О детстве в бывших казармах Преображенского полка, о том, как запросто переехала в Зеленоград, хотя обжила, кажется, всю Москву, и о десятках тетрадей своих дневников, с которыми работает, чтобы скоро издать.

Москва моего детства…

Это Богородское, глубоко за Преображенкой — конец географии. Семья моей мамы попала туда после войны, потому что их как эвакуированных выселили из квартиры на Зацепе в барак с коридорной системой — бывшие казармы, очевидно, Преображенского полка. Мы там жили в двух комнатах: мама, папа, я, бабушка и дедушка. Я была совсем маленькая и других условий не знала, так что мне и имеющиеся очень нравились. Не помню, чтобы кто-то жаловался или ссорился. Вспоминать первые пять лет, проведенные там, могу на нескольких страницах. С тех пор испытываю приязнь к двухэтажным домикам казенного желтого цвета, где из-под облупившейся штукатурки проступают серые деревянные стены с сеткой набитых крест-накрест планочек.

Гулять ходили в скудный скверик под названием «Картошка»: раньше, сразу после войны, он был разбит на делянки, где жильцы сажали картошку для собственного пропитания, а в счастливые шестидесятые, там были просто кусты и трава.

По праздникам детей ставили на подоконник в конце длинного коридора, все смотрели на дальнее зарево салютов над городом и кричали «ура!». Зимой катались на санках, на лыжах, хорошо помню белые пятна снежков на черных торцах деревянных домов. Папа сделал новогодний домик под елку — в него продевалась часть гирлянды, это было волшебство. Нет, правда, я долго так могу.

Потом мы переехали на новую квартиру — маме дали ее от Союза писателей, где она работала консультантом по литовской литературе. На Малой Грузинской, почти в самом центре, возле метро «Белорусская». Тут уже, конечно, начались походы по городу, все засверкало особым шестидесятным солнышком. Почему-то мама особенно любила Калининский проспект и часто водила меня туда. Ей нравилось все новое, особенно, видимо, после двадцати лет в бараке. Потом, уже в старших классах школы, я решила очень хорошо узнать свой город и исходила его пешком вдоль и поперек.

Мои московские адреса…

Я довольно долго жила нигде и одновременно везде. Вообще я оказалась по складу характера бродягой — не люблю жить на одном месте. Правда, переезжать еще меньше люблю. Если уж шляться, то без всяких привязок — надел рюкзачок и пошел. Поэтому все эти хипповые дела — автостоп, разные города, вписки, палатка — весьма пришлись мне по нраву. Я несколько раз попадала в этот режим и, несмотря на некоторые чисто бытовые сложности (все равно человеку нужно где-то спать, мыться и так далее), чувствовала себя там очень хорошо.

Особенно пригодились эти привычки, когда я ушла из своей квартиры на Беговой (от мужа, который повел себя…  неважно как, главное, что он остался, а я ушла) в никуда, уверенная, что мне не дадут пропасть. Поэтому домов у меня в Москве (да и в других городах) было как у зайца теремов. Иногда в метро я от нечего делать начинаю разглядывать карту и считать, на скольких станциях я жила (у друзей и на съемных хатах). В общем, за исключением самых новых, появившихся за последние двадцать лет, наверное, на всех. Своя квартира появилась чуть больше десяти лет назад, и я, честно говоря, долго не могла к этому привыкнуть. Потом убедила себя, что без квартиры я не смогу осуществить кое-какие литературные проекты, которые считаю важными. Правда, потом появилась такая вещь, как ноутбук, и я все равно работаю на ходу — в метро, в автобусе, в столовой, в парке на лавочке. Мне так легче сосредоточиться.

Альтернативно-андерграундная Москва…

Ничего особенного — точно такая же, как обычная оверграундная. Или я просто не знаю, как выглядит обычная. Во всяком случае, никаких офисов из стекла и бетона, никаких пробок в час пик, никаких вариантов дом-работа-дом-работа. Ходишь в основном там, где хочешь, прокладываешь себе маршруты по вкусу. Иногда специально идешь куда-то приятным маршрутом — долго, несколько часов подряд. Я до сих пор это люблю.

Районы…

Старые районы люблю и хорошо знаю. Новые не особо. Не люблю хай-тек, небоскребы, мегамоллы, многоэтажные автомобильные развязки. Лучше всего старые районы, которые остались жилыми, такие тоже есть, например, в промежутке между Садовым и Бульварным кольцом.

Мы живем в Зеленограде, а в центр ездим гулять, прямо как за границу какую-нибудь. Очень люблю и одобряю всяческую иллюминацию, разноцветные фонарики, цветочные клумбы — сейчас это хорошо умеют; желательно без музыкального сопровождения — вот это не умеют и вряд ли научатся.

Хочу поменять в городе…

Кто я такая, чтобы что-то менять? Не нравится — ушла. Город большой. Мешают, вот скажу, припаркованные машины во дворах. Здорово было бы их куда-нибудь ставить в другое место. А то за ними ничего не видно.

Москвич…

Ну это сейчас такое размытое понятие. Москва слишком большая, как и любой мегаполис. Москвичей не так уж много, да и ладно — прошли те времена, когда они кичились своим москвичеством, а в провинции (как сейчас говорят, «в регионах») над ними подсмеивались, акая: «Ма-асква!» Мне отвратительна специфическая московская спесь типа «понаехали тут». К счастью, это отходит в прошлое: приезжих уже гораздо больше, чем коренных. Мои родители выросли в Москве, но родились кто где: мама в Минске, папа в Херсоне. Думали, небось, что я вырасту настоящей москвичкой. А мне совершенно все равно, москвичка я или нет, хотя, конечно, москвичка. Не горжусь, не кичусь и не стесняюсь. Я здесь родилась, выросла и люблю этот город, как родного родителя, но с легкостью уехала в Зеленоград (когда-то 40 километров от Москвы, теперь — 20), здесь рядом, в Крюково, была в моем детстве наша дача — она потом сгорела, — и я всегда хотела вернуться в эти края. Здесь тихо, рядом лес, до города ехать часа полтора на всяком транспорте, в дороге удобно работать — писать, читать, переводить, редактировать.

Впервые попала за границу…

Первый раз — это ГДР, 1990, кажется, год. Хорошее впечатление. Очень хотелось за границу, казалось, что ее не существует, а она, оказывается, есть. Впечатление праздника. Тем более что как раз пала стена — и это действительно был огромный всеобщий праздник.

«Какой я тебе Петя. Поминки по Мамонову»…

Книга воспоминаний о Мамонове всего лишь одна из полутора десятков книжек биографической серии, которую я выпускала в течение десяти с лишним лет, на самом деле ходя вокруг да около собственных дневников. У меня ведь есть дневники за сорок лет, и вот только сейчас дошли до них руки. (Сейчас как раз закончила восьмидесятые — это 12 тетрадей, а вот девяностые — это уже знаете сколько тетрадей? «Тридцать шесть», — предположил мой умный внук и почти угадал: 38. И так далее.) Казалось, что как-то нехорошо вот так вдруг раз — и приступать к собственным дневникам, нескромно как-то, надо для приличия про кого-то еще понаделать книжек. (Это все, чтоб вы понимали, в техническом отношении самиздат: 20, 50, от силы 100 экземпляров.) В результате появилась вот эта серия: началось с папиных воспоминаний — это была объемистая машинопись, много лет пролежавшая под столом. Он так и не увидел ее изданной, но вот мы поднатужились и сделали. А за ней уже полегче пошли другие: воспоминания и дневники друзей и родственников, сборники воспоминаний о недавно ушедших, причем, что интересно, эти воспоминания можно собрать только по горячим следам, потом как-то все стирается, и оживить их не выходит. А тут прямо портрет живого человека, только что закрылась за ним дверь. Вот так и книжка о Мамонове получилась.

Мамонов был человек непростой, и судьба книжки о нем получилась непростая. Я первым делом спросила Ковригу: «Как думаешь, делать книжку о Мамонове?» Он горячо поддержал эту идею. А когда уже все было готово (там и уже написанные материалы, и специально взятые и расшифрованные мною интервью), выяснилось, что самые близкие люди недовольны перспективой появления такой книжки в самиздате, что надо нечто посерьезнее. И на пару месяцев книга застряла. По меркам настоящего издательства это недолго, а для меня — серьезный затор. Ну а потом стараниями Ковриги она все же была напечатана, и очень востребована, и понравилась, в том числе тем, кто не хотел о ней даже слышать. Так что все вроде бы кончилось мирно.

Другие творческие планы…

А что касается музыки — у нас только что вышла новая виниловая пластинка «Часть программы». Новых песен нет — все те же старые, но сыгранные и записанные по-новому с группой, которая существует у нас уже семь, даже нет — восемь лет, но так и называется — «Новый состав». Мы этой пластинкой очень довольны, звук на ней прекрасный. Сами слушаем винил и всем советуем.

Фото: umka.ru