Перед каждым Новым годом говорят: «Мир никогда не будет прежним». Но в 2020-м эту формулу повторяют уже с весны. Необычный год разрушил рутинное течение жизни, обрушив на наши головы пандемию, экономический кризис, безработицу, локальные войны, политическую нестабильность, и сделал изоляцию, стресс, депрессию и страх перед будущим нестерпимыми.

Немногие будут жалеть про уходящий год. Но вместе с ним в прошлое уйдет нечто большее. Второе десятилетие XXI века сменится третьим. Историки говорят, что календарные столетия редко совпадают с эпохами, под знаком которых они остаются в учебниках. Фернан Бродель писал про «долгий XVI век», длившийся с падения Константинополя в 1453-м до Английской революции 1640-го и открывший Новое время. Эрик Хобсбаум утверждал, что исторический XIX век начался с Французской революции 1789-го и закончился Первой мировой в 1914-м. Век ХХ начался, таким образом, с опозданием. До сих пор считалось, что он был «коротким» и закончился в 1991-м с крахом СССР. Но, кто знает, может, историки будущего начнут отсчет «настоящего XXI века» с 2020-го.

Контуры будущего

Крупнейшие корпорации соревнуются друг с другом в том, кто создаст первый массовый автопилотируемый автомобиль и электродвигатель, способный отправить в музей машины с ДВС. Дроны из художественного клише фантастов уже становятся частью повседневности. Борцы с коррупцией используют их для съемок роскошных дворцов элиты, а на поле боя они решают исход войны. Возможно, в 2030-м пиццу вам будет доставлять не человек в желтой или зеленой куртке, а механическая птица с электронной начинкой. Число промышленных роботов удваивается каждые два-три года, и к концу будущего десятилетия мозолистую руку рабочего класса у конвейера может заменить покорный робот. В 2021-м в Москве откроется около 30 магазинов без персонала, а к середине десятилетия онлайн-продажи превзойдут объемы привычной торговли. Big Data позволяет ритейлерам прогнозировать и даже формировать спрос, проникнув в душу и голову каждого покупателя. Те же самые технологии позволяют властям и спецслужбам отслеживать недовольных в социальных сетях. Искусственный интеллект и технологии распознавания лиц делают слежку настолько тотальной, что с каждым годом тает уличная преступность. Интернет вещей уже охватывает до 7% товаров в большом городе, а к 2030-му эта цифра может составить до 70%. Рынок становится излишен: производство и обмен будут автоматизированы.

Технооптимисты говорят о технологической сингулярности, когда технический прогресс будет двигаться со все возрастающей скоростью, превышающей человеческое понимание. Правда, если вглядеться пристальнее, то в этом можно усомниться. Темпы роста производительности труда — наиболее общего показателя технической модернизации — во всем мире быстро снижаются. Во времена «славного тридцатилетия» (1945–1975) они составляли 4% в год, а в следующие 40 лет — лишь 1,4%. Американский экономист Тайлер Коуэн в своем эссе «Великая стагнация» показывает, что развитые страны достигли технологического плато: большинство научных и технических инноваций является развитием достижений и открытий 1945–1971 годов. С тех пор настоящих прорывов почти не было. Создание нового поколения материалов, генная терапия и клонирование органов, термоядерная энергетика и освоение дальнего космоса задерживаются. Сегодняшние темпы роста продолжительности жизни не сопоставимы с теми, которые человечество пережило в послевоенный период.

В 2020-е инерция технического процесса упрется в социальные границы существующего порядка. Рост производства будет ограничен покупательной способностью человечества. Автоматизация принесет не столько изобилие, сколько безработицу. Впрочем, страх перед тотальной технической безработицей, возможно, преувеличен. «Патологические прогнозы сокращения занятости не сбудутся, — уверен урбанист Григорий Ревзин. — На наших глазах, например, возникла новая массовая профессия — курьер». В ближайшем будущем нас ждет не биржа труда, а скорее его радикальное изменение. Политолог Екатерина Шульман тоже считает, что постиндустриальная экономика предъявит огромный спрос на человеческий труд. Она приводит пример: «Сиделка, кухарка, в общем, домашняя прислуга — профессии, казавшиеся давно ушедшей натурой времен классического романа, вновь массово вернулись в нашу жизнь».

Семь из топ-10 самых быстрорастущих профессий в США, публикуемых Bureau of Labour Statistics, — низкооплачиваемый нерутинный, плохо алгоритмизируемый «ручной» труд в сфере услуг: сиделки, официанты, повара, продавцы, курьеры. Постиндустриальная утопия обещала мир разума и знаний, мир, в котором тяжелая рутинная работа уступит место творчеству и развитию. Вместо этого получился ренессанс самых непроизводительных, рутинных и архаичных профессий. На этой почве растет и неравенство: социальная дистанция между кухаркой и топ-менеджером возвращается к стандартам времен романов Джейн Остин.

В мире ближайшего будущего нас ждет не только сочетание почти фантастических технологий с архаизацией повседневного труда и фантасмагорическим неравенством. Екатерина Шульман говорит о становлении «государства слежения», в котором ключевой социальной функцией становится тотальная слежка за всеми и каждым. Причем функции «Большого брата» делят между собой спецслужбы, технологические компании и ритейлеры. «Выяснилось, что прозрачность и доступность информации и “Большой брат”, который за тобой наблюдает — это одно и то же», — считает Шульман. С этим согласен Григорий Ревзин: «Социальные сети контролируют ваш моральный облик; торговые сети — ваш покупательский профиль; рекламодатели — ваше потребительское поведение; государство — вашу политическую позицию. Но сейчас ваши торговый, моральный и гражданский профили не соединены. Несомненно, к 2030-му они сольются в одно облако».

Впрочем, тотальный контроль — это не игра в одни ворота. Декабрьская история с «Новичком» и синими трусами Навального показала, что технологии слежения делают прозрачными и секреты самого «Большого брата». Мы все будем жить в шоу «За стеклом». «Исчезновение приватности сопровождается страхом перед наблюдающим, будь то государство, корпорация или общество в целом, — рассуждает Екатерина Шульман. — Полезно осознавать, что во все предыдущие века за исключением исторически небольшого периода XIX−XX веков люди жили без приватности. Крестьянство, аристократия и коронованные особы жили в больших домах, спали в общих кроватях, раздевались, ели и рожали на виду друг у друга. Поэтому, подозреваю, человечество будет страдать от нарастающей прозрачности меньше, чем ему сейчас кажется, оно просто вернется в свое привычное состояние».

Как и с автоматизацией промышленности, роботакси или дронами, каким будет мир тотальной слежки в ближайшее десятилетие, зависит не от самих технологий, а от того, в каком социальном контексте они будут существовать. Будут ли, к примеру, большие данные находиться в частной собственности или общество добьется демократического контроля над ними.

Экономика

Ждать технологических чудес гораздо лучше на сытый желудок, а 2020-й стал годом крупнейшего экономического кризиса со времен Великой депрессии. «После того как минует острая фаза пандемии, экономика перейдет к восстановительному росту. Это неизбежно, потому что падать бесконечно нельзя, — говорит доцент Финансового университета при Правительстве РФ Олег Комолов. — Но очевидно, что этот рост очень долго не сможет компенсировать потери, которые экономика понесла в 2020-м». Последствия нынешнего кризиса будут сказываться еще долго. Например, из-за резкого сокращения объема грузоперевозок транспортные компании в этом году сильно повысили свои тарифы, пытаясь компенсировать потери. Это уже в будущем году отзовется повышением цен во многих отраслях.

В начале пандемии звучали алармистские прогнозы о грядущем коллапсе экономики. Но к исходу года стало ясно, что они не сбываются. Голода и распада страны пока можно не опасаться. Но макроэкономическая стабильность, которой гордится российское правительство, практически исключает большой рост экономики. За 30 лет ВВП России в реальном выражении вырос всего на 20%, то есть менее чем на 1% в год. И эта долгосрочная закономерность сохранится в обозримом будущем. «Чудес не бывает. Не может быть такого, что наш национальный лидер взмахнет волшебной палочкой, и экономика пойдет в гору. В ближайшие годы нас ждет продолжение этой затянувшейся стагнации», — уверен Комолов.

Даже восстановительный рост экономики не позволит прервать длящееся уже восемь лет падение доходов населения. Бюджетные планы правительства предполагают сокращение социальных расходов, чтобы избежать большого дефицита бюджета. Для большинства россиян это означает коммерциализацию социальной сферы. Все больше услуг в системе образования и здравоохранения будут платными. Зарплаты тоже будут стагнировать или даже сокращаться в реальном выражении. Многие фирмы будут повышать требования к своим сотрудникам, заставляя их больше работать за ту же зарплату. Налоги на труд (в первую очередь НДФЛ) растут, а налогообложение капитала (налоги на прибыль и на дивиденды), наоборот, снижается. «Эти тенденции будут продолжаться, пока экономическая политика основана на принципах классического монетаризма», — считает Комолов.

Низкие темпы роста и увеличение неравенства будут характерны для большинства стран, а не только России. Если до 1970-х американские фирмы тратили примерно равные средства на поглощение конкурентов и создание новых производственных мощностей, то сегодня на слияния и поглощения уходит в пять раз больше, чем на инвестиции в новые производства. В России концентрация капитала видна на примере ритейлерских сетей, строительного сектора и банковской сферы, в которых крупные компании подчиняют себе или вытесняют с рынка малый бизнес. «Наше правительство делает все возможное, чтобы ускорить процессы монополизации, — говорит Комолов. — Сбербанк подчиняет себе уже не только активы в финансовом секторе, но и во многих других отраслях. Конкурировать с Западом у них сил нет, зато есть возможность подчинять себе малый бизнес, используя его как кормовую базу. Когда экономика сокращается, борьба за оставшиеся ресурсы обостряется. В итоге бремя кризиса в этой пищевой цепочке сваливается на плечи обычных людей — наемных работников и малого бизнеса, поскольку он находится в зависимости от крупных компаний», — говорит Олег Комолов.

Хватит ли на всех джоулей

Из-за стрессового года многие почти забыли о главной теме заканчивающегося десятилетия — изменении климата. «С середины нулевых годов и где-то до 2015-го глобальное потепление затормозилось, но с 2015-го вновь ускорилось, — говорит эксперт по энергетике Игорь Алабужин. — Повышение температуры идет не по самым пессимистическим сценариям, но климат — слишком сложная штука, чтобы достоверно спрогнозировать траекторию его изменений». Ясно только, что число экстремальных явлений, засух, ураганов, лесных пожаров и неурожаев будет расти, а экосистемы продолжат испытывать критические перегрузки. А вот что наверняка можно предсказать, это что тема изменения климата будет играть все большую политическую роль.

«Большинство климатических программ не выполняется десятилетиями. А вот использование климатической риторики прочно вошло в арсенал западных политиков, особенно европейских, — рассказывает Алабужин. — У них это называется климатической дипломатией. За ней не всегда следуют реальные действия по защите окружающей среды, но чаще всего стоят геополитические и экономические интересы Европы или США». В европейской «Зеленой сделке», например, говорится о защите конкурентоспособности ЕС, о закреплении европейского технологического лидерства, о создании рынков для евро. «Зеленый план Байдена» будет отвечать американским интересам, климатическая стратегия Китая — китайским. Борьба за спасение планеты в то же время оказывается борьбой за рынки и ресурсы. Проблема в том, что эта борьба с самого начала уходит из демократического пространства в сферу технократии. «У простого избирателя самостоятельной позиции по этим сложным вопросам быть не может. Он должен прислушиваться к тем или иным экспертам, а их научная объективность или, наоборот, политическая ангажированность всегда под вопросом», — считает Алабужин.

Случайно или нет, но острота климатических дискуссий совпала с приближением исторически беспрецедентного энергетического кризиса. В 2018 году МЭА сообщило, что добыча традиционной нефти прошла свой пик в 2008 году и с тех пор неуклонно снижается. Рост добычи обеспечивается другими технологиями нефтедобычи, прежде всего — сланцевой нефтью. Но и она пройдет свой пик до конца 2020-х годов. Нефть обеспечивает 95% энергии мирового транспорта. Перспектива нарушения громадных логистических цепочек, прежде всего для перевозки продовольствия — штука неприятная.

«Нефть была настоящим подарком человечеству от матери-природы, — говорит Алабужин. — Это был дешевый и удобный источник энергии, который обеспечил невиданный в истории рост благосостояния человечества». Теперь нам нужно привыкать к мысли, что нефть постепенно будет уходить из нашей жизни. И это только первый звоночек нарастающего дефицита энергии. Несмотря на все усилия создать новую энергетику форсированными темпами, полноценной альтернативы углеводородам нет, говорит Алабужин: «Водород и химические батареи сделают наш транспорт менее эффективным, ВИЭ, которые должны вытеснять уголь, а потом и газ, сделают всю нашу экономику менее эффективной с непредсказуемыми последствиями для наших социальных систем. Освоение атомных реакторов четвертого поколения — это очень важная проблема. Но радикального технологического прорыва вроде широкого использования термоядерной энергии не будет. Это — дело следующего столетия». Природа за миллионы лет создала энергетические «консервы», превратив тела доисторических ящеров и растений в запас джоулей, которые приводят в движение турбины электростанций, моторы машин и конвейеры заводов. Теперь они подходят к концу, а все остальные доступные источники энергии — водород, солнце, ветер, даже энергия расщепления атома урана — несравненно менее выгодны и удобны.

Программы по повышению энергетической эффективности не станут панацеей. Энергоэффективность растет очень медленно. К тому же человечество планирует все шире использовать чрезвычайно энергоемкие технологии. «В децентрализованном блокчейне на проведение одной транзакции нужно как минимум 100 Квт•ч, в 50 тыс. раз больше, чем в системе Visa, — приводит пример Алабужин. — Подсчитайте, сколько энергии нужно, чтобы перевести на блокчейн всю банковскую систему?» Такая же ситуация с производством огромного объема «зеленого водорода», с распространением электроавтомобилей, внедрением искусственного интеллекта и т. д. Четвертая промышленная революция столкнется с дефицитом энергии, которой может не хватить на рывок в будущее.

Прогресс цивилизации за последние 200–250 лет был тесно связан с ростом потребления энергии на душу населения. В 2020-е мы столкнемся со стагнацией или даже снижением этого показателя. Пару автоматизированных производств в первом мире создать можно, но на техническое перевооружение всей планеты не хватит энергии. Джоули и киловатты станут главным интегральным выражением дефицитных ресурсов, за которые идет борьба в мире. И чем больше будет дефицит, тем острее борьба. В ближайшие годы это будет вести лишь к умножению и эскалации конфликтов. 

Город

Уходящее десятилетие стало первым в человеческой истории, когда большинство людей на планете были горожанами. К 2030-му в городах будут проживать уже более 60% жителей планеты. Но у урбанизации впервые появилась альтернатива.

«В перспективе нас ждет то, что Луис Манфред назвал невидимым городом, а Маршалл Маклюэн — глобальной деревней. То есть большинство людей живут в индивидуальных домах, а собственно город существует только в сети, — говорит урбанист Григорий Ревзин. — Но вряд ли эта тенденция успеет восторжествовать уже в 2020-е. Пока еще есть огромное количество людей, которые мечтают переехать в мегаполисы. И тех, кто приезжает в города, пока больше, чем тех, кто уезжает».

Но карантин резко усилил многие тенденции. То, что раньше казалось далекой перспективой, вдруг стало приближаться с пугающей скоростью. На пике карантина Москва стала меньше, по разным оценкам, на 3–5 млн человек. Массовый перевод сотрудников на удаленную занятость подтолкнул миллионы людей во всем мире искать загородное жилье. Исход из мирового города уже начался.

Все десятые годы города во всем мире становились выше и плотнее. И именно это сделало горожан особенно уязвимыми перед вирусом. Если угроза сохранится, то мы увидим новые урбанистические стратегии, а сами переедем в коттеджную субурбию, или пасторальные райцентры подальше, или на худой конец в старые добрые малоэтажные дома. Другая альтернатива касается транспорта. «До ковида несомненной тенденцией эволюции городов было развитие общественного транспорта в ущерб частному, — рассуждает Ревзин. — Но теперь, когда есть подозрение, что эпидемия будет с нами более или менее постоянно, ситуация радикально поменялась. Теперь странно развивать автобусы и репрессировать частный транспорт». Борьба этих двух образов города — частного и коммунального — будет продолжаться все 2020-е. Победа в этой борьбе зависит от того, закончатся ли чрезвычайное положение и карантин или они станут частью повседневности.

Впрочем, эта борьба может закончиться и рождением чего-то нового. Прообразом такого будущего города, в котором нет противоположности между вагоном метро и салоном личного автомобиля, сегодня является шеринговая экономика. Пока она занимает крошечный сектор в рамках экономики города, но логика ее развития ведет к совершенно иному обществу. «Это ведь коммунизм, — говорит Ревзин. — Все принадлежит всем; все превращается из товара в услугу, которой можно пользоваться по потребности». Но у этого сектора нет серьезного лобби. Ни бизнес, ни власть не видят для себя больших выгод от того, что люди станут пользоваться вещами как общественным достоянием. Компании не смогут извлекать их этого прибыль. «Заинтересован только социум, но он пока плохо организован в этом вопросе», — считает Ревзин. Возможно, как раз к концу 2020-х развитие шеринговых сервисов станет частью политических программ и займет одно из центральных мест в политической жизни.

«Ревущие двадцатые» или «новые тридцатые»

Сто лет назад мир тоже переживал громадный кризис — только что закончилась Первая мировая война. Миллионы людей умерли от пандемии — по всем континентам прокатился испанский грипп. Безработица была на пике, а Запад сотрясали социальные волнения. Тогда тоже царили разочарование и мрачные предчувствия. Но вместо краха планету ждали «ревущие двадцатые» с их джазом, танцполами, экономическим ростом и чувственными наслаждениями.

Есть большой соблазн, вглядываясь в будущее, подменить «негативы» и увидеть там новый расцвет. «Следующий год будет грандиозным. Это будет год быстрого экономического роста, экстраординарного триумфа медицины, огромного психологического облегчения, ошеломляющей политической нормальности и социального освобождения  …  Лето 2021-го запомнится как самое гедонистическое с 1980-х годов. Будут вечеринки; будут оргии; мы будем пить и принимать наркотики; мы будем путешествовать в беспрецедентном количестве; и после мрачного года отчуждения, страха, беспокойства и одиночества мы снова станем людьми», — пишет известный американский журналист Эндрю Сэлливан. Но сто лет назад кризис действительно миновал — мировая война была позади. А сейчас ее пока не было.

В 2005 году политолог Глеб Павловский издал прогноз ЦРУ «Мир в 2020 году». Историк и футуролог Александр Шубин написал вторую часть прогнозов — «Россия в 2020». «Большей частью мои прогнозы сбылись, — говорит Шубин. — В разгар стабильности я, например, спрогнозировал наступление кризиса, начавшегося в 2008-м и так и не закончившегося до сих пор». Шубин описал несколько сценариев развития. Один из них предполагал, что человечество справится с мировым кризисом на основе либеральных ценностей. И тогда наступят новые «ревущие двадцатые» с их гедонизмом. Второй сценарий говорил о том, что кризис затянется, и после 2020-го Россия и остальной мир окажутся в положении, скорее напоминающем 1930-е годы: глобальный порядок рушится, международная напряженность растет, число вооруженных конфликтов и политических беспорядков умножается. «В реальности эти два сценария как бы слиплись друг с другом, — говорит сегодня Шубин. — Ближайшие годы скорее будут “улучшенной” версией 1930-х, потому что такой катастрофы, как 90 лет назад, пока нет».

2020-й считают почти апокалиптическим, потому что катастрофы сыпались как из рога изобилия. «Многим кажется, что это какое-то случайное совпадение. Но в действительности это лишь закономерный итог предшествующих лет и даже десятилетий: оптимизация и бюджетная экономия привели к нынешнему кризису здравоохранения, концентрация богатств — к социальной напряженности и так далее, — говорит социолог Борис Кагарлицкий. — Проблемы копились годами, они не решались, а откладывались. Это как складывать в кучу селитру, порох и тротил. В какой-то момент на вашем складе замкнет проводку, и все детонирует».

Даже теперь элиты изо всех сил стараются законсервировать существующий глобальный порядок, пошатнувшийся на фоне коронавирусной пандемии. Они используют для этого все средства — сворачивая гражданские свободы, воздействуя на массовое сознание, усиливая международную конфронтацию и разжигая внутреннюю «охоту на ведьм». Глобальные прорывы в сфере цифровизации общественной жизни, подстегнутые ограничениями ковидного карантина, используются для укрепления глобального контроля над обществом. Но отказ от перемен уже привел к кризису. Попытка удерживать застой силой лишь усилит турбулентность. «Для того чтобы преодолеть кризис, нужна смена модели развития, — говорит Кагарлицкий. — Но пока ничего подобного не происходит. А значит, кризис будет только углубляться».

2020-й заканчивается вместе с десятилетием разочарований и застоя. Пандемия и рецессия еще в самом разгаре. Подводить итоги перемен рано, они только начинаются. Они могут привести к установлению антиутопии в стиле постапокалиптического киберпанка с тотальным гнетом коммерческих корпораций и спецслужб или к победе альтернативной системы, где прогресс будет работать для каждого человека благодаря общественному контролю над информацией, технологиями и властью. Концовка будет зависеть от борьбы, в которой примем участие мы все. Нравится нам это или нет.

А главный итог 2020-го и всего десятилетия в том, что все только начинается. Добро пожаловать в кульминацию эпохи перемен.