Казалось бы, почему именно Москва? Глобализация и джентрификация ведь — общий процесс. Так-то оно так, но Москва — в кубе, глобализированная глобализация, которую никак нельзя победить и изжить. Растасканные по стране областные центры имеют хоть какое-то влияние извне — кто из Финляндии, кто из Китая, кто со стороны Японии, кто почти монгольское. А Москва — центрее некуда. Эта ограниченность и самостоятельность, которая не плюс, проявляется в материальном языке.

Девушке в Москве живется тяжело — никакой томной недосказанности в глазах и во внешнем виде. Все сводится к анекдоту, когда барышню спрашивают, москвичка ли она, а в ответ получают южное гэкающее:«Пускай это останется загадкой!» Пускай! Любую, да и любого прочитать сейчас очень просто — даже не будучи модником, кофточку опознаешь, ведь такая же висит в собственном гардеробе: если не цену помнишь, то свои возможности знаешь. Нас захлестнул общий способ думания: пусть удобный, но излишне популярный. Когда из страны начали уходить бренды, истерика была не от привязанности к тряпкам, а от банальной дезориентации. Есть большие сети, привычные вывески — протоптанный путь. А от безымянных павильончиков внутри «не-Атриумов» и «не-Европейских» мы отвыкли. И вопрос о покупке носков или футболки сбивает с толку и заставляет потеть, нервничая: где вообще они еще могут продаваться?! То, что приходит из других городов, опять же слишком быстро становится популярным, а значит — общим, московским. Или не становится — тогда убегает на малую родину. Поэтому, если человек без андеграундной экзотики, мы все про него, прямо с ценниками в голове, понимаем.

Город перестал жить дворами и изнанкой — только фасадами: торгует, извините, таблом. Став уж совсем хабом, Москва потеряла внутренности, потому что никто не сворачивает туда, где обычно то, что для жильцов, для своих. И с гастрономической жизнью это тоже очень наглядно. Даже пытаясь быть чуть-чуть самобытным, грузинский ресторан включает в винную карту апероль. Какие принципы? Надо нравиться всем — бизнес. Потому что Москва — город-вокзал с жизнью на самом видном месте. Так все «свои» кулинарии и кофейни сдохли, став социалистическими «нашими» — на гастрономических авеню, в концентрированных местах, с общей — снова ругательные слова — системой лояльности.

Родиться «своему» шансов нет: аренда дорогая, проходимость ограниченная. С любым базовым бизнесом загвоздка: для своих — не выживешь, а став таким, чтобы всем, перестанешь быть «своим», либо цены будут не теми, что в подворотне — гуманными, а понятными, столичными. Только один пример «своего» знаю, где паломников хватает: чебуречная на Сухаревке — и то катится в тартарары. Но там мои корни, или память о них: туда ходил дед, отец, мы все вместе. Чужих там еще нет, но и своих уже не осталось — только Визбор на фасаде, видимо.

И вообще «свое», что тождественно безымянному, не может быть номинативом жизни, которая складывается из четких поисковых запросов: кофе, супермаркет, химчистка, ремонт обуви, цветы. Понятно, что это способ узнавания пространства приехавшими. Но именно он породил общее доверие к знакомой вывеске и опаску к обшарпанной вековой будочке «Ремонт обуви, ключи», где набойки поменяют влет, и знакомый мастер тебе, расстроенной ободранными носами любимых туфель, заклеит их просто так. Фраза «Вам как всегда?» теперь описывает интимную связь, сохранившуюся сквозь века, пуританскую, более значимую, чем все любовные признания.

Быть легко считываемым — этои проверенный способ объяснять о себе. Москве легко быть подушкой обобщений. Что когда-то было киношным собирательным образом плохого парня в косухе или советского трудяги с открытым лицом, теперь сменилось штампами московской действительности. Они и в буквах выглядят утрированными, и в жизни театральными. Есть вариант «Шоколадный порш, кроссовки баленсиага, гуччи поверх, обед в “Dr. Живаго”, тележка в “Азбуке вкуса”», столь же понятный «“Кофикс”, H&M, Усачевский рынок» и прочие стремящиеся к простой системе жизнеописания. Дико, что появился формат уличных стрит-токов, где прохожих просят рассказать, во что те одеты и сколько это стоит — практически все помнят.

Тонкий художник по костюмам, вдова режиссера Балабанова Надежда Васильева головой и душой как раз осталась там, где надо искать и доставать что-нибудь эдакое, свое, а теперешним несчастна: «Всем испортила жизнь Ikea — мозги стали как Ikea. Здорово, когда что-то можно собрать как кубик. Ikea заполнила мысли и в литературе: предложение ценится без деепричастных оборотов».