Ровесникам новой России, если вести ее отсчет от августа 1991 года, исполняется 30 лет. Все стали окончательно и бесповоротно взрослыми: и дети, и страна. Значит, есть право ностальгировать на законных основаниях. Предаваться воспоминаниям о Москве былых времен, говорить о вкусе того самого мороженого «Пингвин» с теми, кто его ел…

Стоп. Не так все просто. Ностальгия по Москве 1990-х далеко не самое социально одобряемое явление. Время было неоднозначное. Хотя если кто знает однозначное время, поднимите руку. Времена, как известно, не выбирают, в них живут и умирают. И еще иногда рождаются. Немногие: 1990-е ознаменовались не только известными событиями, но и глубокой демографической ямой. Страна большая, а детей мало. Маленькие классы и небольшой конкурс в институт (должна ж была быть выгода!). Бессердечная статистика не врет, по крайней мере однажды я обнаружила интересный факт: за жизнь у меня набралось крайне мало друзей-ровесников. Почему-то я их просто не встречала (одноклассники и однокурсники не в счет). Может, их вправду немного? Что вполне объяснимо: кто не успел обзавестись потомством до 1991 года, те потом и не факт, что решились — страшновато ведь рожать детей, когда страна на глазах рассыпается, а приобретение курицы превращается в радостное событие.

Решились юные и отчаянные. Или, наоборот, очень взрослые и очень уверенные в себе. Или те, кто до последнего верил, что ничего особенного не происходит. Или…  Тут получается интересный результат: дети, родившиеся в одно и то же время и даже в одном и том же городе, могли получить совершенно разное детство. И даже не из-за денег или их отсутствия (когда не было материального неравенства?), а из-за атмосферы и настроений. Не своих — родительских. Те самые юные и отчаянные происходящий вокруг хаос вкупе с безденежьем могли воспринимать приключением, а взрослые и серьезные — исключительно выживанием. Вот и готовы два сценария детства.

Что, строго говоря, произошло в начале 1990-х? То, к чему призывала героиня фильма «Москва слезам не верит» Людмила: вся страна сыграла в лотерею, но большая часть даже два раза по рублю не выиграла.

Минувшей зимой режиссер Елена Смородинова с командой запустила посвященный Москве эпохи перемен спектакль-променад по арбатским переулкам «Маршрут перестроен», в котором фактически задали вопрос: так называть все-таки 1990-е лихими или нет? И, что самое интересное, специально уточнили: мол, почти вся команда спектакля — это дети 1990-х, ровесники новой России, которые посвятили этот проект родителям.

1990-е ознаменовались не только известными событиями, но и глубокой демографической ямой. Страна большая, а детей мало.

Казалось бы, что могут сказать об этом времени те, кто 19 августа 1991 года не стоял на баррикадах возле Белого дома, а в лучшем случае собирался в первый класс, а скорее всего, лежал в коляске? Но 30-летние говорили о Москве молодости своих родителей: в формате воспоминаний о воспоминаниях, с энциклопедическими справками и объяснениями реалий эпохи. Хотя могли бы сказать о Москве своего детства — это был совсем другой город.

Пожалуй, жить в Москве времен молодости родителей действительно было сомнительным удовольствием: бандиты какие-то, милиция, которая мало кого берегла, проститутки на Тверской, черные риелторы, обмен валюты как операция повышенного риска с «куклами», зарплаты время от времени выдают продукцией родного предприятия, а не деньгами…  Так себе эпоха. Зато в Москве времен счастливого детства сегодняшних 30-летних жить было очень даже здорово. Москва эпохи, которую, по мнению некоторых наших сограждан, «надо навсегда забыть и даже вспоминать стыдно», так бурно отмечала свое 850-летие в 1997 году, что на улицы на потеху народу вышла даже огромная надувная фигура Юрь Михалыча (может, градоначальник программы «Куклы» насмотрелся?). Москва, где в Александровском саду появились сказочные фигурки-фонтаны. Москва, где бабушки путались и забавляли внуков тем, что называли «Сухаревскую» «Колхозной», а Большую Никитскую улицей Герцена. Москва, представлявшая собой один большой соблазн: на Тверской открылся первый магазин «Данон», а в фирменном магазине «Лего» в ГУМе конструктор продавался не только наборами, но и в россыпь и едва ли не на развес — приходи да набирай хоть человечков, хоть зверушек, хоть банальных строительных кирпичей. Москва, где с вещевого рынка в «Лужниках» тебе привозили первые модные платья для детсадовских утренников, а в особой палатке возле Елоховского собора можно было провести хитрую операцию по обмену — не валюты, нет, а киндер-сюрпризов: получить пингвина за двух лягушат.

Тщетно пытаюсь вспомнить: когда же именно мне купили в той палатке самую любимую киндеровскую кошку-египтянку аж за 30 рублей? В 1997-м или в 1998-м?..  До дефолта или уже после? Следовательно, стоила та кошка один доллар или все-таки пять?..  И что еще можно было бы купить на эти доллары? Так и не вспомнила. Потому что ребенка все это и не должно было волновать: главное — вожделенная кошка.

Это волновало родителей. Мои, например, до сих пор вспоминают, как зашли однажды (без меня) в «Детский мир» и надолго зависли в отделе, где продавались «Барби» и весь их скарб.

— Представляю, во сколько нам обойдется этот Барбистан…  — озадаченно протянул тогда мой папа, только-только входивший в амплуа молодого, но щедрого отца.

Папе повезло: дочка оказалась равнодушна к куклам и спасла его от необходимости потратить на ванну и унитаз для «Барби» примерно ту сумму, на которую можно было купить настоящую сантехнику.

Судить о целой эпохе в жизни страны по счастливому детству, конечно, глупо. Именно на этой мине успешно подрывается поколение постарше, вздыхающее по СССР с аргументом «Зато у нас было самое лучшее детство!». Для большинства людей детство априори счастливое. Потому что благодарить за него, если по-честному, следует не Сталина и не Ельцина, не КПСС и не партию «Наш дом — Россия», а все-таки маму и папу. Политические пертурбации дошколят, как правило, волнуют мало — вот и дошколятам 1990-х никто не сообщил, что они живут в эпоху перемен. Все воспринималось естественно: например, про большой набор «Лего», который могут подарить на праздник, вроде бы знаешь, что он «дорогой». Да и только. Гораздо позднее узнаешь, что твоя бабушка, оказывается, стояла перед серьезным выбором: отправить младшую дочь отдыхать в Болгарию или подарить внучке конструктор? Кстати, большой набор «Лего» как стоил этак в 1995 году 200 долларов, так и сегодня стоит 200 долларов. Вот она, стабильность.

В особой палатке возле Елоховского собора можно было провести хитрую операцию по обмену — не валюты, нет, а киндер-сюрпризов: получить пингвина за двух лягушат.

Прогрессивные урбанисты третьего тысячелетия и самые отъявленные консерваторы совпали бы в одном: и те и другие предпочли бы сделать вид, что 1990-х не было. Что не было одиозного памятника Петру I, не было строительства «Охотного Ряда» и восстановленных Иверских ворот. Да чего уж там: может, Храма Христа Спасителя тоже не было, вернее, до сих пор нет?..  Забыв народную мудрость «о мертвых либо хорошо, либо никак», нынешние москвичи научились воспринимать словосочетание «лужковская Москва» как синоним чего-то однозначно плохого.

Тем не менее — было. Была Москва, по которой ездили то танки, то пресловутые вишневые «девятки» с невоспитанными «малиновыми пиджаками». Москва, в которой вкусом детства для ровесников новой России стали дешевые хот-доги с майонезом из огромных белых бутылок, пирожки из «Русского бистро» и, естественно, «Макдоналдс» с его хэппи-милами, о котором сегодня вслух даже говорить неприлично, причем при любой аудитории: одни услышат в этом сорте ностальгии тлетворное влияние Америки на неокрепшие умы постсоветских детей, а другие — апофеоз нездорового питания и мощную атаку холестерина. Но целому поколению как будто поставили диагноз: так, ребята, это была неправильная эпоха, и детство в ней у вас тоже было неправильное, так что нечего тут ностальгировать! Хороший, правильный, общественно-одобряемый вкус детства — это газировка с сиропом из автомата на ВДНХ. На худой конец молочный коктейль из универмага, но не из «Макдоналдса», ни в коем случае не из «Макдоналдса».

И все же забыть финальное десятилетие ХХ века как страшный сон не получится. Так что на перекрестке Нового Арбата и Садового кольца придется притормозить около памятника защитникам Белого дома. Для поколения, у которого одним из первых осмысленных воспоминаний политического свойства стало обращение Ельцина 31 декабря 1999 года, вся эта эпоха с ее борьбой за несбывшуюся демократию и гласность под песни Цоя символизирует то, за что боролись отцы. Без преувеличения. То, за что боролись отцы, плюс счастливое детство. Гремучая смесь, правда? Большинство людей очень не любят, когда такие вещи обесценивают. Или, если говорить на языке 1990-х, девальвируют.