Журналист Алексей Сахнин побывал вчера на мобильном московском митинге и задал его участникам вопрос: «А вы почему вышли на улицу?».

Протесты 31 января поставили новый рекорд, но не по числу митингующих, а пока лишь по числу задержанных: 1599 в Москве, более 5000 по всей стране. При этом власти заявляют, что протестующих было всего две тысячи. Что-то не сходится.

Хотя сколько-нибудь точно подсчитать или даже оценить на глазок численность протестующих было решительно невозможно. Им нигде так и не удалось собраться вместе. Полиция, ОМОН, Росгвардия гоняли их по городу от Тверской до Преображенской площади — рассекали на мелкие группы, разгоняли по дворам и подъездам, набивали ими не только автозаки, но и все окрестные магазины, кафе и аптеки.

Город полиция уверенно контролирует. Чтобы ее тактика распыления и блокирования демонстрантов перестала работать, протестующих должно быть по меньшей мере раз в десять больше. Что бывает в таком случае, мы время от времени видим в репортажах из Парижа, Амстердама или (прошлым летом) из Сиэтла и Миннеаполиса.

Чего уже нельзя сказать о горожанах. Такой единодушной поддержки протестов я еще не видел. Оппозиционные прогулки по всему городу сопровождались сочувственными клаксонами водителей. Многие из них сбрасывали скорость, открывали окна машин и на полную громкость включали «Перемен!» Цоя. Это повторялось и на Садовом, и у «Матросской тишины», и на трех вокзалах — повсюду и так часто, что тревожная мелодия песни практически постоянно висела в воздухе. Когда «космонавты» начинали выхватывать из толпы очередную жертву, из окон домов и с балконов в них бросали ленты туалетной бумаги, а протестующим приветственно махали руками. Даже дворники, курьеры и таксисты активно демонстрировали свою симпатию оппозиционерам, показывали поднятые вверх пальцы или знак виктории.

За день многочасовую трансляцию протестов только на «Дожде» посмотрели 8,7 млн человек. Еще 3,7 млн смотрели ее на ютуб-канале Навального. А ведь есть еще десятки городских и региональных каналов с аналогичными трансляциями. Аудитория протестов превышает их численность как минимум в 100 раз. Но что-то мешает этим людям выйти и присоединиться к протестующим. Сами организаторы акций из штаба Навального говорят, что это только страх. Но помимо малодушия многих останавливает недоверие к лидерам этого протестного движения. Если 10 лет назад, во время протестов на Болотной и Сахарова, во главе демонстрантов находилась широкая коалиция, в которую входили левые, либералы, националисты и разные экзотики, то теперь на знаменах движения начертано только одно имя. И не все готовы под такие знамена встать. Не все связывают свои интересы, надежды и чаяния с этим именем.

Проводить полевое исследование во время несанкционированной акции трудно. Даже когда телевизионщики брали у людей на улицах интервью, их респондентов иногда «винтили» прямо в эфире. Но за пять часов прогулок по зимнему городу разговоры хочешь не хочешь завязываются.

Очень многие демонстранты говорили мне, что пришли «не за Навального». Хотя буквально через пять минут этот же человек мог поддаться настроению толпы и самозабвенно скандировать имя «вождя».

— Нет, я вообще не за Навального, — объясняет мне женщина средних лет из Видного, с которой мы вместе укрываемся от очередной атаки Росгвардии между припаркованными машинами. — Я больше вот за Грудинина. Он знаете какие дома для своих работников построил?

Среди людей среднего возраста (а их в толпе протестующих было довольно много) вообще многие хвалят Грудинина. Люди смотрят блоги левых Максима Шевченко и Николая Бондаренко. Я спрашиваю, почему же они пришли на акцию именно либеральной оппозиции?

— Да Навальный никакой не либерал, — неожиданно бросаются меня убеждать две женщины. — Это все только Киселев с Соловьевым вам рассказывают! Не слушайте пропаганду!

— Да он же вроде сам себя называл либералом, — обращаюсь я за поддержкой к молодым девчонкам, которые останавливаются возле нас.

Мой бейджик «Пресса» служит своего рода талисманом. В «Телеграме» пишут про задержания журналистов, но это случается сравнительно редко, и отряды закованных в латы и скафандры росгвардейцев проносятся мимо меня. Люди видят это и сами вступают в разговор («Вы ведь пресса? Напишите там… »). Им кажется, что, разговаривая со мной, они получают хоть какое-то алиби: мол, всего лишь стою тут, разговариваю с журналистом.

— Ой, я не знаю, я в этом не очень разбираюсь. Либерал — не либерал, — застенчиво говорит совсем юная девушка. — Но вот то, что в нашей стране уже пошел совсем откровенный беспредел, это меня беспокоит. Уже совсем рта открыть нельзя, сказать свое мнение…

Впрочем, проблемы свободы слова не единственное, что беспокоит молодежь. Та же девушка сразу переходит к социальной повестке дня:

— Еще мне очень не нравится неравенство. У меня самой все хорошо. У моих родителей есть возможность платить за образование, у меня крыша над головой есть…  Но все равно. Наши бабушки знаете как плохо живут? Да и молодежь тоже…  Кем вот мне после института работать?

Неравенство, бедность, социальная несправедливость всплывают в разговорах постоянно. Но при всей левизне этих настроений контроль либеральной оппозиции за протестным движением довольно устойчивый. Всю информацию о тактике действий и вообще обо всем, что касается участия в протестах, люди получают из телеграм- и ютуб-каналов, созданных штабом Навального. Поэтому многие удивляются моим вопросам. «Какой же он либерал?» Образ лидера корректируется в соответствии с собственными убеждениями, и каждый видит Навального таким, каким хотел бы видеть.

Те, кто такого соответствия пока не добился, наблюдают за протестами с балконов, из окон машин или через экраны компьютеров. Но есть мощные силы, которые подталкивают их делать выбор.

— Я предприниматель, у меня магазин детской одежды, — рассказывает моя случайная попутчица. — И нас просто душат. Вот с завтрашнего дня ввели обязательную маркировку товаров. Сам штрихкод стоит 60 копеек. Кажется, копейки. Но мне надо сразу ввалить 70 тысяч и больше в программное обеспечение, в кассовый аппарат. А я же должна это отбить, правильно? И я цену подниму — переложу ее на вас. И поэтому у нас тысячами просто закрываются, — объясняет она причины своих протестных настроений.

— Я раньше была путинистка, — вспоминает подруга предпринимательницы. — В 2000-м голосовала за Путина. Первые мои выборы были как раз. И в 2004-м тоже за него. А потом, когда рокировка была, я уже поняла, что что-то не то. А теперь всех знакомых переагитировала, никого за Путина у меня не осталось. Только мама вот…

Ходить на протестные акции женщина стала в 2018-м. А многие из тех, с кем я разговаривал, пришли на митинг впервые в жизни (ну или впервые 23 января, а сейчас во второй раз). «Да просто терпеть уже нет мочи, — объясняют они. — Ладно бы эти просто жили в своих дворцах. Так они ведь не стесняются этого! Напоказ все делают! Страх совсем потеряли! И совесть!»

Что же такого произошло, что человек сидел-сидел, да вдруг махнул рукой и пошел бегать от ОМОНа по заснеженным дворам? Просто его внутренняя лампа накаливания нагрелась и усидеть он больше не может. Так что дубинки, перцовые баллончики, электрошокеры и автозаки не самый эффективный способ понизить этот накал.

Фото: Валерий Шарифулин/ТАСС