Однажды, когда мне было 14, и я вернулась в Москву после года учебы в Америке, я по инерции подошла на улице к полицейскому, который тогда еще назывался «милиционер», чтобы спросить дорогу.

Вместо привычной улыбки и ожидаемой помощи он посмотрел на меня удивленно и даже немного испуганно. Московский милиционер образца нулевых не привык, что к нему вот так просто могут подойти на улице и что-то спросить, это было для него внештатной ситуацией, практически ЧП. Совладав с собой, он ответил, что сам из Реутова и не ориентируется в центре, поэтому дорогу мне подсказать не может. При этом он регулировал движение в районе Тверской, но куда и откуда едут эти машины — не знал. Я посмотрела в сторону его напарника, но, перехватив мой взгляд, милиционер тут же замотал головой: «Нет, нет, он с Коньково».

Постепенно люди в форме стали встречаться на улицах города все реже. Их как будто начали скрывать от глаз москвичей, как бездомных во время чемпионата мира по футболу или азиатских дворников, когда по улице прогуливается мэр города. Так прячут что-то неуместное, несовременное. Казалось бы, в других столичных городах полицейские всегда на виду, в красивой форме, исполненные чувства собственного достоинства, они украшают улицы, и к ним совсем не страшно подойти с вопросом. Но в какой-то момент москвичи стали видеть полицейских чаще в кино, чем в жизни. Московский полицейский действительно выглядит на улицах города несовременно. Среди всех этих фудкортов, широких тротуаров, «Стрелок», «Флаконов» и «Гаражей» меньше удивления вызовет человек в костюме ковбоя или Дарта Вейдера, чем в полицейской форме. Исключение, когда полицейских на улицах можно увидеть в большом количестве, составляют оппозиционные митинги. Благодаря этому помимо странности и неуместности к эпитетам полицейских прибавилось слово «опасность». Как будто в любую секунду человек в форме может достать дубинку. На одной из фотографий, гуляющих по интернету, молодой человек в форме идет под руку с девушкой, и пользователи гадают, ведет он ее в автозак или на свидание.

Единственное место, где полицейские в обычной жизни встречаются регулярно — метро. Но под землей чего только не встретишь, да и там их функция не очень понятна. Иногда стоят на платформе и ждут прибывающего поезда, чтобы выцепить из вагона карманного вора, которого вычислили пассажиры, или ходят туда-сюда с большой красивой овчаркой.

Присутствие полицейских в СМИ ситуацию лишь усугубляет, сплошь новости о коррупции, подброшенных наркотиках, превышении полномочий, пытках, о том, как игнорируются сообщения о домашнем насилии со ставшим классическим ответом: «Труп будет, тогда звоните». Изредка в инфополе появляются заметки о том, как полицейский спас ребенка, отказался давать показания против митингующих, а при задержаниях вел себя корректно. Кому-то разрешили заказать в отделение пиццу, а кого-то и вовсе отпустили «по-тихому» без протокола. Но, как бы часто такое ни происходило, добрые полицейские для большинства — это что-то из разряда Деда Мороза, Зубной феи, погоды в Москве, которой все довольны, или ремонта у соседей, который когда-нибудь закончится.

Дяде Степе идет девятый десяток, но его образ до сих пор пытаются эксплуатировать. Так, недавно подвели итоги конкурса детского творчества «Полицейский дядя Степа». Он проходит с 2013 года под эгидой подразделения по делам несовершеннолетних МВД. Дядю Степу, совершившего путешествие во времени и сменившего звание милиционера на полицейского, лепят, вырезают, рисуют и стругают из дерева не маленькие преступники, как могло показаться, а обычные дети со всей страны. Судя по работам, почти все дети воспринимают доброго полицейского как регулировщика. Мало кто из них видел его вживую, но миф о дяде с красивой полосатой палкой, которой не бьют людей, а машут в разные стороны, существует где-то на периферии детского сознания.

Создать новый реальный образ не получается. В полицейском несовременно все, от формы до растерянного взгляда, который выдает полное непонимание своей функции вне конкретного приказа. Я не раз сталкивалась с полицейскими, когда делала репортажи с митингов, в основном эти столкновения проходили для меня безболезненно. Один раз составили протокол, один — высадили из машины посреди дороги, когда узнали, что я журналист. Однажды даже подали руку со словами: «Осторожно, не ударьтесь», когда растаскивали протестующую толпу с выключенного фонтана на Пушкинской. Правда, в тот же момент с таким озверением стащили вниз правозащитницу Алену Попову, что сломали ей руку. Наверное, ее фотография была в разнарядках о «врагах народа», которые, по слухам, показывают полицейским перед митингами.

Если полицейских почти не встретишь в обычный день на улицах Москвы, то есть место, где они ходят всегда — Красная площадь. Собор Василия Блаженного, Мавзолей, голубые ели, Спасская башня, Ильич со Сталиным (500 рублей за фото) — полицейские из общей картины не выбиваются.

Недавно с полицейскими с Красной площади у меня случилось интересное происшествие. Весной у меня вышел роман под названием «Убить Ленина», и фотограф Молли Таллант предложила приурочить к этому событию фотосъемку, отчасти перекликающуюся с сюжетом. «Только не езжайте с топором к Мавзолею», — предупредил муж, когда я выходила из дома, но понимал, что именно это мы скорее всего сделаем.

Сначала я доставала топор несмело, слегка показывая его край из-под полы шубы, стоя к Мавзолею спиной, и ждала, что передо мной вот-вот вырастет наряд с автоматами. Но постепенно осмелела, вставая все ближе ко входу и обнажая топор все бесстыднее.

Прошло не меньше двадцати минут, прежде чем ко мне подошла группа полицейских, во главе которой стояла взволнованная девушка. Пару секунд она собиралась с мыслями, а потом произнесла:

— А что вы здесь, простите, делаете?
— Фотографируемся, — ответила я и постаралась улыбнуться как можно дружелюбнее и глупее.
— А зачем вам…  — слово застряло у девушки в горле.
— Зачем вам топор? — пришел ей на помощь один из мужчин, но голос его тоже звучал не столько строго, сколько ошарашенно.
— Господи, он же у вас даже не зачехлен, — произнес их товарищ.
— Это же всего лишь топор, да и вообще очевидно бутафорский, — попыталась оправдаться я, параллельно думая о том, что, наверное, все же удастся отделаться штрафом и административкой.

Тем временем полицейские отошли на шаг посовещаться.

— Вы понимаете, что топор — это боевое оружие? — спросил один из мужчин, но по тону было ясно, что на понимание он не особо рассчитывает.
— Как же оружие? Это топор, им дедушка на даче дрова рубит, это же как половник или…  мастерок, — уже совсем вошла в роль идиотки я. Но, на удивление, сработало.
— Уберите его и исчезните куда-нибудь отсюда, — неожиданно сказали они, а один для верности проводил до такси, чтобы убедиться, что топор с Красной площади увезли.

С одной стороны, эта история говорит о том, что полицейские могут позволить себе вариативность действий и понимают, когда человек представляет реальную угрозу, а когда нет. Хотя, казалось бы, понять такое не всегда могут даже опытные криминальные психологи. С другой — это лишь эпизод в общей картине, подчиняющейся иной, зазеркальной логике.

Через пару месяцев после моей фотосессии с топором у Мавзолея задержали мужчину, призывавшего Ленина проснуться. «Wake up we have a tsar again» — гласила надпись на плакате, который он развернул напротив места упокоения вождя. По словам адвокатов, с плакатом он простоял не больше десяти секунд. Так, топор показался не настолько опасен, как фраза на английском языке. Кажется, все это говорит о серьезном сбое настроек. И если в «большой» России контраст между полицией и окружающей действительностью часто отсутствует, то в Москве он особенно очевиден.

Фото: Молли Таллант