточная зона между занятостью и безработицей — прекарная занятость. Это целое море переходных форм неустойчивой, временной, неполной, неформальной занятости, которые все сложнее учесть. И именно за счет своей неформальности этот громадный сектор смягчил удар кризиса. Работники парикмахерских и салонов красоты нелегально обслуживали клиентов даже на пике карантина. Теряя работу в автосервисе или отправляясь в неоплачиваемый отпуск, слесари и автомеханики с головой уходили в «гаражную экономику» (цены на гаражи растут быстрее, чем на жилую недвижимость). И так далее, и тому подобное. Кризис вылился не в классическую безработицу, а в резкое ускорение прекаризации труда, которая и так уже 30 лет была главным (хотя и медленным) трендом в сфере занятости.

С неформальной занятостью много проблем. Она находится вне социального государства — трудящиеся не получают социальных гарантий, пособий, они не включены в систему пенсионного обеспечения, не имеют права на больничный, отпуск, сверхурочные и т. д. Значительная часть прекарной занятости остается в тени, а значит, вне государства как такового: люди получают зарплату в конвертах, а в бюджет не поступают налоги. Прекарность напрямую тормозит рост производительности труда. Она плохо влияет на здоровье нации. Прекаризация коррелирует с ростом психических заболеваний, тревожности и депрессий, а также со стремительной атомизацией общества (в художественной форме это описывает самый популярный фильм прошлого года — «Джокер»). Социологи утверждают, что прекарно занятые даже сексом занимаются гораздо реже, чем люди со стабильной работой.

Так что тут еще бабушка надвое сказала, что хуже: массовая безработица или тотальная прекаризация. Впрочем, выбирать пока не приходится. И то и другое падает на нас в качестве испытания, от которого трудно уклониться. Падает просто в качестве приложения к тому социальному порядку, в котором мы все живем.