Ведущий научный сотрудник Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС Юлия Флоринская — один из самых компетентных в России экспертов по вопросам трудовой миграции. Поскольку эта проблематика в нынешнем году стала одной из самых обсуждаемых в обществе, «Москвич Mag» решил поговорить с Юлией Фридриховной о том, как в действительности выглядит картина миграции и как формируются государственная политика и общественные настроения в этой сфере.

Судя по тому, как проблему мигрантов обсуждает пресса, можно подумать, что мы находимся на пике уровня миграции. Но, судя по данным, которые вы приводите в своих научных публикациях, число мигрантов, наоборот, находится на многолетнем минимуме. Это действительно так?

Мы действительно находимся на минимуме числа трудовых мигрантов, по крайней мере за 10–12 лет. А то, почему эти вопросы заняли такое место в СМИ, это вопрос не совсем ко мне. Тут, конечно, толчок дал теракт в «Крокусе». Поскольку исполнителями этого преступления стали мигранты, это повлияло на остроту темы. И до этого у мигрантов нередко возникали проблемы и проходили проверки, ужесточалось законодательство. А теперь все это пошло с какой-то очень высокой скоростью и приобрело широкий масштаб. Не стану гадать, почему. Возможно, отчасти от того, что часть других тем под запретом, а проблематика миграции выгодна тем, что ее охотно подхватывает население. «Чужой» всегда воспринимался плохо. И антимигрантская риторика всегда находит отклик у населения.

Так все-таки трудовая миграция в Россию падает?

Может быть, «падает» — неправильное слово. Она сократилась — довольно резко — в пандемию и не восстановилась до допандемийных объемов. 2022–2024 годы — это небольшое сокращение, скорее не-рост числа мигрантов. Нет обвального падения. Но нет и роста. Вот после пандемии, в конце 2021-го и в первом квартале 2022-го, начался заметный рост числа мигрантов, который предполагал восстановление их числа. Но позже в 2022-м он замедлился, и сохраняются одни и те же объемы — около 3–3,5 млн. Эти цифры буквально на прошлой неделе подтвердили в МВД. Они назвали 3,5 млн в качестве среднегодового числа легальных мигрантов. И еще 600 тыс. нелегальных (тут, правда, непонятно, что они подразумевают под нелегальными). Эти цифры ниже, чем перед пандемией. Но не катастрофически.

По итогам этого года, возможно, цифры еще снизятся. Потому что после «Крокуса» сократился въезд трудовых мигрантов. Может быть, число работающих тоже упадет. Но в любом случае не катастрофично.

А в чем причины этих тенденций? Почему число мигрантов снижается?

В этом году все понятно: после «Крокуса» начались такие масштабные проверки, ужесточения контроля и проверки на границах, что даже посольства основных стран-доноров напрямую призвали своих граждан не ездить в Россию на работу. И, судя по пограничной статистике, число въездов из стран Средней Азии упало — во втором квартале по отношению к первому сразу на 15%. Хотя обычно во втором квартале въезжающих больше, чем в первом.

В своих статьях вы пишете и о структурных, долговременных причинах сокращения трудовой миграции. В частности, вы указываете на то, что за десятилетия Россия постепенно теряла мигрантов из большинства бывших советских республик. Главными донорами миграции остались только Узбекистан, Таджикистан и Киргизия. Остальные «ручейки» пересохли?

Отчасти это так. Доля этих трех стран монотонно росла все предыдущие годы. Причем она росла и тогда, когда общее число трудовых мигрантов в нашей стране увеличивалось и когда оно падало.

При нынешнем курсе работа в России не так выгодна, как была 10 лет назад.

Если смотреть на десятилетний временной промежуток, сразу бросается в глаза сокращение числа трудовых мигрантов из западных стран СНГ, в первую очередь из Молдавии и с Украины. Когда-то число приезжих оттуда было сопоставимо с миграцией из Средней Азии. Сократилась миграция из дальнего зарубежья. Сейчас мы видим попытки ее повысить. И у них даже есть эффект, но очень небольшой. В общем потоке доля мигрантов из дальнего зарубежья повысилась с 3% до 4%. Но на долговременном отрезке и здесь сокращение. И причина в том, что Россия не конкурентоспособна в смысле зарплат с другими странами. Работодатели пытаются завозить людей отовсюду, из той же Африки. Но я не уверена в успехе этих попыток. С людьми из Средней Азии гораздо проще найти общий язык. Как бы плохо они ни говорили по-русски, все же лучше, чем африканцы.

Доходы в странах Средней Азии в три-четыре раза ниже российских, даже если не учитывать рост зарплат в нынешнем году. В этих странах по-прежнему демографический рост, много молодежи. А работы не хватает. Мне кажется, здесь есть некий парадокс. Ведь, по официальным оценкам, в России не хватает 4,8 млн рабочих рук, спрос колоссальный. Зарплаты растут. Почему в этих условиях мы не видим быстрого роста числа трудовых мигрантов?

Во-первых, все жители не могут сюда приехать просто в принципе. Большая доля трудоспособного населения, например, Киргизстана и так уже работает тут. Число людей в тех возрастах, в которых люди обычно уезжают на заработки, не может резко вырасти. А в Узбекистане ситуация меняется. В столице и крупных городах экономика и зарплаты тоже растут. Поэтому я предполагаю, что миграция из того же Ташкента сильно снизилась. Да, в России выросли зарплаты, но ведь и цены, в том числе и цены на аренду, поднялись. А дома за все это платить не надо. И для жителей крупных городов Средней Азии издержки жизни в России уже часто перекрывают выгоду. Россия остается привлекательна только для сельских жителей и жителей небольших городов. Поэтому даже в этом регионе достигнут некий предел.

Кроме того, есть фактор курса валют. Мигранты ведь оценивают свою зарплату в долларах. А в долларах зарплаты почти не выросли. При нынешнем курсе работа в России не так выгодна, как была 10 лет назад.

Еще одна тенденция: мигранты постепенно осваивают рынки других стран. Из Узбекистана, например, уже около 100 тыс. человек в год выезжают в другие страны, кроме России и Казахстана. Пока это несопоставимо с объемом миграции в Россию, но тенденция налицо. Я недавно встретила цифру, что если несколько лет назад мексиканскую границу США пересекали пара десятков граждан Таджикистана, то сейчас — полторы тысячи. В масштабах нашей трудовой миграции это ничто. Но это говорит об освоении нового направления.

Может быть, эти небольшие потоки в другие страны уже достаточны, чтобы не происходил рост миграции в Россию?

Отчасти, да. Но здесь есть другой аспект. Эти новые направления отвлекают наиболее квалифицированную рабочую силу. Это люди, которые учат языки, у которых есть относительно ценные специальности. Они понимают, что могут заработать несравнимо больше и в гораздо лучших условиях, чем в России. Особенно на фоне того давления, с которым люди у нас сейчас сталкиваются. Когда, условно говоря, поиск террористов среди мигрантов выливается в постоянные проверки в хостелах, в массовые аресты и задержания. Все это не делает российский рынок труда привлекательным, особенно для квалифицированных работников. Тем более что у нас нет специальных программ для привлечения квалифицированных специалистов из ближнего зарубежья.

Вы пишете, что 50–60% трудовых мигрантов у нас сосредоточены в агломерациях Москвы и Петербурга. А спрос на рабочие руки опережающими темпами растет именно в промышленных регионах. Почему рабочая сила не распределяется более равномерно? Почему таксист из Подольска не становится рабочим на оборонном заводе в Свердловской области?

Я не уверена, что в оборонке вообще берут мигрантов на работу. Доля занятых в промышленности почти не меняется. Что в 2014 году, что сейчас это примерно 10% от всех трудовых мигрантов. Рынок труда столичных агломераций очень емкий. И он привычный. Здесь есть большая диаспора. Большая часть мигрантов ведь устраиваются через знакомых.

Вы видели в здравом уме и трезвой памяти человека, который с зарплаты в 120 тыс. пойдет на более тяжелую работу за 50 тыс.?

А новые рынки кто-то должен освоить, чтобы позвать следующих. Но большой мотивации для таких усилий нет: в доставке, в услугах мигранты зарабатывают достаточно, чтобы не искать чего-то нового.

В нынешнем году уже более 20 регионов ввели запреты на профессии для мигрантов. Может быть, они так пытаются регулировать рынок труда, то есть перекачать рабочую силу из сферы услуг в промышленность?

Я считаю, что это просто популизм, чтобы изобразить бурную деятельность. Во многих регионах, где вводятся такие запреты, мигрантов с гулькин нос во всех сферах. К тому же тут есть некое лукавство. Власти объявляют: «Мы запрещаем мигрантам работать в таких-то отраслях». Но никто не говорит, что этот запрет коснется только работающих по патенту. А мигрантов из ЕАЭС это не касается. У нас свободный рынок труда, им нельзя ничего запретить. И получается, что бенефициарами таких решений становятся мигранты из Киргизстана: за них конкуренция только растет. То есть на место условных таджиков наймут условных киргизов. А населению скажут, что мы боремся с мигрантами.

Какой-то экономической целесообразности я в этих действиях не вижу. Например, есть такая законодательная инициатива, чтобы запретить мигрантам работать в доставке за зарплату более 120 тыс. рублей. Мол, пусть они идут в ЖКХ. Но вы видели в здравом уме и трезвой памяти человека, который с зарплаты в 120 тыс. пойдет на более тяжелую работу за 50 тыс.?

А кто занимается поиском рабочих рук для российского рынка труда? Есть соответствующая госпрограмма? Власть вообще понимает угрозу, связанную с дефицитом рабочих рук?

Нет, отдельной госпрограммы нет. Есть оргнабор, однако его объемы весьма скромные. Одновременно в Таджикистане есть десятки крупных компаний, которые ищут там работников и занимаются их подготовкой. Есть попытки защиты рынка труда со стороны платформ. Один из руководителей Яндекс Такси выступал на Дальневосточном экономическом форуме и говорил, что нынешняя миграционная политика и усиление регулирования приведут к подорожанию поездок на десятки процентов. Это означает, что работодатели пытаются повлиять на ситуацию. Более мелкие игроки пытаются решать сами, через посредников. Но это все, кроме оргнабора, инициативы работодателей, а не государства.

Мне кажется, в правительстве есть понимание проблемы. Но обеспечение рынка труда руками — это задача, стоящая перед экономическими ведомствами, а обеспечение безопасности — это фокус силовых ведомств. Это разные структуры, с разным взглядом на мир и разными приоритетами. ФСБ или МВД про рынок труда думают значительно меньше. В результате побеждает установка, что среди мигрантов много преступников и террористов. «Мигранты — зло», поэтому их надо без конца контролировать. В Москве на каждой станции метро мигрантов из толпы выхватывают и проверяют документы. Идут бесконечные рейды по хостелам: врываются посреди ночи, всех проверяют…  И таких сообщений — тысячи. Но их результат непонятен. А среди мигрантов с гражданством ищут тех, кто не встал на воинский учет. И вот мы видим медленное выдавливание, люди уезжают. Но массовым отъезд пока не становится в силу экономических причин.

А практических шагов по увеличению числа мигрантов на самом деле нет?

На уровне государства есть идея Минтруда про полную замену свободного доступа мигрантов так называемым оргнабором. Это система, при которой крупные работодатели на месте ищут работников, готовят их, оформляют документы, заключают договора и оплачивают им билеты. Но если работодатель окажется единственным рычагом воздействия на мигранта — как только человек теряет работу, он должен покинуть Россию, — это прекратит свободный переток трудовых ресурсов между отраслями, регионами и т. д. У этой идеи могут быть катастрофические последствия. Сейчас любой работодатель, привлекая мигранта, инвестируя в него, рискует. Но именно это заставляет его поддерживать уровень зарплат на конкурентном уровне. А как только вы запретите уходить, то пряника больше не будет, останется только кнут. И вот тогда мы увидим сильное сокращение миграции. Пока мне кажется, что многие влиятельные игроки в России против такой системы. Но, как вы понимаете, принимаемые решения не всегда экономически рациональны.

Фото: из личного архива Юлии Флоринской