Ни в одном другом городе, клянусь, не услышать столько обсценных вариаций, подкарауливающих тебя в самых неожиданных местах.

Здесь матерятся все. Матерятся веселые школьницы на улице. Матерятся собачники, выгуливающие нарядно одетых песиков (песики пока не матерятся, но дайте срок). Матерятся пассажиры в электричках и вагонах метро, не обращая внимания на то, что рядом, я извиняюсь, женщины и дети (тем более что они тоже не чуждаются крепкого словца). Матерятся руководители проектов. Интеллигентные девушки матерятся почти беззвучно, артикулируя губами. Выразительно матерятся пенсионеры, цедя те самые слова сквозь одноразовые маски. Меньше мата, как ни странно, вблизи строек, хотя раньше было в точности наоборот.

На днях мы с другом ужинали в ресторане в Замоскворечье. Ресторан был не дорогой и не дешевый, как раз для таких, как мы. За соседним столиком две дамы бальзаковского возраста (прекрасно одетые, с грамотно вколотым ботоксом и хорошо сделанными губами) обсуждали трудную личную жизнь, запивая флэт уайтом слова на все буквы.

А моя подруга недавно жаловалась на пятилетнего сынишку — в спортивной секции сказали, что Сережик матерится.

— А ты сама-то не ругаешься?
— Ну я очень редко…  Вот муж, он да.

У Сережика и у других маленьких москвичей просто нет выбора: они выучат нецензурную брань раньше, чем первое стихотворение. Если уже не выучили. Не понимая, что именно произносят, они будут использовать эти слова просто потому, что так говорят родители — они ведь плохому не научат! С остальным успешно справится школа, интернет и даже художественная литература: видели, сколько книг сегодня продается в полиэтилене? Это не для сохранности, а потому что они «содержат нецензурную брань». Раньше трудно было найти книгу, где черным по белому ругательства, а сегодня попробуйте найдите такую, где их нет. Мат сегодня — абсолютный мейнстрим. Норма жизни.

Кто в этом виноват? Да как обычно — мы сами. Первые движения в сторону апологии мата сделала советская интеллигенция в поздние годы своего существования. И это было, честно сказать, настоящее предательство — родного языка, культуры, веры и нравственности. Затем, как это обычно и бывает, подтянулся народ. Если уж профессор публично матерится, так, верно, и мне можно. Тем более что профессор матерится как бы вслед за народом, благословляя подобный способ коммуникации.

Глянем в сторону провинции — верно, там еще хуже? А вот и нет, за пределами Москвы встречаются города, частично свободные от мата (не по всей площади, конечно). В Екатеринбурге, в Перми, в Благовещенске, в Челябинске — это навскидку четыре города из списка моих последних «гастролей» — можно отдохнуть от ругани, но в Москве она звучит перманентно, отовсюду, в режиме нон-стоп. Именно мат первым встречает меня в Шереметьево и Внуково, на вокзалах и в метро.

И мне, как в песне, уже почти не больно, но…  по-прежнему противно. Я не люблю грязную ругань, и мне не стыдно в этом признаться — считайте меня ханжой, но каждый раз, когда я вижу, слышу, читаю матерное слово, то это неизбежно сказывается на отношении к человеку, произносящему его в моем присутствии так запросто. Понимает ли человек, что на самом деле говорит? И почему я должна это слушать?

В моем детстве лишь раз в трамвае кто-то матюгнулся при нас с подружкой. Скромно, в полноги. Другие пассажиры чуть не убили смельчака, особенно старалась молодая симпатичная дама в кудрях:

— Алё, молодые люди? А ничего, что здесь дети?!

Я здесь, в Москве, иногда не выдерживаю и повторяю слова этой дамы, каждый раз осознавая, что матерщинники не поймут: а что такого? Типа самая культурная? Ну и пошла на…  Но ведь курильщикам не разрешают отравлять ядом легкие других людей, так почему же матерщинники преспокойно травят мой слух словами, которые я не хочу слышать?

За пределами Москвы так же усердно матерятся разве что в странах, где проживает много наших эмигрантов последней волны, помню, как меня поразил уличный русский мат в Риге. Но до Москвы Риге как до Луны, конечно.

Глянем теперь в сторону цивилизованной Европы и Штатов — там, как нам известно, мат давным-давно узаконен и сведен до негативных оценочных единиц. Но ведь так тоже было не всегда. Было время, когда чуть ли не безобидные нынче «факи» использовались крайне редко, в мужском обществе и, что называется, по делу. Да, мат в особых обстоятельствах может быть использован по делу — это признает даже самый непримиримый противник обсценной лексики. Я помню единственный случай, когда у меня вырвались те самые слова, которые обычно застревают в горле (я физически не могу их произнести и не страдаю от этого). Этот случай был мой первый в жизни парашютный прыжок из вертолета со старым армейским парашютом, который неизвестно кто укладывал. Было очень страшно. Пока парашют не раскрылся, я успела и проститься с жизнью, и выругаться, и помолиться.  Меня там, в небесах, никто не слышал. Но мне все равно до сих пор стыдно — я должна была сдержаться.

Мат — лексика очень сильная энергетически. Он как острая приправа — в больших количествах опасен, а в очень больших еще и перестает действовать. Если применять его постоянно, сила воздействия ослабевает, а потом и просто исчезает — заклятия обращаются всего лишь гнусными словечками. Это и произошло в английском языке, это постепенно происходит и в русском. Но дело в том, что русский мат во много раз грубее английского или, к примеру, французского — и по звучанию, и по смыслу. Потребуется еще немало времени для того, чтобы он перестал действовать, но в чем лично я уже не сомневаюсь, так это в том, что поколение наших внуков будет считать неполноценными людей, которые не матерятся.

По крайней мере, если ничего не изменится, так будет в Москве — столице мата.