В ноябре в Глазго прошла глобальная конференция ООН по климату. Десятки мировых лидеров и почти две сотни правительственных делегаций обсуждали план ни много ни мало спасения мира.
Глава планетарного «совета старейшин» президент США Байден раскритиковал двух своих главных соперников — китайского лидера Си Цзиньпина и российского президента Путина за то, что они не явились в Глазго лично. «У него тундра горит. Буквально горит тундра. У него серьезные климатические проблемы. И он молчит о готовности что-либо сделать», — пожаловался он на главу российского государства. Без помощи заклятых друзей спасти планету у Байдена не получается. Ведь для этого нужно создать план перехода к глобальной экономике с нулевыми выбросами парниковых газов уже к середине текущего века. Для этого экономику нужно очень сильно перестроить, начиная с ее ключевого сектора — энергетики. Без этого, считает большинство западных политиков и ученых, климатический апокалипсис остановить не удастся. А вот он запросто может остановить нашу цивилизацию. Поэтому, несмотря на неявку Путина и товарища Си, план все же готовят, а почти все страны, включая Россию, заявляют о готовности брать на себя обязательства совершить так необходимый энергопереход.
Масштаб обязательств
Владимир Путин записал видеопослание для климатического саммита в Глазго, в котором повторил свое обещание сделать Россию углеродно нейтральной к 2060 году. «Чтобы осознать масштаб предстоящих перемен, просто представьте себе Москву 1980 года. Сколько было машин, каких марок. Какие типовые дома строили. Как выглядело освещение, общественный транспорт, заводы, учреждения. И сравните с тем, как все это выглядит сегодня, — говорит эксперт Центра по эффективному использованию энергии Олег Лебедев. — И умножьте на три». Возглавляет центр нобелевский лауреат Игорь Башмаков. Специалисты центра разработали сценарные прогнозные расчеты, составившие базу для недавно утвержденной «Стратегии социально-экономического развития РФ с низким уровнем выбросов парниковых газов до 2050 года».
«Впервые человечество пытается решить задачу такого уровня и масштаба, — поднимает планку разговора Олег Лебедев. — В 2021 году не просто спрогнозировать, а запланировать будущее на 40 лет вперед. Это значит составить план на все: деньги и бюджеты, демографию, институциональные структуры, технологии, экономическую активность, социальные параметры. Все, все, все».
По сути, в мировом масштабе закладываются основы плановой экономики. Правительства берут на себя обязательства, которые уже в ближайшие месяцы должны превратиться в конкретные программы, инвестиционные проекты, реформы в образовании, инфраструктурные стройки и т. д. Экономические и технологические параметры энергоперехода в разных странах должны соответствовать друг другу. А значит, возникает вопрос распределения материальных ресурсов, технологий, труда, финансов и, конечно, энергии.
Экономика дефицита
Потребление энергии во всем мире до сих пор стремительно росло. За сто лет население планеты увеличилось в 5 раз, а потребление энергии — в 13 раз. Глобальная температура выросла за это время на 1,2 °C. Если ситуацию пустить на самотек, к 2050 году мировое энергопотребление вырастет примерно в 1,8 раза, а к 2100-му — более чем в два. Что тогда произойдет с климатом планеты, сказать трудно, но ясно, что ничего хорошего. Согласно наиболее пессимистическому сценарию, описанному в 6-м оценочном докладе Межправительственной группы экспертов по изменению климата (МГЭИК), на Земле станет еще на 4,6 °C теплее. Это полная катастрофа. Собственно, катастрофа начинается выше отметки потепления 2 °С (по сравнению с «нормой» XIX века). Волны экстремальной жары, частые стихийные бедствия, засуха, падение плодородия почв, повышение уровня моря — все это может привести к коллапсу цивилизации и стремительной депопуляции планеты. Именно это ученые и политики пытаются предотвратить с помощью управляемого энергоперехода. Его суть в том, чтобы стремительно перевести человечество на углеродно нейтральную экономику, то есть такую, которая не загрязняет окружающую среду и не подталкивает потепление. Но тут есть проблемы.
«Всю свою историю человечество переходило ко все более эффективным способам получения энергии, — говорит эксперт по климатической политике Игорь Алабужин. — Это было последовательное восхождение от источников с меньшей плотностью энергии к источникам с большей плотностью. В одном и том же объеме угля больше энергии, чем в дровах, в нефти ее еще больше, в атомной энергии еще в миллион раз больше. А то, что в мейнстримовом западном нарративе называется энергопереходом, это процесс увеличения потребления энергии из возобновляемых источников — ветра, солнца, а это все источники энергии с очень низкой плотностью. Технологии извлечения этой энергии до недавних пор считались неэффективными и нерентабельными».
Низкая плотность энергии в ветре и солнечных лучах означает, что нужны огромные конвертеры, чтобы ее преобразовать в электричество. Массовое применение возобновляемых источников энергии (ВИЭ) потребует значительно больше ресурсов, материалов и, собственно, энергии. К тому же возобновляемую энергию можно извлекать не постоянно, а лишь когда светит солнце и дует ветер. Запасать эту энергию в необходимых объемах мы пока не умеем и не ясно, сможем ли научиться в разумные сроки. В общем, новая энергетика вряд ли сможет обеспечить хотя бы нынешний уровень потребления энергии, и его придется снижать.
Этот дефицит не удастся полностью перекрыть с помощью атомной энергии. У нее есть свои достоинства и недостатки. Она смягчит энергетический шок от быстрой декарбонизации энергетики. Но не больше. Часть потребности в энергии, вероятно, можно будет закрыть с помощью водорода. «Никакой проблемы сделать водород нет, — говорит Игорь Алабужин. — Но сейчас мы используем уже готовые носители химической энергии — нефть, уголь, газ; их для нас подготовила природа. А вот на то, чтобы с нуля изготовить носитель химической энергии, который мог бы занять заметное место на рынке, нам нужны огромное количество энергии и колоссальные вложения в средства его производства, хранения и транспортировки. Потянуть такие инвестиции человечество в ближайшие десятилетия не сможет».
Короче говоря, энергии будет меньше, чем сегодня. Ее придется экономить.
Экономика должна быть экономной
Вообще-то надежда есть. В мировом масштабе энергоемкость ВВП постепенно снижается. На единицу выпущенной продукции (в пересчете на ее стоимость) уходит все меньше сырья и энергии. С 1800 года этот показатель сократился в 4 раза, то есть примерно на 1% в год. Причем с 1970-х темпы процесса немного ускорились. Именно на этот эффект прежде всего и делают ставку лидеры, собравшиеся в Глазго (и те, кто туда не доехал). Но проблема в скоростях. Чтобы успеть к 2060-му (дата, которую назвал Путин), нужно, чтобы нетто-выбросы СО2 в среднем в год снижались на 3,3% (а ВВП при этом продолжал расти на 2,5–3%). Это значит, что интенсивность выбросов нужно снижать на 5–6% ежегодно — в 3–4 раза более высокими темпами, чем те, которые наблюдались в 2010–2020 годах. Добиться этого можно, только подвергнув радикальной перестройке практически все.
Формально последние 45 лет больше всего прямых выбросов дает сама энергетика — на нее приходится 34%. Но если пересчитывать роль секторов с учетом того, сколько энергии в них потребляется, то пятерку самых «грязных» возглавит все-таки промышленность — 30% косвенных выбросов. На втором месте находится сельское и лесное хозяйство вместе с другими формами землепользования; благодаря сведению лесов, расширению пашни, а главное, поголовью скота в атмосферу уходит почти четверть всего антропогенного СО2 и метана. На третьем месте здания — на их строительство, отопление, освещение и обслуживание человечество пускает 16,5% своего банка парниковых газов. Замыкают пятерку транспорт (15,2%), а также добыча и переработка топлива (11,6%). На этих пяти секторах и придется экономить.
С промышленностью Россия расправилась еще в 1990-х, когда крах СССР привел к сокращению выпуска индустриального сектора наполовину. Москва и вовсе из промышленного города превратилась в постиндустриальный. Коллапс советской промышленности был так велик, что страна сократила выбросы парниковых газов на величину, превышающую годовой глобальный объем выбросов СО2. Таким образом Россия в одиночку задержала процесс глобального потепления почти на целый год. Мировые квоты на выпуск парниковых газов высчитываются именно от уровня 1990 года, поэтому у России есть фора, ведь от постсоветского спада промышленность так никогда и не оправилась. С другой стороны, за каждую из 50 млрд тонн эквивалента СО2, которые мы сэкономили в ходе реформ, страна заплатила по 400–870 долларов. Это самый дорогостоящий из всех возможных видов энергоперехода, и его лучше не повторять.
За счет внедрения новых технологий отечественная промышленность почти наполовину (45%) снизила удельные выбросы (на единицу продукции) только за последние 20 лет (но тут есть куда стремиться: в Великобритании, например, энергоемкость промышленности ниже в 7,4 раза). Правда, за счет экономического роста абсолютные значения объема выбросов остались примерно на уровне 2000 года. А к середине века они должны снизиться на 47–68%. Это наверняка скажется на стоимости продукции, так что каждый кусок сыра, свитер или покрышка автомобиля будет обходиться потребителю дороже. Да и не факт, что другие страны согласятся зачесть России ее фору.
«Россию уже сильно критикуют за ее концепцию энергоперехода. Говорят, что мы хотим отделаться малой кровью — за счет прошлого падения экономики и своих лесов», — объясняет Игорь Алабужин.
Гораздо сильнее, чем на промышленности, энергопереход скажется на транспорте. Например, согласно целевой установке Global Fuel Economy Initiative, уже к 2030 году средняя топливная экономичность нового легкового автомобиля должна снизиться до 4,4 л/100 км. Это почти недостижимый показатель. Например, в Норвегии, где 47% продаж составляют электромобили (в России пока 0,01%), средний удельный расход автомобилей составляет 3,9 л/100 км. Пока в России никаких специальных мер по повышению топливной экономичности легковых автомобилей нет. Но вводить их, скорее всего, придется, иначе необходимых показателей не достигнуть.
В Москве благодаря относительно развитому общественному транспорту издержки перехода будут меньше, чем во многих городах мира. В России машины составляют только 55% в пассажиропотоке по сравнению с 85% в Великобритании и Германии. Каждая поездка на наземном общественном транспорте вместо автомобиля снижает выбросы парниковых газов в 3–10 раз. Но все равно не факт, что удастся обойтись только «пряником» в виде автобусов и разветвленного метро. Возможно, придется прибегать к «кнуту» с высокими пошлинами на топливо, резким повышением цен на парковки, а то и с запретом на въезд в город или даже (в самом апокалиптическом варианте) и на продажи личных автомобилей с ДВС.
«С энергетической точки зрения личные автомобили считаются самым неэффективным средством. Радикальный подход вообще предлагает отказаться от них в принципе, ведь они ради перемещения 80 кг тела водителя перемещают и тонну металла, пожирая на это кучу энергии. Поэтому общество, в котором приходится жестко экономить энергию, может сказать автомобилистам: “Извините, товарищи, на ваши машины у нас энергии нет”», — описывает дилемму Алабужин.
Благодаря железным дорогам и газопроводам на единицу груза в нашей стране тратится меньше энергии, чем в странах G7, но общий тоннаж в России выше среднего. Поэтому неизбежные рестрикции коснутся и грузового транспорта. Потребуется локализация производств, а весьма вероятные пошлины и сборы отразятся на ценах.
Самый сильный визуальный эффект для города энергопереход может оказать на внешний облик зданий и принципы строительства. Еще в 2016-м правительство решило присваивать каждому дому литерный класс энергоэффективности от A до E. Чем выше класс, тем рациональнее в доме расход электроэнергии, отопления и других ресурсов. При этом застройщики имеют право проектировать новые дома классом не ниже С. Уже сейчас в домах высших категорий зафиксировано снижение расходов ресурсов на 25–30%, а в ближайшей перспективе, когда эти здания снабдят умными счетчиками и другими устройствами, экономия должна достигнуть 50%.
Дома старого, советского фонда часто относятся к категориям D и E. Их планируют постепенно оснащать новыми технологиями установки счетчиков, повсеместного употребления энергосберегающих ламп и датчиков движения. Но до категории А им никогда не подняться. Хотя эта категория совсем не потолок. Разработаны критерии для классов А+ и А++. В странах ЕС без документов о классе энергоэффективности уже сегодня продать недвижимость практически невозможно, а цены на недвижимость разных категорий могут отличаться кратно. Правда, и разница в расходах на отопление в домах класса А++ и, скажем, С может достигать 300 евро при аналогичной площади и параметрах квартир. Видимо, нас ждет подобная ситуация, и уже в ближайшие годы. К 2030-му энергоэффективность будет одним из ключевых факторов ценообразования на рынке недвижимости.
Но это только промежуточная остановка. К середине века должны появиться новые типы зданий — «пассивные» и «активные». Пассивными называют те, которые не просто доводят до совершенства экономию энергии, но и сами генерируют ее, достигая нулевого баланса. Дома с ветровыми установками на крышах и солнечными панелями в каждом окне должны стать привычным элементом городского ландшафта уже в следующем десятилетии. Хотя уже сегодня в России есть около 50 таких экспериментальных зданий (но жилых домов среди них нет). Активные дома — еще более далекий горизонт. Это здания, которые генерируют больше энергии, чем потребляют.
Сейчас в России разрабатывают концепции систем теплоснабжения 4G. Занимается этим, например, Всероссийский теплотехнический институт. Согласно предложенной ими схеме, температура воды в батареях должна снизиться с сегодняшних 100 °C до 30–70 °C. Удельное теплоснабжение жилых зданий упадет с 100–200 кВт/м² до 25 кВт/м² в новых домах (в старых реконструкция позволит уложиться в 50–150 кВт/м²). Предполагается, что эффективные новые материалы (они уже есть, но стоят очень дорого) позволят снизить потери тепла. Умные датчики станут отключать электричество и обогрев в момент, когда ими никто не пользуется. Затраты энергии сократятся кратно, но… В квартире зимой температура никогда не будет подниматься выше 19–20 °C. Летом кондиционеры будут отключаться, как только воздух в помещении остынет до 25 °C. Комфорт станет роскошью, доступной немногим.
Считается, что к 2050 году объем глобального рынка «зеленого» строительства составит 10–17 трлн долларов. Какую его часть займет Россия, пока не ясно. Национальной стратегии на этот счет нет, а оценки и сценарии дают громадный диапазон от 0,3 млн до 110 млн кв. м в год. Верхняя граница этого диапазона означает, что практически все строящееся жилье через 30 лет будет соответствовать критериям как минимум пассивного дома. Это позволит сократить выбросы на 60–90%, но поднимет стоимость строительства минимум на 15% (это если необходимые технологии будут появляться в соответствии с сегодняшними прогнозами). Более доступным жилье от этого точно не станет.
Кто за это заплатит
Полноценный энергопереход обойдется странам мира беспрецедентно дорого. Дело даже не в астрономических суммах, которые нужно закладывать в бюджеты и стратегии уже сегодня. Дело в физическом дефиците энергии и других ресурсов.
«Я не хочу сказать, что борьба за климат — это идеологическая манипуляция, но многие эксперты подозревают, что за климатической повесткой скрывается и другой кризис: модели устойчивого развития, — рассуждает Игорь Алабужин. — А он полыхает вовсю. Физическая доступность нефти и некоторых других важнейших ресурсов при растущей экономике становится все более проблематичной. Возможно, это тоже подталкивает элиты во всем мире искать выход в радикальной перестройке экономики и технологической платформы цивилизации. Просто угроза катастрофического изменения климата позволяет объяснить избирателю необходимость затягивать пояса и идти на жертвы. На кону ведь само выживание человечества».
В любом случае остаться в стороне от происходящего не получится. Это означало бы полную технологическую несовместимость страны с глобальными рынками. «Отставание в технологической гонке равнозначно рискам потери даже имеющихся рыночных ниш, не говоря уже об их расширении», — предупреждают эксперты Центра по эффективному использованию энергии. Участвовать в энергопереходе придется, вопрос в том, кто за это заплатит.
При сегодняшней социальной модели практически каждый шаг по пути энергетического перехода означает углубление социального неравенства. «Представьте себе упрощенную модель, — объясняет Игорь Алабужин. — Страна потребляет 100 джоулей энергии в год. Из них на потребление 10% самых богатых граждан уходит 50 джоулей, а остаток получают остальные 90%. Теперь мы начинаем экономить: годовое потребление падает до 80 джоулей. Но верхние 10% свое потребление не уменьшат. Возможно, они станут больше платить за энергию, ведь деньги у них есть. Но они будут по-прежнему летать на самолетах, жить в комфортной температуре, менять одежду и машины. Поэтому верхние 10% как потребляли 50 джоулей, так и будут потреблять. А вот на остальные 90% останется всего 30. Им будут урезать эти джоули, даже если в денежном выражении их уровень жизни и не упадет».
По подсчетам французского экономиста Тома Пикетти, потребление 1% самых богатых американцев дает 300 тонн CО2 в год при среднем мировом уровне 6,2 тонны и «устойчивом уровне» 1,3 тонны. Получается, что для выхода на устойчивые показатели среднему человеку в мире нужно уменьшить потребление энергии в 4 раза, а богатой верхушке американцев — в 230 раз. Но именно богатая верхушка и принимает решения. Например, на саммит в Глазго мировые лидеры и чиновники прилетели на более чем 400 частных самолетах. Каждый час перелета на такой машине дает выброс 2 тонны СО2, то есть полуторагодовые «устойчивые нормы». Но политические лидеры не стали экономить энергию, рассчитывая, видимо, переложить эту обязанность на своих подданных.
Крупнейшие корпорации уже сегодня вкладывают миллиарды долларов в то, чтобы убедить людей, что единственным решением климатического кризиса является радикальное изменение повседневного поведения частных потребителей. Отказ от говядины, от машины, от полетов на самолете и т. д. Но Международное энергетическое агентство (IEA) недавно подсчитало, что даже если люди по всему миру согласятся изменить свое поведение, то их титанические усилия позволят решить проблему вредных выбросов лишь на 4%. Перекладывая ответственность на людей, корпорации оправдывают отказ от необходимых изменений в своей бизнес-модели.
Новая глобальная индустриализация, которую предполагает энергопереход, чем-то напоминает колоссальный социальный эксперимент сталинских коллективизации и индустриализации. Иосиф Виссарионович выжимал средства для технической модернизации страны из крестьянского большинства. Миллионы людей лишились куска хлеба, были вынуждены бежать в города, работать на стройках первых пятилеток в чудовищных условиях. Но у страны появилась современная индустрия. Теперь аналогичный проект, только в мировом масштабе, тоже предполагает, что 30–40-летнюю перестройку всего оплатит трудящееся большинство. За счет резкого сокращения потребления удастся построить новую энергетику и промышленность. Единственная разница состоит в том, что сталинские наркомы в отличие от нынешних олигархов поддерживали сравнительно аскетичный образ жизни.
«Большая часть политиков пока понимает, что играть социальным неравенством опасно — иначе французские “желтые жилеты” повторятся в квадрате или в кубе», — говорит Алабужин. «Пугачевщины», которой опасалось Политбюро в 1930-е, не случилось, потому что неравенство не мозолило людям глаза и социальный враг не был так очевиден. Сегодня ситуация совсем иная: на вопрос «За чей счет?» существует и второй ответ. Пусть платят те, кто сидит на сияющей вершине этого общества.