Пока кинематографисты мучительно переживают коронакризис и связанные с ним сложности, другие в то же самое время умудряются снимать фильм за фильмом. Автор «Овсянок» и «Войны Анны» Алексей Федорченко за последние месяцы снял сразу несколько картин.

Ты по образованию инженер, а начинал свою работу в киноиндустрии в должности заместителя директора по экономике Свердловской киностудии. Каково снимать кино, будучи человеком технического склада?

Я не человек технического склада. Каково быть инженером творческого склада — таким должен быть вопрос.

Зачем тогда было становиться инженером?

При гуманитарных факультетах не было военной кафедры. А тогда война шла с Афганистаном, и на войну не хотелось. Поэтому я выбрал институт, который находился рядом с домом и где была военная кафедра. И поступил на самый гуманитарный факультет из всех технических — на инженерно-экономический Уральского политехнического института. Я инженер-экономист по организации и нормированию труда в машиностроении. Сейчас я думаю, что больше всего в моей работе мне помогло школьное образование. Я учился в математическом классе свердловской школы №5, и у нас был очень серьезный педагог, замечательный учитель Мария Павловна Дурова. То есть это был реальный математический класс: взять интеграл на полстраницы не составляло особого труда. Мне нравилось решать задачи, я получал удовольствие от домашнего задания. Восторг был. Мы закончили высшей математикой, и в институте я на математику не ходил два года, потому что и так все знал, это была наша школьная программа. Мозги нам в школе структурировали очень серьезно, а главное, чему научили — это составлять алгоритм. Именно это умение помогало мне потом во всех профессиях. И в кино, и в написании сценариев, и в экономических делах. Главное — уметь составить алгоритм решения задачи.

В этом году ты впервые стал преподавателем Екатеринбургского театрального института. Как тебе роль мастера?

Я не мастер, я веду кинопрактикум. Профессия, которой учат в театральном — актер театра и кино. Кино при этом студентам практически никогда не преподают и даже запрещают сниматься. Вообще боятся отпустить от мастера, делают такую закрытую секту. Но вот к нам в театральный пришел новый ректор, и решили сделать открытую мастерскую. Позвали меня. Но я не могу этим заниматься на постоянной основе, занят очень. Говорю, давайте я буду проводить раз в неделю большой кинопрактикум. Сейчас мои дети-студенты уже снимались в нескольких эпизодах фильма «Большие змеи Улли-Кале», кроме того, я с первого же дня дал им задание самим снимать кино. Начали с документального. Есть очень интересные работы. Сделаю потом из них четыре альманаха, проведем мини-фестиваль, на котором покажут около сотни фильмов.

Почему ты не переезжаешь в Москву или Петербург, как многие другие режиссеры?

Ни разу не было у меня такой мысли. В Москву точно не хочу. Никогда мне не нравилась Москва, для меня это слишком большой город, и я не понимаю, что там такого прекрасного.

Ну как же? Особая энергетика, связи, много работы…

Не думаю, что кто-то из московских режиссеров сейчас работает больше, чем я. При чем здесь локация? Меня в Екатеринбурге все устраивает. И потом, если так рассуждать, то почему Москва, а не Нью-Йорк — ведь там больше денег, больше энергетики? Я себя представляю не жителем Екатеринбурга или России — хочу паспорт жителя планеты Земля! Жить все равно где. Здесь мне удобно, спокойно, здесь моя компания, мои соратники, родственники. А работать могу хоть где.

Тебе трудно сейчас пережить, что толком никуда не выехать?

Мои поездки обычно бывают связаны с началом проката картины. Например, когда выпустили «Овсянок», основной дистрибутор был французский и прокат был серьезный — 45 копий по Франции. Тогда я целую неделю по восемь часов в день сидел в парижской гостинице и давал интервью. А когда был прокат в Италии, объехал почти все провинции, представляя фильм. Но теперь я вообще стал меньше ездить. Это не связано с пандемией. Первый фильм мы отправляли на все фестивали, и у него много призов, потому что я участвовал везде. А с последними — в двух-трех заявимся и все, неинтересно.

Почему? Можно ведь награду получить.

И что? Денег там почти никогда не бывает. Это возраст, наверное. Не люблю летать. Соглашаюсь поехать туда, где не был прежде, но таких мест мало осталось.

Какой город в России лучший?

Мне нравится Екатеринбург, нравится Питер, хотя там бы я жить не смог. Ну то есть смог бы, конечно. Я где угодно смог бы жить, даже в Москве. Но не хочу. В Питере мне нравится, что там много воды. Люблю, когда много воды.

А вот у тебя значок на груди приколот — город Грозный!

Да, это моя игровая фуфайка, я в ней снимался в Грозном. Хороший город Грозный. Воды там нет, зато я попал в Грозном в какое-то светлое состояние. Во время съемок стояла прекрасная погода, и отношение к нам было очень душевное. Молодежь чеченская понравилась — какая-то интеллигентная, европейская. Наше представление о жизни там не соответствует реальности. То есть, конечно, в Чечне много и плохого. Тяжелая экономическая ситуация. Все мужчины работают только в силовых структурах.

Это ж сколько надо силовых структур?!

Целая армия. Вообще вся республика — это армия. В других местах там работают только женщины. Но люди, повторюсь, исключительные. Нам все помогали, куда мы хотели — всюду попали. Захотели бы снимать в нашем фильме Кадырова, нам бы пошли навстречу.

Ты говоришь о фильме «Большие змеи Улли-Кале»? Он наконец закончен?

Да, он снят. Рассказывать о еще не вышедшей картине сложно…  Но я попробую. Снимали мы этот фильм не только в Чечне, но и в Северной Осетии, Ингушетии, Адыгее. Это история взаимоотношений России и Северного Кавказа. XIX век с начала и до конца, с первой кавказской войной, с Шамилем, Гази-Магомедом, Пушкиным, Лермонтовым, Толстым. Эпизод с Толстым в Ясной Поляне мы снимали в Екатеринбурге, в парке на улице Ясной.

Почему такое необычное решение?

Потому что парк на улице Ясной похож на Ясную Поляну. В Екатеринбурге вообще можно найти многое. Я здесь и Москву снимал, и Питер, и Мексику, и Чили.

Это по причине малого бюджета или так захотелось?

Ограничения всегда рождают интересные творческие решения. Да, это и недостаток бюджета, и лень — ехать не хочется никуда. И когда мы снимали фильм о Зощенко, то в павильоне построили все петербургские декорации из камыша. И Дворцовую площадь, и набережные, и окопы Первой мировой.

Каким образом ты умудрился во время пандемии снять столько фильмов?

Я просто сильно разогнался до того и не смог остановиться. У меня была практически готова одна картина — «Последняя “Милая Болгария”» (фильм, поставленный по мотивам автобиографической прозы М. Зощенко. — Прим. авт.), снята половина «Больших змей», и мы должны были в апреле ехать на Кавказ ее заканчивать. Но наш рейс отменили, и мы перенесли его на октябрь.

Я временно оказался без работы и решил почистить закрома. То, что снимал раньше, что осталось в загашнике недоделанным…  В итоге закончил полный документальный метр про Шукшина «Монета страны Малави» и еще сделал шесть маленьких десятиминутных фильмов, которые будут собраны в альманах. Это отдельные фильмы, но они совпадают по настроению. Названия общего я пока не придумал. Может быть, «Лета и Мнемозина».

О чем эти истории?

О памяти и беспамятстве. Есть для этого альманаха еще две идеи, которые нужно снять. Если все будет нормально, весной это сделаю, и получится полуторачасовой, чуть меньше, альманах. Хочу снять для него «Бессмертный полк», для которого нашел очень интересного героя. Удивительная история о человеке, который, наверное, первым попал в плен: в первый час войны, даже в ее первые минуты — это еще не Брест, до него. Я нашел внука этого человека, который как две капли воды похож на деда. Необычный ракурс, взгляд на память, героев, погибших…  Ну и поскольку тема альманаха — память, там много историй про кладбище. Одна — про еврейское кладбище во Вроцлаве, бывшем Бреслау. Это Польша, которая была Германией, Восточная Силезия. В Бреслау жили еврейские промышленники, банкиры, лауреаты Нобелевской премии. Мощный был еврейский центр, но на этом кладбище не хоронили уже с 1939 года: евреев просто не осталось. Новый взгляд на историю «с точки зрения» грустного кладбища…

Почему нельзя увидеть сейчас те фильмы, которые ты уже снял?

Сейчас три фильма готовы к постпродакшн — нужно сделать звук, графику и так далее. Но не могу пока найти деньги на их завершение. «Змеи», видимо, пойдут вперед «Последней “Милой Болгарии”». Деньги найду, конечно, но жаль, что стою с этими фильмами уже так долго.

А фильм про Шукшина — он в каком стиле снят?

Получилось своеобразное продолжение «Кино эпохи перемен» (документальный фильм 2019 года, посвященный истории Свердловской киностудии. — Прим. авт.). Сделан в том же стиле, в той же манере, схожий по структуре. Тоже комедия-реквием. И я там опять снимаюсь.

И снова танцуешь?

Нет, я танцую в «Змеях». И главную роль там играю. Так что три фильма ждут итоговой отделки. И еще один документальный в работе — «Матка».

Вот про «Матку», пожалуйста, подробнее расскажи.

Три дня назад я снял замечательный эпизод для этого фильма, который слегка ломает пафос — как мой герой обучает врачей правильно вводить специальные лекарства и гели в тело, тренируясь на куриных тушках. Очень продуктивно и сразу все понятно.

Герой этого фильма — мой одноклассник и друг, один из лучших в России хирургов-гинекологов. На его счету уже несколько тысяч операций, благодаря ему появились на свет 400–500 детей, которых в принципе не должно было быть. Я это кино начал снимать десять лет назад, когда мой друг был в кризисе. Почему-то решил, что занимается небогоугодным делом. Дескать, эти дети не должны были рождаться…  Такой вот довольно странный кризис среднего возраста, когда волшебник вдруг задумывается, а может ли он колдовать и спасать людей. Каждый раз его все ругают, потому что он совершает рискованные операции, спасает людей, и через несколько лет его операции, его метод становится чуть ли не обязательным для всех. Он первым на Урале сделал лапароскопическую операцию. Он может собрать матку из лоскутков, и она будет работать. У него множество методик борьбы с недержанием мочи и так далее.

А кризис свой он преодолел?

Да. Я ему много раз говорил: «Ты как раз и есть та рука Бога, которая спасает». Он продолжает делать чудеса, но сейчас столкнулся с другой проблемой — пациентки подают в суд по каждому минимальному осложнению. И он судится без перерыва, времени нет ни на что. Вообще такого отношения к врачам, как в России, нет нигде в мире. Когда убил, зарезал, скальпель воткнул в сердце — это убийство. Но если во время операции произошла какая-то случайность, непредвиденное осложнение — обычно это гасится страховой системой. Но не у нас. У нас судят врачей. До такой степени, что они уходят из профессии — прекрасные врачи, которые просто боятся теперь взять в руки скальпель. У моего друга тоже сейчас похожее состояние, он говорит: «Все, я ухожу в преподавание». Человек, который для страны «родил» чуть ли не целое поколение! Его вынуждают уйти.

Сейчас многие переживают кризисы, депрессии. Особенно мужчины.

Больше скажу: мужская депрессия — это сейчас очень актуальная тема для сценариев. Я работаю в комиссиях Госкино, читаю много сценариев, и чуть ли не в каждом фильме мужчина или совершает поступок и умирает, или не совершает поступок, но все равно умирает. Происходит мужское вырождение. Феминистки все-таки, видимо, победили, а мужчины капитулировали.

Но ведь это свойственно в основном для крупных городов?

Это происходит на страницах сценариев, создает настроение, влияет на состояние страны.

Давай вернемся к твоим фильмам. Почему тебя так интересует, с одной стороны, фольклор, а с другой — расследования, документы? Можно ли сказать, что у тебя отчасти журналистский подход к кино?

Мне это просто интересно. Я давно понял, что документальное кино надо снимать как игровое, а игровое — как документальное. Вот Шукшин мой — это абсолютно документальное кино, но смотрится как игровое. Надо найти такой сюжет, чтобы зрители не верили, что это документальный фильм. А «Большие змеи» сняты в стилистике «Первых на Луне» — это по сути продолжение того фильма. Фактически журналистское расследование. Я как режиссер, исследователь, документалист и журналист расследую интересное событие, еду на Кавказ и ищу свидетелей этого события.

В оригинальном сценарии было около 70 историй, потом стало меньше. Так что актеров там очень много — почти для каждого эпизода нужны были новые лица.

Мокьюментари во всей красе!

Мокьюментари, которого никто еще не делал. После «Первых на Луне» никто ничего подобного так и не снял.

Ты бы мог снять фильм о Москве?

Запросто. О Москве я сниму лучше, чем москвич, потому что когда живешь в городе, то не видишь его. Каждый народ, каждый город смотрит на себя привычным взглядом, не замечая самого интересного. Со стороны видишь гораздо больше.

Фото: из личного архива Алексея Федорченко