О живущих в Москве людях-снежинках и их изнеженных овчарках и об удобствах, которые мы перестали замечать.

Я родился…

В Сестрорецке — это административная территория города Ленинграда, но по сути — загород, как у нас в Москве Зеленоград. Это курортный район между Финским заливом и озером Разлив. Я вырос на природе: с одной стороны море, с другой — озеро, сосновые леса. Рядом — мистические места, в которых прятался Ленин, и Комарово, где дача Ахматовой. Немножко старомодное и дачное, но в то же время модное место.

В Москву переехал…

Я работал на НТВ корреспондентом в Петербурге. И Леня Парфенов мне сказал: «Давай переезжай». Я подумал: «А почему бы и нет?» А что, мне 25 лет, почему бы не переехать. Какое-то время мыкался по разным ужасным квартиркам, а с 1997 года живу на Маяковке.

Первые впечатления о Москве…

У меня были лет в восемь, потому что часть нашей семьи — московская, и мы часто бывали здесь. В Москве меня поразила эклектичность. В Ленинграде на улице можно было перехватить какой-то пирожок, а Москва была ужасно пустынная в этом смысле. У высших классов общества были «Арагви» и «Прага», а у остальных — ничего. И вообще в 1970–1980-е годы город был бесприютный. Он подавлял, особенно угрожающим видом государственных зданий. У нас же в Ленинграде только Смольный, но он все равно мимикрирует под что-то человеческое. А в Москве, например, здания ЦК КПСС на Старой площади со зловещими белыми занавесочками на пол-окна и почему-то гигантские градусники; странные люди, куда-то идущие толпами в плащах. Это ощущение государства в детстве меня довольно сильно подавляло. Впечатление от Красной площади было такое: стылая, нечеловеческая, кладбище с елками. У нас Дворцовая площадь очень обитаемая: по ней ходят ленинградцы, а в Москве главные площади вроде Театральной или Манежной (она тогда вообще была огромным асфальтовым полем) были какие-то нежилые. В 1984 вышел фильм «ТАСС уполномочен заявить… », где заснят зловещий проезд «Волги» от Красной площади до Лубянки, который символизировал для меня то, что Москва — стылый, бесприютный, величественный, подавляющий город.

А сейчас…

У меня другое ощущение от Москвы, но, честно говоря, несмотря на то что Москва пытается мимикрировать под уютный город, на меня это не действует.

Гуляю по Москве…

Я мало. В основном предпочитаю районы, в которых остался дух древности. Например, в Лефортово, где госпиталь Бурденко, в районе Казарменных улиц, Москва немножко напоминает Ленинград: там тоже много зданий с колоннами, прямых улиц с пересечениями, где все исполнено казарменным духом.

Мне нравится район Хохловки, потому что там перепады высот — это как раз то, чего в Ленинграде никогда не было: там город расположен по вертикали. Там, на Хохловке, можно встретить старых москвичей с облезлыми собачками. Этот район напоминает питерскую Коломну, Фонтанку за Калинкиным мостом, она описана Пушкиным в «Евгении Онегине»…  Вот эта Коломна и есть Хохловка. Такая городская беднота. Хотя там уже давно не беднота живет, никакого горьковского «На дне» сейчас там нет.

Два этих района я люблю — Лефортово и Хохловку над Китай-городом, а сам Китай-город, конечно, нет, потому что он над тобой нависает, эта администрация президента — пластиковый Ватикан. Туда не гуляется.

И на Патриарших, кстати, мне тоже не гуляется. Там много крикливости, все фоткаются, как японцы или китайцы. Хотя в гостях на Патриарших в хороших старых домах приятно: там большие красивые квартиры, в которых можно заблудиться, с антикварной мебелью, швейными машинками. Но это внутри.

Снаружи Москва вообще как-то не стала особенно гулябельной. Или, может, стала, но не для тех, кто из Питера…  В Питере архитектура такого человеческого масштаба и ничто глаз не оскорбляет. В Москве такое построить сложно: либо ты упрешься в какой-нибудь ЖК за тремя заборами, либо в какое-нибудь унылое правительственное здание…  Во что-то непременно упрешься через метров пятьсот. Построить маршрут, чтобы ничего не цепляло, довольно сложно.

Мой самый нелюбимый район…

Поскольку я полжизни проработал в Останкино, я его не люблю. Он похож на Минск. Не хочу обидеть Минск, но там огромные расстояния между домами, бессмысленные улицы с бессмысленными пересечениями. Такой же район есть в середине Ленинского: как будто там живут люди, у которых ноги по шесть метров, он построен для того, чтобы там ездили танки. Танки там бы смотрелись прекрасно.

Я чувствую себя в этих районах неуютно: тут нависает башня, а там — давящая доминанта МГУ. Сама концепция МГУ мне не очень нравится, потому что вообще все университеты мира построены по горизонтали. Там разные, небольшого размера колледжи, по ним люди передвигаются на велосипедах и пешком, разговаривая друг с другом. Идея равенства. А наш университет построили по вертикали. Вместо гулянья по паркам там вертикальное перемещение на лифте. И потом этот университет находится вне транспортных маршрутов: от ближайшего автобуса или станции метро идти 15 минут.

Рестораны…

Ресторанную эпоху жизни я уже прожил. Я счастливый человек, в том смысле, что мое созревание, когда мне было 20 с чем-то лет, пришлось на расцвет эпохи первоначального накопления, поэтому мы все перепробовали. Мы ходили в «Петровский пассаж» и покупали там чудовищные шмотки за безумные деньги. Мы были очень голодные до всего этого — хотели одеться за четыре предыдущих поколения. И деньги были. И вот мы все время зависали в «Петровском пассаже» и каких-то безумно дорогих ресторанчиках в районе Пушечной.

Теперь все это у меня прошло. Сейчас я редко выползаю в кабаки, я на них не обращаю внимания. А вот бары люблю. Мне очень нравится барная улица у меня рядом с домом на Новослободской: мне нравится, что там от бара к бару можно ходить пешком.

«Яму» я не очень люблю. Там как-то так получается, что ты сам на маленьком пятачке, а вокруг тебя довольно неуютно. И бульвары с неоновыми подсветками выглядят жутковато. Немножко похоже на какую-нибудь церковь в Южной Африке, где любят всякие огоньки, петь хором и качаться из стороны в сторону.

А эта барная улочка на Новослободской имеет необязательный характер и поэтому мне приятно туда ходить.

На еду я не обращаю внимания, я не гурман, не бегаю по новым местам, не открываю для себя — в этом смысле я скучный человек.

Куда я еще регулярно хожу с друзьями — это «Депо», потому что там тоже все не обязательно. Вот эти маленькие корнеры (хотя я это слово ненавижу), постоянно меняющиеся заведения на два столика, названий которых я не помню. Я знаю только «КрабыКутабы» — наверное, самый дорогой там ресторан. Я люблю, чтобы стол был неполированный, без гламура, я вытерплю тарелку из «Икеи», люблю, чтобы порции были большие, чтобы не было официантского пафоса.

Москвичи отличаются от жителей других городов…

Доходами и какой-то невероятной требовательностью. Недавно видел фантастический пост у нас в районной группе «Соседи. Белорусская—Новослободская—Маяковская» на тему «я вот пришел в “Депо”, и мне сделали прививку, не измерив давления». Да пошел бы ты в поликлинику, там бы и давление измерили. Специально для него сделали кучу мест, где можно привиться от коронавируса, а ему еще что, капучино там подать? И вот это, конечно, «очень Москва» — невероятная требовательность. «Мы здесь платим такие налоги, поэтому вы должны нас обслужить с ног до головы».

Кстати, к Собянину всегда будет очень сложное отношение, особенно по политической части — все, что касается выборов, регистрации кандидатов, митингов, демонстраций и прочего. И по поводу вкуса — всех этих зеленых женщин, висюлек на Никольской. Но никто же не будет отрицать, что город стал удобнее. Я стал ездить на автобусах по городу — в них можно сидеть, в них можно разговаривать, можно читать. Я стал ездить на метро и это страшно удобно. Для настоящего москвича любой мэр будет плох. Ужасен. Например: очень скользко. Ну да, такие перепады давления. Посыпали реагенты. И начинается: «Мой песик должен носить ботиночки, потому что Собянин посыпал все солью». А до этого «собакен» весом полкило выворачивал суставы, потому что он скользил. В Москве война всех против всех. Мамочки воюют с собачниками, собачники — с мамочками. Заборы перегораживают дворы, чтоб чужие не парковались. В Новый год мы делали замечательную историю на «Дожде», когда мамочки и собачники вместе воевали с фейерверками. Дети плачут, а собачки попадают в реанимацию, и мы тратим 80 тыс. рублей — собака лежит на ИВЛ, у нее шок. Лайк, репост, номер счета.

— Что у вас за собака?
— Безлошадные мы.

Вообще с собаками на охоту ходят, там из ружей стреляют. На хаски ездят, и они должны зимовать на улице. В Москве даже собаки такие — «в жопке ватка». Очень нежные, как суфле. И люди-сноуфлейки. Ну да, это большие доходы, это избалованность, которая не снилась никому. Даже в Стокгольме или в Хельсинки, где этой зимой были чудовищные снегопады, а там ведь совсем нет приезжих из Киргизии и Таджикистана, люди брали лопаты и чистили сами. Там были такие же снегопады, как в Москве, но никто не устраивал из-за этого истерику: «Почему Бирюков не почистил все трактором в 6 утра». И мы все на этом заквашены, в том числе отчасти и я, но я стараюсь как-то держать хвост пистолетом.

Все, что было связано с коронавирусом в Москве…

Было сделано на высшем уровне. Не знаю, было ли организовано так же хорошо где-то еще в мире: я общался с людьми и с врачами из Нью-Йорка, из Лондона, отовсюду, и мало где так хорошо было все налажено.

Где еще можно вот так прийти в поликлинику по электронной записи? Даже если сравнивать с Питером: там до сих пор люди, чтобы попасть в поликлинику, ездят специально за номерком.

Как-то мы с друзьями сидели в Голландии, у меня началась аллергия — адский конъюнктивит, и я подумал, что не буду связываться с их бюрократической системой, завтра уже буду в Москве. И записался к офтальмологу из Амстердама со смартфона. Друзья мне вообще не поверили, подумали это шутка какая-то: «У нас сначала нужен домашний врач, потом он выпишет направление… » Короче, у тебя глаз вытечет, пока тебе помогут.

Мы всего этого не замечаем, привыкаем: к общественному транспорту, к записи на прививку.

Фото: АО «Коммерсантъ»/Fotodom