Московская легенда: 25 лет клубу «Птюч»
В декабре 2019 года легендарному клубу «Птюч» исполнилось бы 25 лет. За это время выросло два поколения. Собственно, детей тех тусовщиков и пригласили делать вечеринку-comeback «Птюча», назначенную на 24 декабря в «Газгольдере» (старожилы соберутся на preparty и обещали уйти до полуночи).
«Птюч-клуб» существовал с 1994 по 1997 год. Основатели и постоянные посетители рассказали «Москвич Mag», в чем феномен этого заведения, почему туда не пустили Макаревича и Ярмольника, чем употребление разных веществ тогда отличалось от нынешнего и почему такой успешный клуб закрылся.
Для меня все началось случайно. Открывались первые клубы, мы туда ходили, присматривались. В начале 90-х первый раз поехали в Америку и увидели, что там все немножко получше.
Изначально мы хотели создать какое-то место для себя. А клубы были очень популярны, не танцевальные, а вообще клубы. Об этом думали абсолютно все.
На этапе, когда мы размышляли, с чего начать, мысли, что нашим форматом станет танцевальный техно-клуб, у меня, например, не было. Наша идея была в том, что надо как-то переместиться с постоянных тусовок из родительской квартиры. А «Эрмитаж», где было в целом неплохо, по большому счету был такой же родительской квартирой. Так что для меня главной идеей было некое место, где можно собраться и провести время.
Это был 1994 год, поэтому принципы подбора локации были самые простые: какие есть варианты? И вот знакомый одного знакомого, который работал в управлении гражданской обороны, сказал: «Кстати, у меня есть одно бомбоубежище».
— Бомбоубежище?
— Ну это не просто бомбоубежище, это какой-то там пункт начальства обороны, поэтому там все очень культурно.
И мы пошли в это бомбоубежище. Выглядело там все очень странно: все перегорожено, разделено на залы, стояли какие-то гигантские телефоны…
Во время строительства. Архитектор «Птюч-клуба» Илья Вознесенский и директор по дистрибуции журнала «Птюч» Аркадий Гайлиш-Сигилай
А дальше на меня начали давить со всех сторон. Раньше на наших вечеринках я никогда не занимался программной частью и не планировал заниматься и впредь. Асад Мир-Касимов, Игорь Шулинский и другие люди начали приходить ко мне со всякими идеями. Когда впервые прозвучало «андерграунд-техно-клаб», мне поначалу это показалось перебором. А потом произошел перелом. Я пошел в клуб LSDance, уж не помню, когда, с кем и почему, мне в баре дали что-то, я это съел, протанцевал в этом клубе часов пять не останавливаясь, потом сел в машину, поехал домой со скоростью 40 км/ч и сделал пять или шесть кругов по Садовому кольцу, прежде чем дойти до дома. Пока я делал эти круги, я для себя решил: конечно, только так и не иначе! И после этого стало уже попроще, конечно.
Александр Голубев и Вита Рудагина, завсегдатай клуба, а также стилист и продюсер съемок в журнале «Птюч»
Поскольку это было абсолютно частное место — наше (и это было самое главное), мысль, что у нас будут жесткие правила входа, возникла сама собой. А на открытии «Птюч-клуба» был полный завал — такой беспредел, что я просто собрался и пошел выпивать к Петлюре. И мы только убедились в своей идее, что вход нужно ограничить. Но концепция этого ограничения рождалась в муках. А поскольку изначально круг наших друзей — это альтернативные художники, галеристы и прочие интеллектуалы, у организаторов поначалу было ощущение, что по такому принципу и надо пускать. Слава богу, в команду влился диджей и промоутер Иван Салмаксов (позже он стал арт-директором клуба). И с ним произошла гениальная история. Одним из FC был брат Асада, Мустафа. Очень интеллигентный мальчик, который учился в медицинском институте. Клуб открывается, и Ване начинают звонить его друзья, говорить, что их не пускают. Ваня выходит и спокойно спрашивает:
— Простите, Мустафа, а вы могли бы объяснить, по какому принципу вы пускаете в клуб?
— Вы знаете, Иван, мне, в общем-то, никак специально это не объяснили, но я руководствуюсь принципом, что я пускаю сюда тех, кто бы пошел смотреть Фассбиндера в «Иллюзион».
На что Ваня ему отвечает:
— Вы знаете, Мустафа, это не совсем подходит, концепция должна быть иной, в какой-то момент мы этих людей вообще пускать не будем.
Таким образом создался некий разумный компромисс: сплав молодежи и художников, которые были готовы пойти на такого плана времяпрепровождение.
В первый раз я попала в клуб как гость. В какой момент это было, мне трудно вспомнить, потому что мне было 20, и вся жизнь была одна большая сплошная вечеринка: дай бог, чтобы хоть один день в неделю был отведен на сон. Все мои друзья из института ходили в «Птюч-клуб», и я много о нем слышала.
А второй раз я попала в клуб уже в качестве сотрудника. Это было летом 1995 года. Мы с Сережей Сергеевым тогда делали «Дебаркадер», и к нам приезжали Игорь Шулинский и Саша Голубев. Дело было под утро, мы с Сашей разговорились, и он предложил мне должность пресс-атташе.
Буквально через несколько дней я вышла на работу, и руководитель пиар-отдела Полина Хюбли мне сказала: «Ну что, у нас завтра презентация, нужно собрать прессу». И просто дала мне список контактов. А я училась на режиссера-документалиста в Институте телевидения и радиовещания, прессу никогда никуда не собирала и не представляла, как это делается.
А позвали меня, потому что я хорошо понимала, что такое вечеринка. Наши на «Дебаркадере» были достаточно успешными, и они были абсолютно в стилистике «Птюча». По моему имиджу, образу жизни, образу мышления я попадала в «Птюч-культуру». В теории я должна была знать журналистов, но знала только будущих. Действующие у нас преподавали, но они были слишком солидные, чтобы писать про вечеринки. Но в безвыходных ситуациях, когда тонешь, начинаешь плавать, поэтому я собрала прессу и телевидение.
Полина Суховольская и диджей Антон Кубиков
Это была презентация новой коллекции магазина TG Collection. Я очень хорошо запомнила момент, когда прошло первое волнение, и я поняла, что пресса все-таки приехала: Алена Березина — самая модная танцовщица — шла по подиуму на лыжах. Это был мой второй день работы.
Еще очень хорошо помню охранника на входе — Васю, очень доброго, похожего на гномика из мультика. Он потом долго работал в «Пропаганде».
Это был тот фантастический случай, когда ходишь на работу как на праздник, и работа для тебя становится домом. На 100% совпадение образа мыслей и стиля жизни с работой. Ты проживаешь свои обязанности. Это было самое счастливое время.
На третьем курсе я поняла, что не смогу совмещать, а работу бросать не хотела. Поэтому бросила учебу. До «Птюча» я успела поработать на телевидении: пока мои однокурсники ждали по полгода, чтобы снимать на какую-то полупрофессиональную камеру, я снимала программу, была редактором, умела монтировать. Я понимала, что такими же темпами будет идти обучение и дальше, и нет смысла платить деньги за то, чтобы учиться тому, что я умею уже много лет. Корочка мне была не нужна, поэтому я не очень огорчилась. У меня так и осталось неоконченное образование.
Тогда было время новых возможностей, новой культуры. Это можно сравнить с первым сексом. Первый секс запоминается лучше, чем плеяда всех последующих, а если они еще были прекрасны, то их вообще невозможно забыть. И «Птюч» — это был первый клуб в России, который представил такую андерграундную культуру в полном срезе: выставки картин, работы видеохудожников, музыка, диджеи. Это было что-то новое и очень прекрасное. Он был искренним по своей сути и совсем не коммерческим проектом.
На меня была возложена миссия координатора «Птюч-проекта»: я отвечал за всю программную сетку клуба — выставки видеогалереи, концерты, показы альтернативной моды и собственно вечеринки.
Клуб был расположен в старом советском бомбоубежище в 5-м Монетчиковском переулке. Дизайн-проект интерьера сделал замечательный московский архитектор Илья Вознесенский. На входе все было обито серебряным материалом, от этого было ощущение, как будто попадаешь в другую реальность. А так и было — очень многое «Птюч» организовал первым в стране.
Именно у нас была открыта первая в России видеогалерея. Ее курировала Татьяна Могилевская: показывала работы художников Сергея Шутова, Владимира Могилевского, Александра Новикова, Николая Анохина, Александра Сидорова, Аркадия Насонова, Кирилла Преображенского. Это были традиционные выставки или живая работа виджеев (вообще термин «виджей» получил распространение именно из нашего клуба), которая заключалась в микшировании видеоизображения с работой диджеев. Проводились и выставки видео-арта. Самые выдающиеся проекты: Caviar TV Сергея Шутова, Doom Party Владимира Могилевского, «Убит Необит» Алексея Беляева-Гинтовта и Кирилла Преображенского, живой перформанс-чтение Дмитрия Пригова. В рамках работы видеогалереи мы организовали и кинопоказы, их проводил Геннадий Устиян. Тоже первыми в России.
По вторникам выступали живые альтернативные и постиндустриальные группы «Ночной проспект», F.R.U.I.T.S., «Пограничное состояние», «Ф.И.О.» Юрия Орлова, Аlien Pat Holman, Jazz Lobster, Mushrooms, Meduza 7, Magic Pump, «Весна на улице Карла Юхана» и «Два Самолета». Кстати, живые выступления сыграли большую роль в популярности «Птюч-клуба». Мы активно привлекали западных диджеев: DJ Paul Evans, Alex Knight, Hell, Corrie, Pete Lazonby, Stephanovich и музыкантов: Platipus Records, The Orb, Jimi Tenor, Holger Czukay. Их выступления собирали массу поклонников, это была настоящая жемчужина нашей программы.
По пятницам в рамках вечеринок «Нежность» устраивались показы альтернативной моды. Свои шоу у нас провели Андрей Бартенев, Маша Цигаль, Ольга Солдатова, Анастасия Михайловская. Тогда все они были дизайнерами одежды.
Нашими резидентами были DJ’s Зорькин, Компас-Врубель, Иван Салмаксов, Джанго и Еж. Именно они первыми стали играть техно на отечественной клубной сцене.
Еще впервые в России у нас выступила британская группа The Orb: приехали Алекс Патерсон и Энди Хьюз — группа малым составом — Le Petit Orb. Команда отыграла двухдневный сет в стиле эмбиент-даб, поклонников тогда собралось немало. Концерт даже снимал канал НТВ.
Я в «Птюче» провел времени больше всех. Все приходили туда тусоваться, а я там помимо этого был еще и вне вечеринок — я же там работал.
Мой руководитель Ваня Салмаксов давал мне определенные инструкции по поводу фейсконтроля. И они были френдли. Мы с ним были на одной волне, слушали одну музыку, вместе развивались и понимали друг друга, так что ему не приходилось даже мне ничего объяснять. Как и он, я приходил на вечеринки в другие клубы и видел, что там атмосфера не та. Наличие «быков», каких-то левых персонажей и левых девушек — все это мешало хорошей вечеринке. А мы делали нормальную атмосферу, чтобы там было приятно всем.
Моя работа была возможна только в то время, потому что тот фейсконтроль, который есть сейчас — это смешно. Нет никакого ажиотажа. Какой может быть фейсконтроль, если нет очереди в клуб? Тогда он нужен был только из-за того, что в клуб была длиннющая очередь — как в советское время за колбасой. Люди стояли часами. Но так было год-полтора, потом уже никто не стоял. Это просто было прекрасное совпадение времени, места, людей и мощного заряда энергии. Просто все постарались в объединении достигнуть гармонии.
Но при таком высоком интересе ни разу не было конфликтных ситуаций на входе. Это просто было невозможно. Стояла не просто охрана, было ощущение, что это части здания. Невозможно было провернуть никакие провокации, это были нормальные люди. Саша «Птюч» Голубев с ними вел беседу так, как с охранниками никто не разговаривает: он их вдохновлял.
Бессменный фейсконтроль: Мустафа Мир-Касимов, Ина Тундра, Сергей Карапетян
Как это технически происходило: очередь, потом решетки — огороженный вход, затем охранники и чуть глубже я. И первых двух-трех людей я видел и давал знак рукой: «Их пропускаем», и дальше выяснялось, кто этот человек. Система была интересная, уникальная: у меня в руках были карточки разных цветов — зеленые, красные и вроде бы желтые (или могли быть синие) — и еще гостевой лист. Были и члены клуба, которые в очереди не стояли, все свои через меня быстренько проходили. А карточки я раздавал гостям: зеленая, кажется, самая дорогая — 20 или 25 долларов, остальные 15 и 10. В четверг был вход по 5 долларов. Я на вид определял, если человек проходит, сколько он должен заплатить. Это придумали Ваня Салмаксов с Птючом. Я определял, насколько гость выгоден клубу: если я дам ему дорогую карточку для входа, значит, он в баре не оставит — это была целая политика.
А инциденты были невозможны. Если мы говорили кому-то «нет», то у человека просто не было никаких шансов попасть. Некоторые стояли там по два часа, некоторые до утра. Те люди, с которыми могли быть какие-то инциденты, быстро поняли, что даже не нужно тратить время — их все равно не пустят. Короткая стрижка, спортивные штаны — в то время не все могли так быстренько на ходу переодеться. Это потом бандиты научились переодеваться, но по лицу же все равно понятно. Может быть, это субъективный подход, но людей было много, их отсеивать — это нормально. Был большой поток, всех запустить все равно не получалось. Пускали только самых лучших. Самых-самых. Которые интересно, необычно выглядят — бывало, только таких и приходилось приглашать. Почему все туда хотели? Еще не было интернета и такая музыка была в диковинку. Я и сам тогда не понимал, что именно делает диджей — какую-то магию. И, конечно, на нее все летели как светлячки.
«Птюч» до сих пор вспоминают как идеальный клуб из-за звука и того, что делал с JBL Ник Артамонов. Нам всем очень повезло, что именно он был архитектором этого саунд-массива. Это первое.
Второе — место. Его нашел Макс Мирский, удобнее расположение не придумаешь…
Третье — Ваня Салмаксов, это ленинградский рейв-воин, за новую и ритмичную музыку выступавший всегда во всех ее проявлениях.
Я не помню конкретный момент, когда впервые там оказалась, но как только это случилось, длительный срок я вообще оттуда не выходила.
В «Птюче» у меня неоднократно были показы. На один из них даже пришел мой дедушка. Он всегда очень изящно одевался и на показ надел старинный цилиндр, костюм и в таком виде пытался зайти в клуб, но на фейсконтроле ему сказали, что тут не принято так одеваться. Он им так остроумно объяснил, как принято или не принято одеваться, и его пустили, даже не зная, что это мой дедушка.
Чуть ли не каждую ночь я ехала на метро до «Павелецкой» и проходила сквозь толпу страждущих попасть в «Птюч», потому что я, конечно же, всегда была в ВИП-списке. Этот клуб нас засасывал, как огромная психоделическая воронка.
Чем «Птюч» был интересен: там всегда попадались не просто тусовщики, любители люто угореть, там был интересный срез молодежи того времени: самые модные диджеи, художники, музыканты — молодежь, возраст которой варьировался плюс-минус 15 лет туда и обратно. Ты всегда мог познакомиться, пообщаться с кем-то постарше, с кем-то помладше, но все были совершенно на одной волне. Я ходила в «Птюч» в первую очередь пообщаться. Электронная музыка мне нравилась и громкий звук не смущал. Кроме того, там были перерывы, так что можно было поговорить. А главный редактор «Птюча» Игорь Шулинский угощал самбукой. Там заводились романы, разбивались сердца. Я бы сказала, что это был такой молодежный клубный ситком.
Сейчас мода на 90-е, но вибрация того времени все равно не передается, потому что это был такой «прикольный стайл». Все были одеты по-разному, но все равно в одном ключе: вещи из секонд-хенда соседствовали с вещами с Тишинского рынка. Эта мода была очень специальная, вкус был общий. Конечно, без галлюциногенных грибов на кофточках. Публика — якобы случайный микс: там были люди разных финансовых возможностей, но все равно только интеллигентная публика. Это тот самый вкус в одежде, который все пытаются воссоздать: огромные макинтоши, но это был спонтанный стайл. Раньше ведь не было этих огромных бутиков. Был только один бутик — Versace на Кузнецком Мосту. Но там никто не одевался. Только бандиты появлялись в Versace, но их в «Птюч» не пускали.
Мне было приятно смотреть на всех, ничто не раздражало мой взгляд. Качественная электронная музыка, люди классно одеты, всегда можно было найти какого-то красивого парня, с которым при этом можно было и поговорить.
Но всему свое время. Я не разделяю этой всеобщей ностальгии, иначе мы превратимся в бабушек: вот раньше было лучше.
Дизайнер Маша Цигаль на подиуме в качестве модели
Сейчас совсем другая вибрация в жизни, в пространстве, в моде, в задачах у людей. Давайте будем реалистами, ЗОЖ — мы раньше и слова такого не знали, в моде был героиновый шик. Это изначально другой посыл по энергетике. Сейчас в моде духовность и экология.
Девяностые — это брюлики, машины, люкс, шикарные клубы. «Птюч» при этом оставался местом творческой интеллигенции, молодежи, где можно было встретить интересные лица, и даже работавшие у меня девушки-модели были не с накачанными губами, а с натуральными. Потому что было важно не как ты выглядишь, а чем занимаешься. Девушка-содержанка? У меня даже подруг таких не было, а о пластической хирургии вообще никто не говорил.
Все, что меня интересовало — это электронная музыка и мода. Мое увлечение модой спасло меня в этих 90-х, я была сфокусирована на дизайне, а многие не справились, потому что не было стержня. Я совсем не общаюсь со своими тогдашними друзьями, я вообще не знаю, что с ними происходит.
Я тут недавно пришла на один день рождения, и ко мне стали подходить стремные тетеньки, а потом я с диким трудом поняла, кто это, и вспомнила потрясающих блестящих девушек.
Дизайнеры, которые со мной начинали, они были супер, но где эти люди? Это была одухотворенная эпоха, но, с другой стороны, деструктивная. Это сейчас человек может прочитать, сколько людей умерло, перед тем как выпить какую-то таблетку: ты сам несешь ответственность за свою ошибку, потому что вся информация есть в свободном доступе. А тогда никто ничего не знал, чистое сознание. Ошибки, которые совершались, были непродуманными, никто не понимал, что это такое. Никто в спортзалы не ходил, я даже не знала, есть ли эти залы.
Но мне было сразу понятно, что это не навсегда. Этот период затянулся, а потом все стало скатываться на дно: стали пропадать знакомые, кого-то находили убитым, кто-то уходил в монастырь. И я понимала, что мне просто нужно валить из России, потому что я больше не могу здесь находиться. Поэтому я получила британское образование. Я тогда пришла в Британский совет, где давали гранты, а мне говорят: «А зачем вам грант, у вас все нормально». Я просто настолько была сфокусирована на идее, что мне нужно бежать, потому что это как в кино: сначала все круто, а потом становится страшно.
У «Птюча» была золотая эпоха, и я очень рада, что застала ее. Во многом это сформировало меня как личность.
Я впервые попал в клуб «Птюч» в конце 1994-го, меня тогда Игорь Шулинский, главный редактор журнала «Птюч», где я работал, позвал показывать кино. Как раз в том году умер Дерек Джармен, и я показывал его «Военный реквием», кажется, или «Сад», сидел с друзьями и офигевал от того, что вот мы сидим в 1994-м в центре Москвы и смотрим в клубе Джармена. Сейчас сложно понять, что тут особенного, но нужно учитывать контекст: в 1994-м большинство московских кинотеатров работало как автосалоны, а кино мы покупали на пиратских видеокассетах в уличных ларьках. После того как я случайно купил такую с новым тогда фильмом Тарантино «Криминальное чтиво», все знакомые об этом узнали, и не успел я его досмотреть, как у двери квартиры уже стояла очередь, потом передавали эту кассету по рукам. И это был победитель Каннского кинофестиваля, что уж говорить о менее известных фильмах. Поэтому артхаусный Джармен одновременно на нескольких экранах в полуподвальном клубе через дорогу от Павелецкого вокзала смотрелся вызовом реальности начала — середины 1990-х.
Одно время я жил недалеко на Щипке и после работы заходил по дороге домой в «Птюч» чуть ли не по несколько раз в неделю, потому что там постоянно что-то происходило, а потом уже мог ночью прогуляться домой пешком. Одна из самых диких историй, которые я помню, это когда на моих глазах в клуб не пустили Леонида Ярмольника и Андрея Макаревича, и они показывали на фейсконтрольщика и кричали: «Посмотрите на него, он обдолбанный!» У фейсконтрольщика были инструкции пускать субтильных мальчиков и девочек с синими волосами и скорее всего без денег, а известных на всю страну звезд — нет, потому что «не наша культура». Еще в какой-то момент в «Птюче» случилась поколенческая пересменка, когда туда стали ходить совсем юные люди, и я помню, как встретил Машу Цигаль, и вот мы такие уже взрослые сидим, и Маша говорит: «Да, пора уже перестать сюда ходить, не хочу слушать про личную жизнь малюток». Это было очень метко.
На танцполе
Молодому человеку в любом поколении нужно свое место, где он будет чувствовать, что близких ему по стилевым, музыкальным и мировоззренческим предпочтениям много. Сейчас эту функцию выполняет интернет, но живое общение все равно не заменишь. Важно чувствовать, что ты в своей среде, потому что в ежедневной жизни ты часто этого не ощущал, все-таки в 1994-м не было почти ничего, что потом стало восприниматься как должное. Только тогда начал появляться западный глянец, но он еще был очень примитивно-коммерческим, не было интернета, мобильной связи, цивилизованного кинопроката в современном понимании. В клубе «Птюч» собирались люди, тянувшиеся к более интересной жизни, чем та, которая была вокруг. И хотя вроде клуб был небольшим и просуществовал относительно недолго, но я с тех пор постоянно встречаю людей, которые называют «Птюч» местом, которое, помимо прочего, их сформировало, и это нельзя выбросить из жизни, это часть тебя. В этом, по-моему, и есть отличие «культового», важного места от просто заведения, в котором пьют и танцуют.
Я был организатором видеодепартамента клуба «Птюч». Мы с коллегами занимались изобретением клубного видео. Кроме того, мы делали флаеры и плакаты — в общем, разнообразные художественные практики. Мы придумывали все с нуля. Вообще, конечно, я до этого видел какие-то флаеры, а вот видео мы придумали на сто процентов сами. Мы могли делать, что хотим, ведь до нас никакой клубной культуры в Москве не было. Сначала Птюч предложил нам поставить плазму, вернее, тогда это была даже не плазма, а проекционный телевизор огромных размеров. Но я решил, что за эти деньги можно купить маленькие мониторы, чтобы освоить все пространство клуба, чтобы не было одной точки, куда будут упираться танцующие.
Видео было аналоговое, конечно же. Цифра только начиналась, но у меня уже был продвинутый компьютер, и я даже какие-то вещи на нем сводил.
Я там не только делал видео, я там же и тусовался — нормальное место для работы. Я водил туда известных искусствоведов, чтобы они посмотрели и поучаствовали — у нас были какие-то бонусы для своих.
Помню, выходил оттуда по утрам, щурясь от солнечного света, видел толпы людей, бегущих в метро и от метро, и думал: «Ну что? Вы поспали? Идете на работу? А я домой – спать».
Мы долго искали помещение для клуба. В итоге нашли его напротив Павелецкого вокзала. Это было бывшее бомбоубежище. Кстати, в тот момент в Питере уже был клуб «Тоннель», который тоже раньше был бомбоубежищем, но наше бомбоубежище пришло к нам случайно.
Сначала ремонт сделал Илья Вознесенский — интеллигентный мархишник. А буквально через полгода к нам присоединился Ваня Салмаксов из Питера и сказал, что у нас сарай, что это не модно. И ремонт был сделан заново. Ваня постепенно выдвинулся в руководство «Птюч-клуба» и сделал, как ему казалось, более модный дизайн, может быть, он был и прав. Сейчас я уже плохо понимаю. Он пытался сделать клуб более гламурным, потому что изначально мы не думали об этом.
Первая вечеринка прошла в ночь с 24 на 25 декабря. Асад Мир-Касимов привез группу, которая называлась Platipus records: art of trance — это были два человека, таких худых, похожих на выпускников средней школы. Они стали играть, и все сразу начали танцевать. Кто-то сказал: «Это какой-то молельный дом». Это было и правда очень похоже на то, что люди молятся богу. Музыка, которая заиграла в этих сводах, как бы окрестила помещение, люди двигались в полном единении. Это невозможно пересказать, я могу вспомнить только ощущение.
Люба из дуэта «Сестры Мармеладовы», Игорь Шулинский и Алена Березина, администратор клуба
Помещение само по себе ничего собой не представляло, но благодаря музыке, свету и работе художников «Птюч» превратился в невероятное место.
О том, что туда не всех пускали, это был скорее миф, который пересказывали друг другу в тусовке. Саша Голубев любил распространять такие слухи: мол, чтобы попасть туда, нужно с кем-то познакомиться. На входе стояли очень приятные люди: Мустафа Мир-Касимов, брат Асада — одного из людей, придумавших клуб. Мустафа был медиком. И Сережа Карапетян, который занимался йогой. Они оба были глубоко интеллигентными людьми. Для них была важна интеллектуальная составляющая: если человек читал Кафку, то вопросов к нему не было.
Правда, позже Салмаксов отредактировал эту политику фейсконтроля. Он хотел, чтобы приходили просто очень красивые и модные люди. И надо признать, что тогда красивых и модных людей было достаточно много. Они не просто приходили в чем попало, они подолгу собирались на мероприятие — как в советские годы собирались в ресторан. Когда люди шли на вечеринку в субботу, они часами обсуждали, что наденут. И это было важно: если будет играть Компас-Врубель, надо одеваться вот так; если Еж, значит, будет нежность, нужно одеваться иначе. Можно сказать, что посетители становились частью дизайна клуба, приходя в прекрасной одежде. Задача фейсконтроля была в том, чтобы в клубе были красивые люди. И не просто красивые, интеллигентные и творческие. Если кто-то пришел в клуб на день рождения в простой рубашке и брюках, его не пускали, говорили: «Чувак, ты пришел на праздник, а ты в рубашке стоишь». Но всегда была возможность договориться, ему говорили: «Езжай, переоденься».
Знаменитый промоутер и диджей Сергей Сергеев мне рассказывал (но я такой истории не помню), что он приехал из Лондона, и я на входе ему сказал: «Надо заплатить 50 долларов». А он говорит: «Давай я пройду — если понравится, то я тебе дам деньги». А я говорю: «Давай так: ты мне дашь деньги, а если тебе не понравится, то я верну». И вот он заплатил, обошел клуб, ему понравилось, и с тех пор он стал ходить к нам.
Люди попадали вниз по такому длинному серебряному тоннелю и подходили к кассе. У входа справа было две «кишки»: с одной стороны — пространство с баром и с мониторами, а с другой — отдельная кишка, где люди танцевали — сцена и большой экран.
Вспоминается история о том, как Макаревич и Ярмольник возмущались, что их не пускают, а Сергей (фейсконтроль) спокойно стоял и жевал жвачку.
У всех тогда были бандиты, и «наши» бандиты встречались с «их» бандитами, выясняли вопросы. Была специальная сходка, на которой решалось, как ходить в «Птюч-клуб». И победила знаменитая формула Ивана «позитивный настрой и внешний вид». Например, тогда в клубе у Тимура Мамедова была половина бандитов со свитой, а у нас такого не было.
Сначала власти не понимали, что с нами делать. Власть всегда медленная, она медленно разворачивается. Многие ели таблетки, но мы к их распространению не были причастны. Это тогда было везде. Я помню интервью в «Птюче» с главным наркологом Бабаяном, который не понимал, что происходит: «Говорят, что есть такие таблетки… » Люди из Польши возили наркотики, кто-то из них стал миллионером, кого-то в тюрьму посадили. А власть не понимала. Всегда проходит еще полгода, прежде чем пройдет акклиматизация.
«Птюч» стал культовым отчасти потому, что мы как бы успели сесть в последний вагон, неожиданно начав слушать то, что слушал весь мир. Правда, англичане стали слушать техно в начале 90-х, а мы — в середине, но важно, что мы позвали их курировать нашу программу. У нас был диджей Джанго, который придавал клубу солидности. Он со многими дружил в международной тусовке, поэтому к нам стали приезжать англичане номер один. Это вписало нас в иерархию английских, французских клубов. Европейские диджеи приезжали к нам просто по дружбе, просто потому, что они были друзья Джанго. Еще важно, что он был не из рабочего класса, а дизайнер, поэтому люди тоже приезжали достаточно интересные.
Тогда все жили очень быстро. Когда человек живет очень быстро, он быстро отдает энергию. но в конце концов тусовка «потяжелела», музыка потяжелела, эта волна легкости проскочила. И в конце, как и в любой великолепной истории про рок-группы, рок-группы стали распадаться. Мы стали меньше общаться между собой, а ведь раньше мы вместе пили, вместе жили, женились и разводились.
Диджеи-резиденты «Птюч-клуба»: Еж, Иван, Компас-Врубель, Зорькин
«Птюч-клуб» переехал на один сезон в Water Club — это была шикарная авантюра. Когда в здании Северного речного вокзала играла музыка, было очень круто! Это были одна весна, одно лето, и после мы распались.
За короткое время мы сумели стать легендой не только в России, но и в мире. «Птюч-клуб» попал в 100 культовых мест мира. «Птюч» был уникален. Это был абсолютный арт-клуб, мы уделяли внимание таким мелочам, которые сейчас забылись. Каждая вечеринка была с отдельным приглашением, с флаером; практически на каждой вечеринке что-то менялось в интерьере, для этого мы приглашали специальных людей. По сути, мы были арт-событием: делали видеовыставки — такого не было в других клубах. Я думаю, что мы были единственные, поэтому нас так любили художники и интеллигенция, свободные люди и иностранцы.
На вечеринке 24 декабря мы хотим восстановить ту атмосферу и идею. Мне очень хотелось привлечь к организации детей. Они будут узнавать образ жизни родителей, их это объединит. На вечеринке будет два поколения: старики придут к девяти часам, а после полуночи придет та самая молодежь. Задача — рассказать молодым людям, как надо веселиться. И мы не то что не слабее их, мы покруче будем!
Фото: Тимур Гриб, Alex Jacobs, Дмитрий Головков, @realPtyuch
- Подписаться:
-
