В 2003-м я прогуляла школу специально, чтобы посмотреть, куда мы переезжаем. Ехала всего две остановки, от родной «Пушкинской» до «Улицы 1905 года», а вышла в каком-то другом городе.

Да и сама станция метро отличается от прочих центральных. Единственная в пределах ЦАО, построенная по типовому проекту. Так называемая новая сороконожка. Первые «сороконожки» начали строить в 1960-х как образец аскетичности в противовес сталинской роскоши. Станцию метро, кстати, собирались переименовывать дважды: в 1991-м поменять название на «Трехгорку», а в 1992-м — на «Ваганьково».

И без того скользкие гранитные ступени покрыты корочкой льда. Торговка цветами стоит, придерживаясь одной рукой за перила, чтобы не сорваться вниз. Рука хоть и в варежке, но сильно мерзнет, поэтому она с завистью смотрит на товарок, которые устроились наверху, у выхода из метро.

— А что так дорого-то гвоздики, по 30! — говорит одной из торговок женщина в большой меховой шапке, пуховом платке и плотном темно-зеленом пальто с въедливым запахом нафталина. Как будто она спустилась в метро в каком-нибудь 1986-м, а вышла только сейчас.

Торговка (позже я узнаю, что все зовут ее Петровна и она моя будущая соседка) покрывает женщину в шапке отборным матом. Половину из этих слов в свои 16 лет я даже не слышала, поэтому смотрю на Петровну с уважением.

— Только надо не забыть надломить стебли. Давай сейчас надломим, а то забудем, — говорит мама дочке примерно моего возраста. Смотрю на широкую, с ладонь, полоску голой кожи между низко посаженными джинсами и резинкой короткой куртки с нарядным меховым воротником и поеживаюсь.

— А зачем надламывать стебли? — спрашивает дочка.

— Иначе они с могил цветы соберут и снова будут продавать, — говорит мама и кивает в сторону торговок.

Слышу громкий лай, оборачиваюсь. По улице вальяжно идет стая из пяти-шести собак, крупных, со свалявшейся шерстью, похожих на огромные грязные облака. А за ними такие же свалявшиеся и грязные идут бездомные. Они идут на кладбище, чтобы отыскать, чем закусить мутный вонючий спирт, который разлит в пластиковые бутылки, торчащие из их дырявых карманов. Они проживут тут еще лет десять. Однажды я увижу, как грязное облако повалилось на землю возле окоченевшего хозяина и отчаянно воет. А потом в один день и собаки, и кладбищенские бомжи вдруг исчезнут с улицы. С собаками, увы, все ясно, а куда дели бомжей — загадка.

— Вам каких гвоздик-то? — спрашивает продавщица из цветочного киоска. В нем цветы дешевле, чем у уличных торговок, но об этом мало кто знает.

— Нам для Володи самых лучших! — бодро отвечает группа мужчин, похожих на геологов из советских фильмов. От их дыхания стекла ларька покрываются испариной.

Обычно в будни тут не так людно, но сегодня день рождения Высоцкого, поэтому торговля идет полным ходом.

«Геологи» сворачивают на тропинку, пройдя по которой можно срезать дорогу к кладбищу, и выходят на Большую Декабрьскую.

Через несколько лет, в 2009-м, на одном из домов вдруг появится вывеска с дореволюционным названием «Большая Ваганьковская улица». Это чудит одиозный православный бизнесмен Василий Бойко-Великий, владелец торгового комплекса «Электроника на Пресне», директор агрохолдинга «Рузское молоко» и холдинга «Ваш финансовый попечитель». По утрам он лично кропит помещения офиса святой водой, требует от женатых сотрудников справку о венчании и не принимает на работу тех, кто «живет в блуде». Официальные выходные 23 февраля и 8 марта в структурах Бойко-Великого не соблюдаются, зато работники отдыхают в Страстную пятницу.

Табличку с новым названием сопровождал распечатанный крупными буквами и приклеенный к бетонному забору текст о том, что «богоборческая власть, осуществлявшая геноцид русского народа, незаконно переименовала эту улицу».

Но в беззаконии обвинили самого Бойко-Великого, в 2011 году чиновники ЦАО предприняли попытку демонтировать табличку со старым названием, но не вышло: указатель не стоял на учете в префектуре и являлся собственностью владельца.

Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
А где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
А где твой черный пистолет?
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном…

— доносится из двора нестройное пение под гулкий звук замерзшей гитары. Это кто-то из почитателей Высоцкого уже возложил цветы и отправился «поминать».

В 2008-м бомжи еще целы. Один из них идет за мной и клянчит денег на опохмел. У меня как раз осталась сдача от купленных в «Электронике» лампочек. Достаю мелочь и ссыпаю ему в руку, стараясь не коснуться ненароком ладони. «Деньги все равно грязнее самой грязной человеческой руки», — проносится в голове.

С забора на меня смотрят члены последней царской семьи. Их огромный портрет с подписью «Прости нас, Государь!» повесил Бойко-Великий, он все еще хозяин «Электроники», хотя на него заведено несколько уголовных дел за мошенничество. Бойко ходит в камзоле и ботинках на скрытом каблуке, чтобы немного прибавить себе роста, а его дочка тусуется с будущими героинями Tatler, но не забывает ездить в паломничества. Синхронно с открытием уголовных дел ему вручают награды: орден Сергия Радонежского, премию «Персона года» РБК за вклад в развитие сельского хозяйства, премию Столыпина. В 2009-м в прессу просочится новость о том, что вся семья стала Бойко-Великими не только на словах, но и по документам. Они наконец-то официально оформили добавочную фамилию Великие.

Петровна умерла, и когда ее сын засыпает посреди двора, некому дотащить его до квартиры. Поэтому он спит на улице и по утрам пугает девушек, собравшихся на пробежку или выгуливающих шпицев. Вообще наши дома, 16-этажные панельки с эркерами и кирпичной облицовкой, удивительный пример социальной эклектики. Никто еще не знал слова «реновация», когда новые дома возводили на месте снесенных хрущоб. Половину квартир отдали переселенцам, а оставшуюся часть застройщик выставил на продажу, позиционируя их в качестве элитного жилья.

Поэтому в одном подъезде могут оказаться Петровна, хозяйка известной сети салонов красоты, слесарь из депо и ведущий музыкального канала. При этом слесарь ругает муниципальную отделку и тоскует по снесенным пятиэтажкам, а хозяйка салонов кричит на дворника Толика, решив, что он ее персональный батлер.

Дворник Толик (на самом деле Тамерлан) молча выслушивает ее сумбурные претензии, видимо, сочтя за городскую сумасшедшую, а мимо плотной вереницей идут посетители Ваганьковского кладбища, срезая путь через наш двор.

— Когда уже мы забором от них закроемся, каждый день как на похоронах, еще и по две гвоздики несут! — восклицает хозяйка салонов. — Живем в самом центре Москвы, неужели нельзя кладбища на окраинах строить!

На самом деле еще в прошлом веке Пресня была самой что ни на есть окраиной. В восточной части парка Декабрьского восстания, который тут рядом, в пяти минутах ходьбы, находился Камер-Коллежский вал, кольцо диаметром 37 километров, которое с 1742 года обозначало границу Москвы. А Ваганьковское кладбище официально было образовано в 1771-м, во время эпидемии чумы. Умерших от болезни было приказано хоронить за чертой города.

В районной прессе наши дома прозвали вибраторами. Когда жила с родителями на втором этаже, метро ощущалось физически — пол действительно слегка вибрировал.

Когда мы переехали сначала на шестой этаж, а потом на двенадцатый, вибрация исчезла, а из окна открылся вид на депо метрополитена, куда, щурясь от дневного света, въезжают поезда подземки на плановый техосмотр. На воле поезда метро звучат совсем как обычные. Вот только тормозят иначе — звенящим стеклянным звуком. Как будто кто-то играет на стеклянной гармонике.

В 2012 году площадь Краснопресненской Заставы у «круглого выхода» из метро «Улица 1905 года» начали потихоньку облагораживать, ларьков стало вдвое меньше, и вот-вот случится катастрофа — уберут «Крошку-картошку». Лучше бы закрыли подпольное казино. Не могу сказать, что мне мешает подпольное казино, но чем оно лучше «Крошки-картошки»? Казино расположилось в самострое, хотя в 2012-м мы это слово еще не используем. Казино окажется стойким, переживет несколько облав, когда ОМОН выносил все оборудование, и закроется окончательно только в 2015-м. А через год само здание сровняют с землей в знаменитую «ночь длинных ковшей».

Ненадолго игровой клуб в усеченном формате откроется под прикрытием букмекерской конторы напротив парка Декабрьского восстания. В парке стоит одна из пресненских достопримечательностей. Выразительная скульптура Ивана Шадра «Булыжник — оружие пролетариата». За спиной у пролетария, выламывающего булыжник из мостовой, — облицованная гранитом стена с цитатой Ленина «Подвиг пресненских рабочих не прошел даром. Их жертвы были не напрасны».

«Пролетарий» рифмуется с монументом памяти революции 1905–1907 годов на площади Краснопресненской Заставы.

— А это кто такие? — спрашивает маленький мальчик у матери и показывает рукой на монумент, на котором несколько мужчин и женщин победоносно машут винтовками.

— Русские богатыри, — сухо отвечает мать и тянет мальчика к метро. Видимо, она тоже сотрудница Бойко-Великого.

Интересно, что на Пресне традиционно живет протестный электорат. Пресненцы чаще голосуют против действующей власти, выходят на митинги, избирают оппозиционных депутатов. Видимо, после революции земля в этом месте стала какой-то особенной, провоцирующей стремление к свободе.

А может быть, протестная традиция была заложена еще раньше? С Пресней, а точнее с селом Ваганьково, связаны начало и конец правления Василия Шуйского. Мятежного князя, организовавшего вооруженный народный бунт в 1606 году, подготовку к которому он вел в своей загородной резиденции.

Я стала много гулять по району. Раньше целенаправленно шла к Бульварному кольцу и взаимодействие с городом начинала только там, а теперь останавливаюсь и раскрываю Москву как книгу сразу после выхода из дома. Аскетичный пролетарский Пресненский Вал на «сгибе» украшен хлебозаводом, который когда-то распространял запах свежей выпечки на всю округу. В 2007-м завод перестал работать, и вместо запаха по району стали распространяться слухи о том, кто и зачем выкупил здания и почему на заводе так «вовремя» случился пожар. Спустя несколько лет прямо посреди бывших помещений завода выросли небоскребы «Пресня Сити», которые вопреки мнению скептиков скорее украсили невзрачный Пресненский Вал. В историческом здании хлебозавода планировали открыть музей современного искусства, но, кажется, проект так и не состоится.

На прогулках я неизменно встречаю одну и ту же женщину с восточным лицом — крупную, в засаленной одежде, с котомками, которые она несет неизвестно откуда и куда. Завидев меня, она начинает громко кашлять, плеваться, а потом довольно посмеиваться у меня за спиной. Однажды мы вместе зашли в аптеку, и фармацевт поспешила нацепить медицинскую маску. Тогда их еще надевали только в экстренных случаях.

— У нее открытая форма туберкулеза, вы что, не знаете? — зашептала мне перепуганная девушка. — Все в районе знают, она специально ходит всех заражает!

Года через три я поняла, что история с открытой формой туберкулеза вряд ли соответствует действительности. Круглолицая и жизнерадостная, она бодро носится по улицам со своими котомками и очень радуется, когда прохожие испуганно шарахаются. Умом поняла, но привычка осталась, помимо воли я все же перехожу на другую сторону улицы под громкий кашель и довольный хохот моей визави.

Оборачиваюсь, женщина последний раз усмехается и исчезает за знаменитым Плоским домом на Пресненском Валу. В определенном ракурсе он кажется состоящим из одного фасада.

Холодный Пресненский Вал выпускает из себя сразу три живых и теплых луча: улицу Климашкина, переулки Расторгуевский и Столярный. До 1965 года Климашкина сама была двумя переулками, но потом их объединили и получившуюся улицу назвали в честь Героя Советского Союза Алексея Федотовича Климашкина, жившего в окрестностях.

В небольшом особняке с фонтаном во дворе находится оазис, навсегда застрявший в начале нулевых годов — итальянский ресторан «Марио». Московские чиновники подъезжают туда на своих «Бентли» и идут заедать комплекс голодного детства, а их водители спешно заклеивают номера автомобилей, чтобы избежать штрафа. Чиновники и бизнесмены мелкого пошиба подъезжают на скромных для такого окружения BMW и стыдливо паркуют их за углом. Одетые в стиле «европейский бедный фермер внезапно выиграл в лотерею», они суетливо одергивают кашемировые свитера на не по возрасту рано наметившихся животах и трепетно семенят в мокасинах Tod’s приобщаться к «красивой жизни». Через переулок от «Марио» — знаменитые Краснопресненские бани. В теплое время года у входа, обернутые в полотенца, курят посетители мужского зала. Именно там в середине 1990-х киллер Леша Солдат застрелил известного криминального авторитета Отари Квантришвили. Однажды мне довелось брать у Солдата интервью, помню, он особенно подчеркивал, что убивал только «плохих людей».

За углом — собор Непорочного зачатия Девы Марии, самый крупный католический храм в Москве. Когда я переехала из дома-«вибратора» в сталинский дом в одном из переулков на Малой Грузинской, не могла понять, куда стройными рядами через наш двор идут не вполне социальные персонажи, даже кладбища нет поблизости! Оказалось, что католики по традиции помогают страждущим. Правда, в нашем случае благотворительные обеды они утаскивали с собой и использовали как закуску.

— Ну, за мать Терезу!

Летом 2020-го паломники-алкоголики из района пропали, то ли пандемия внесла коррективы и благотворительные обеды на время отменили, то ли жители соседних домов попросили перенести столование в какое-то другое место.

— А вы живете по этому адресу? — спрашивает таксист.

— Ага, — отвечаю я.

— А у вас пахнет слоновником? — интересуется он.

— Нет, слоновником не пахнет, мы не так уж близко к зоопарку. Но слышны крики экзотических птиц, и однажды филин уронил мне под ноги несъеденную мышку, — удовлетворяю я его любопытство. — А, еще какая-то хищная птица иногда выбрасывает остатки голубя, видимо, не все части ест.

Подумала, но не сказала, что рядом с местом, где расположен слоновник, со стороны улицы сильно пахнет коноплей. До такой степени, что, проходя мимо, невольно чувствуешь себя в Амстердаме. Возможно, слонов подкармливают чем-то примиряющим их с суровой московской действительностью, не знаю.

Малая Грузинская и то, что выше в сторону центра, теперь мой любимый район Москвы. И удивительным образом эта часть Пресни в другом, более интересном ракурсе показала мне и улицу 1905 года, и Пресненский Вал, и Звенигородку, казавшиеся раньше длинными и серыми, как запылившиеся составы товарных поездов.

Теперь, если доводится ехать на метро, выхожу на остановку раньше: «Улитза тьисяча дьевятсот пьятого года», — объявляют на английском. Поднимаюсь по гранитным ступеням, дома-«вибраторы» гордо торчат вверх, дворник Толик подметает ошметки кладбищенского лапника, который осыпался у кого-то в руках. Перехожу дорогу и иду к площади у «круглого выхода», хочу купить «крошку-картошку» в киоске у монумента, но киоск остался в 2012-м, как и мои юношеские кулинарные пристрастия. Теперь площадь благоустроили, кстати, стало красиво, будете проезжать мимо, выйдите посмотреть.

Бойко-Великий под следствием. Уголовных дел у него уже больше, чем орденов, мошенничество в крупном размере, отъем земель у пайщиков и, наконец, хищение денежных средств из банка «Кредит-экспресс», из-за которого он в итоге был арестован, хотя суды пока продолжаются.

Перехожу Пресненский Вал, дворами добираюсь до собора, у которого, как обычно, фотографируются готы. С черными губами и белыми лицами они позируют на фоне неоготических пиков. На лавочках сидят родители с детьми. «Бом-бом-бом», — говорят они друг другу и ждут, когда забьют колокола на башне. А напротив, возле дома с непримечательным серым барельефом, сидят мужчины, похожие на геологов из советского кино, и поют:

И, улыбаясь, мне ломали крылья,
Мой хрип порой похожим был на вой,
И я немел от боли и бессилья,
И лишь шептал: «Спасибо, что живой».

Малая Грузинская, 28, квартира 30 — тут Высоцкий прожил последние годы. Получается, что все это время я ходила между двумя его последними адресами.

— Помянем! — восклицают «геологи» и достают из карманов чекушки.

Фото: пресс-служба гастрокластера «Рассвет»