Приехал друг из Барселоны. Сидим говорим. О чем? Конечно же, о Москве. И вот среди общих мест этого разговора возникает одна очень точная мысль.

— Знаешь, я в Москве всего пару дней, — говорит друг Саша, — давно здесь не был и как-то отвык…  Тут, как бы сказать…  Все понтуются. Зашел в магазин — передо мной понтовалась продавщица. Потом сел в такси — понтуется таксист. У него, оказывается, знакомые в аппарате президента, и они дают ему всю информацию о положении дел в стране. Все понтуются передо мной, Валера! Все стараются показать, что они не те, кем кажутся. И понтуются, понтуются, понтуются…

Слова друга пронзили меня как пуля. А ведь он прав! Прав!

Все мы знаем проблему под названием «социальный лифт». Мы рождаемся, живем и часто умираем на одном «этаже», в кабине, которая не сдвинулась ни вверх, ни вниз. Мы просто стоим в ней, положив палец на кнопку этажа с пентхаусом.

Но говорят, что в Москве этот лифт все-таки иногда поднимается. Так ли это?

Москва девяностых — это был не лифт, а, скорее, масляный столб. По нему можно было карабкаться. Подниматься днем и сползать ночью, как улитка в математической задаче. В нулевых возникла надежда, что столб все-таки поменяют на лифт, в котором можно погружаться в ад, но с комфортом.

С тех пор москвичи объединены общей задачей — скрывать этаж, куда тебя каждый день этот лифт возвращает. Люди, чьи окна выходят на помойку или заправку, говорят, что у них панорамный вид. Люди с панорамным видом говорят, что к ним домой залетают спутники. Все немножко привирают. Потому что все немножко чувствуют, как под ними проседает земля. Но эта земля — наша родина.