На последних мэрских выборах Сергей Собянин заявил, что нынешний срок на посту станет его последним. Валерий Печейкин пофантазировал, каким должен быть наш следующий градоначальник.

Есть такой старый анекдот: бывший директор предприятия оставляет новому три конверта. Открывать их нужно один за другим, когда начнутся проблемы. Новый начальник берет конверты и начинает работать.

Конверт первый

И вот наступает первый кризис. Открывает новый директор первый конверт и читает: «Вали все на меня». Продолжение анекдота следует…

Итак, 2010 год. После «утраты доверия» Лужковым, который был мэром почти два десятилетия, в Москву был назначен Сергей Собянин. С тех пор — за восемь с лишним лет — в риторике Собянина не появлялось заметных обвинений Лужкова в «тяжелом наследии». Наоборот, это Юрий Михайлович называл собянинскую Москву «пустой». На взгляд Лужкова, он понимал, что такое «московский дух», был для горожан «своим». Выяснилось, что по нему можно даже ностальгировать. Так раньше, до появления домофона, у каждого подъезда сидела вредная старуха, которая контролировала вход и выход. Прошли годы, старуха исчезла, а вместе с ней исчезла и юность. Теперь о ней можно вспоминать с теплотой…   Таков и Юрий Михайлович, стороживший Москву.

Собянин — это уже не старуха, а домофон на московских дверях. Ведь сам мэр сравнивает себя с автоматом. «Мэр — это <…> стиральная машина, автомат для выдачи счастливых билетов, конфет и булочек», — пишет Собянин в колонке для Esquire. Следом за Хаски Собянин мог бы повторить: «Я хочу быть автоматом, стреляющим в лица…  конфетами и булочками».

Итак, Лужков — человек, Собянин — автомат. Лужков — рубаха-парень, Собянин — приталенный пиджак. Лужков — анимодзи, Собянин — покерфейс. Или если совсем просто: Лужков — старая тугая дверь на входе в метро, которая била по морде, но качала мускулы москвичей. Собянин — это новая дверь с доводчиком, которая ломается, не качает мускулы, а научила москвичей качать права.

Конверт второй

Анекдот продолжается. Во втором конверте новый директор находит записку «Сокращай штат». Продолжение следует…

Собянин сократил расходы на образование и здравоохранение. Я заметил это, когда в последний раз вызывал скорую помощь. Оператор посоветовала мне пить глицин, а скорая не приехала. Тут в самый раз сказать: «При Лужкове такого не было». Но при нем я никогда не вызывал скорую: другое было время, другое было здоровье.

Мэр-аппарат не выдает лекарств, но выдает плацебо. Поэтому Москва так громко и много празднует. Недавно я уже написал для «Москвич Mag» колонку о городских праздниках: «Раньше, после революции, люди выходили на праздник, чтобы поговорить о будущем и призвать то, чего у них нет. Поэтому они выносили картонные фигуры тракторов, о которых мечтали, и верили, что те изменят их жизнь. В будущем. Сегодня наши праздники целиком о прошлом».

Сегодня Москва — это город-праздник. Не могу не вспомнить одну историю, которая связана с праздником и уже стала городской легендой. В январе на перекрытой Тверской отмечали Новый год. Было много сцен, много декораций, много знакомых актеров там халтурили. И вот какую байку они разнесли: из новогоднего оформления на Тверской убрали…  оленей. Ну вы понимаете, Собянина дразнят «оленеводом». Дразнилка эта всегда казалась мне дурацкой. «Оленевод» — это скорее комплимент, потому что олень — животное красивое и благородное. А москвич не всегда.

Здесь интересна сама природа этой байки. Она из какого-то другого времени, когда опечатка «Сталингад» могла перечеркнуть судьбу. Эта история из того времени, когда власть все время искала тайный шифр, а интеллигенция его создавала. Я думал, это время прошло. Оказалось, нет.

Но эта история скорее о том, как мы обижаемся за других людей. Или о команде пиарщиков, которая в многостраничном докладе написала о «нежелательной коннотации, возникающей от соседства с образом оленя». При новом мэре таких оленей не будет. Надеюсь.

Конверт третий

И вот пришло время заканчивать анекдот и открывать последний конверт. Вы помните, в первом «Вали все на меня», во втором «Сокращай штат». Наконец, директор открывает третий конверт, достает записку и читает: «Готовь три конверта».

Этот анекдот делает важное наблюдение: бюрократия — это фрактал, бесконечное подобие. И выжить в нем можно, только выбивая клин клином. Например, директор открывает третий конверт, а там три конверта. Как в «бесконечной сказке»: у царя был двор, на дворе был кол, на колу — мочало, не начать ли нам сказку сначала? Не случайно фрактал открывается именно во дворе царя — там, где живет власть. А власть над человеком больше человека.

Упомянутая колонка Собянина об автомате начинается с одной незаметной фразы: «Мэр — это…  Это не человек». Так оно и есть. Мэр должен преодолеть человека. Мэр-из-коробки будет знать, что настоящий «московский дух» измеряется исключительно одним показателем — ценой квадратного метра. И он будет эту цену поднимать.

Поднять цену всей Москвы невозможно — для этого нужно поднять цену России. Но можно разделить Москву на несколько частей и начать между ними игру. Внутри Бульварного кольца, потом Садового, Третьего транспортного, МКАД. Безумно дорого, очень дорого, дорого и дороговато. Бедные сами уедут из центра. По Москве будет колесить мобильная прачечная для бомжей. Она будет возникать у строптивых домов, сбивая их цену. В конце концов центр Москвы станет чем-то вроде Запретного города. Вход по пропускам, выход через аэропорт.

У нового мэра тоже будет твиттер. «Москва была, есть и будет сердцем России. Единой и неделимой», — напишет мэр в тот день, когда примет решение отделить Москву от России. В это же время Питер будет требовать ухода в Ингерманландию. Москва его накажет и заблокирует в «ВКонтакте». Отделяться от России можно только тихо, кулуарно, кабинетно. Как выбираться из-под спящего медведя.

К этому дню Москва станет самым дорогим городом мира. В мире, где никто не захочет ее покупать. Квадратный метр достигнет такой стоимости, что начнет обжигать ноги. Жить на нем станет невозможно. Москва станет золотой прачечной для бомжей. Москвичи возопят: «Хватит!»

Эпилог

Москва остановится. Не будут работать «Активный гражданин» и аппараты для счастливых билетов, конфет и булочек…  И тогда станет понятно, что в Москве все-таки надо кому-то жить, а после «крепкого хозяйственника» Лужкова и закатавшего город в плитку Собянина жизнь возможна, только если ее хоть как-то обставить для реального существования людей. Поэтому следующим мэром должна стать женщина. Не аппарат, а человек. Она помогает опохмелиться пьяным свиристелям. Каждого поднимает и с каждым говорит. И не только со свиристелями, но и с москвичами.

Простая живая женщина. Хранительница очага, не забывающая об административной карьере. Настоящая современная женщина, активная москвичка.

У нее будет страница в инстаграме с двумя сотнями взаимных подписчиков, которых она знает лично. В отличие от мэра-автомата, о котором ничего не известно, о ней будет известно все — из ее же инстаграма. Вот ее дети, мальчик и девочка, вот только родился внук. Она активист района и эколог. Когда женщину выберут мэром, она узнает об этом не сразу. Просто увидит, что число подписчиков с двух сотен выросло до двух миллионов.

Москвичи скажут ей: «Приди и правь нами». Она же научит их быть самостоятельными. И москвичи начнут отделяться от Москвы. Она разделится на карликовые государства и кварталы. Так, сначала в Нагатинской пойме построят копию Дома костей Гауди, а потом жители поймы осознают себя независимыми каталонцами. Северное Бутово назовет себя Королевством Большой Волны. И так далее, и тому подобное. Так из одной Москвы получится множество. И все они будут прекрасны. И все к тому и идет.