О подземном городе под Арбатом, о том, что русские люди дают надежду на будущее без цифрового концлагеря, и о своей роли отрицательной героини в сериале «Московский роман».

Я родилась…

В Свиблово.

Сейчас живу…

В районе Садового кольца.

Люблю гулять…

В центре много старинных переулков, еще сохранившихся от старой Москвы. По этим переулочкам и на машине проезжаешь, и пешком идешь — глаз радуется.

По работе судьба меня закидывает в самые разные неизведанные места, не только в Москве, где я никогда раньше не была: как на окраинах, так и в центре. Такая профессия позволяет тебе видеть много интересного.

Нелюбимые районы…

Те, куда далеко добираться на машине, например Волгоградка, где «Амедиа». Необычное место в Москве…

Несколько лет назад у нас была съемка для сериала «Станица» на Первом канале: я с удивлением обнаружила у нас в районе Арбата подземный город. Огромная подземная территория, занимающая весь Арбат. Там потрясающая кирпичная кладка (сейчас так не строят), я видела такую кладку в храмах, в старинных монастырях. Там было темно, и мы ходили с фонариками, с телефонами, но я боялась отходить от места съемок, мало ли что — можно случайно забрести, там много туннелей, целый подземный город. Что это и для чего, как это используется — не знаю…  Мне сказали, что иногда там снимается кино. Я много фотографировала на телефон, а потом он сломался, и у меня ничего не осталось. Моя знакомая, которая преподает архитектуру в институте, тоже заинтересовалась: «Ты мне вышли, мне так интересно. Ведь помимо истории это любопытно еще и с архитектурной точки зрения». Видимо, туда сложно попасть, нужно получать разрешение — я не знаю, как нас туда запустили, этим же занимается администрация группы.

Причем это не катакомбы с низкими потолками, по которым нужно идти пригнувшись, а пятиметровые потолки — огромное пространство, целый город с улицами и переулками, коридорами. Я бы поисследовала, но страшно было отходить от группы. В любом случае все это можно увидеть в сериале «Станица» о событиях в станице Кущевской. Мою героиню бросили в темницу в заключение, и мы снимали это в арбатском подземелье.

В рестораны…

Периодически хожу, и снимаем в ресторанах. Когда рестораны были по QR-кодам, это было грустно, больно и жутко. Сердце кровью обливалось. И мне в любимые рестораны вход был заказан.

Сейчас я снимаюсь в Перми в детском фильме «Многотрудная жизнь Ивана Семенова», а после запланированы съемки в Москве в фильме «Умная Маша», и у меня там сцена в ресторане. Понятно, что это не в павильоне, а в ресторане, и я думала: «Как же снимать, если туда пускают только по QR-кодам». Но выяснилось, что это будет ночная съемка, и эти требования на нас не распространялись. В таких местах всегда стремились снимать ночью, когда нет посетителей, чтобы не пришлось перекрывать ресторан для съемок.

Москвичи отличаются от жителей Перми…

Сумасшедший московский ритм жизни очень отличается от пермского. Отсюда вытекает много всяких черт характера: они неспешные, очень радушные, позитивно настроенные. Мы снимали в частном доме, хозяева принесли со своих садов-огородов клубнику, смородину, малину всей группе. Готовы были все отдать — такое гостеприимство. Они испытывали невероятную радость при встрече.

Я живу в гостинице в лесной зоне, и те женщины, которые тут работают, все время спрашивают: «Что еще сделать?» Такое встречаешь, только отъехав от Москвы. В Москве люди просто привыкли, что у них постоянно кто-то снимается или приезжает кто-то известный. В Москве люди более холодные, сосредоточенные на себе, на своих проблемах, а не на окружающих, не замечают других, более эгоистичны. В Перми я попросила поселить меня в лесной зоне в небольшом отельчике, потому что я не очень люблю жить в центре города, я всегда выбираю малонаселенные гостиницы и чтобы природы было побольше. Здесь устраиваются свадьбы, дни рождения по пятницам и субботам. Это все продолжается до 23.00, иногда до полуночи, и, возвращаясь с работы, я все это застаю. Я вижу, как люди веселятся. Вот в Москве всех рассадили на дистант, все друг друга боятся в связи с пандемией, все шугаются. Уже начинаются психозы, кто в масках, кто без масок — в Москве я все это наблюдала. А здесь я не вижу людей в масках. Кроме нашей группы, никто маски не носит. Местные приезжают на свадьбы и дни рождения семьями, с детьми, гуляют, расслабляются, на пеньках сидят, на качелях качаются. Песню «Белые розы» я не слышала уже 30 лет, а теперь каждые выходные у меня «Белые розы». Для меня это 1990-е годы. Я даже не думала, что эти «Белые розы» вообще еще кто-то слушает. Но, что удивительно, это не вызывает раздражения. Когда я в первый раз услышала, даже подскочила. Сразу ударяешься в ностальгию: а когда это было? Когда у меня дочка родилась. Начинаешь отматывать, вспоминать, когда ты первый раз эти «Белые розы» слышала.

И ты видишь, как люди не боятся заразиться, нет у них здесь этого страха.

Я первый раз в Перми, сошла с трапа самолета, села в машину и первое, что я заметила — нет вышек, которые у нас через каждые сто метров. С этими мегафонами наверху и диким излучением. Для чего они, что это такое…  5G, 6G?..  Мы какие-то облученные, травмированные, все это сказывается на психике. А здесь, в Перми, совершенно другой уклад жизни. Какой был всегда, еще до 2020 года. Я сейчас живу в абсолютные для меня 1990–2000-е — спокойно, размеренно, все ходят без масок, веселятся от души, никто с ума не сходит. Не то что в Италии, где бабушки прекратили общаться со своими внуками от страха, что они как бессимптомные носители могут их заразить. Мне это рассказывали люди, живущие в Италии. Там жесть! И в Лондоне то же самое. У меня там тоже друзья. Это происходит во всей Европе: люди боятся друг с другом общаться. Именно пожилые с внуками. О какой семье тогда может идти речь? Меняется отношение друг к другу — это разрушение семьи. Понятно, что это целенаправленная история: много читаешь, наблюдаешь, анализируешь. Но здесь этого нет. Такое счастье, что Сибирь, Урал не поддались этому психозу. Мне это дало надежду, потому что в Москве мало кто не испытывает депрессняк от всех этих событий. А тут все дает тебе надежду, я им говорю: «Ребят, как здорово, что у вас нет вышек». Они мне отвечают: «Пусть попробуют поставить у нас вышку, мы вообще разнесем тут все!» Русские люди дают надежду, что не будет этого цифрового концлагеря, в который нас всячески пытаются загнать.

За последние десять лет…

Столица вообще очень изменилась. Собянин ее бесконечно усовершенствует. Поначалу это вызывало одобрение, а сейчас понимаешь, почему он этим занимается: бордюрами, освещением (фонариками, светящимися арками — такая безвкусица!). И эти тротуары, которые он меняет раз в полгода. Они выглядят как футбольные поля. Когда ты понимаешь, что все это идет на обогащение Собяниных и компании, то ни о какой радости при виде этого говорить не приходится. Печально и грустно, что вот так разворовывают деньги. У меня возле дома тоже есть парк, но оттуда повырубали много деревьев и застелили резиновым покрытием для детских площадок из б/у покрышек, которые выделяют ядовитые испарения, особенно при жаре за 30. Дышать этим совершенно не полезно. Мне ближе истоптанные дорожки на травке, на которой стояли качели во дворе. Пусть где-то это песок и земля, где-то травка, где-то лужи — мне это ближе, чем резиновые покрытия, из-за которых уничтожаются деревья, а потом высаживаются в каких-то кадках в центре бордюров. Я смотрю на все это — какой-то бред. Что творят с городом? Это вроде как должно быть красиво, но это не красиво, это искусственно. Тем более, если знаешь подноготную, что все это базируется на воровстве, кроме отторжения это ничего не вызывает.

Я скучаю по Москве с улочками, переулочками, травкой, качельками, может, где-то они проржавевшие и не такие яркие…  Еще были скамеечки, на которых сидели бабушки. Правда, мне не всегда нравилось, что они там сидели. Но сейчас ни скамеек, ничего. Какое-то все холодное, неродное.

Сериал «Московский роман»…

Это сага, в которой речь о 1980–1990–2000-х. Приятно, что в нем использовано очень много документальных кадров старой Москвы. Моя героиня ездит на «Жигулях», и меня захлестывают эмоции, когда я вижу эту старую вишневую «девятку», самую крутую машину, которая могла быть на то время. Кадры старой Москвы: эти улицы без пробок, магазины с кассовыми аппаратами, в которых нужно было пробивать вручную. Смотришь и понимаешь — это было совсем в другой эпохе. Даже удивительно, что мое поколение ее застало. А сейчас все электронно оборудовано.

Сериал о любви. Моя героиня тоже к этой любви причастна. У нее гипертрофированная любовь к сыну, из серии «задушу любого». И это все из благих побуждений: у мальчика все должно быть замечательно, на блюдечке с голубой каемочкой.

Сейчас зрители пишут много комментариев в соцсетях, и этот сериал им очень нравится, и даже моя героиня нравится, несмотря на то что она отрицательный персонаж. Раньше смотрели, отрицательный герой или положительный, а сейчас оценивают еще и игру — люди стали разбираться. Мне понравилось, как мне написали: «Как много видела я таких мамаш, которые руководят своими детьми, как заводскими служащими, а уж во времена СССР тем более. Обкрадывали страну, а других учили жить».

Моя героиня — директор магазина «Ткани», а это был дефицит: отрезы доставались из-под полы. Все шили сами. То есть ткань — это был большой бизнес, хотя раньше такого слова не было. Варенки, джинсовка, доставались по блату. Первые кооперативы поднялись именно на том, что шили вещи из джинсовки. Бизнес приходил в страну с конца 1980-х — начала 1990-х. И на примере моей героини мы наблюдаем переход страны от социализма к капитализму. У каждого кооператива была крыша — это же лихие девяностые. Но до этого, в 1980-е, она была просто человеком номер один: директор магазина «Ткани» — это как директор «Елисеевского». У тебя связи, контакты, ты можешь все. Но она, как и директор «Елисеевского», плохо кончила, потому что нельзя воровать, это большой грех — обкрадывать страну. Люди, которые добиваются таких высот, уже людей за людей не считают. А надо оставаться человеком. Люди, пробившиеся из грязи в князи, обычно очень высокомерны. Причем над ней есть начальство, и она перед ним готова ходить на цырлах. Я на этом характере отрывалась по полной. Я таких людей, мягко говоря, не понимаю, поэтому мне доставляет удовольствие играть таких персонажей, чтобы показать всю их сущность. Это карикатура, а не человек.

Режиссер «Московского романа» Ольга Субботина всегда снимала кино. Сейчас многие, кто снимал кино, делают сериалы, и это очень хорошо для сериалов. Она внимательна ко всем деталям этой эпохи: работа с реквизитом, с декорациями, а какие костюмы, какие прически! Мы все перетаскали с блошиных рынков. Мы на моей героине отыгрывались, и получился действительно яркий персонаж — у нее брюлики на каждом пальце. Такие люди никуда не делись, они просто трансформировались, но до сих пор это узнаваемые персонажи. Об этом мне люди как раз и пишут. Сначала они не поняли, хотели, чтобы я сыграла положительную героиню, исходя из хорошего отношения ко мне, а когда они увидели отрицательную тетку, написали мне, что у них какой-то когнитивный диссонанс: этот персонаж — и моя жизненная позиция. Я говорю: «Значит, хорошо сыграла!» И потом зрители стали вспоминать таких же теток, которые любят своих детей ненормальной любовью, взращивают из них эгоистов, которые так же идут по жизни.

Но тут немного другая история — ее сын, которого играет Леша Чадов, оказался умнее, чем его мать, и остался человеком. Он умеет любить, не предавать. А она и предаст, и продаст — все из-за любви к сыну, но и его в конце концов тоже продаст и предаст. А оправдает себя тем, что старается ради него. Чтобы у него были квартира, машина, дача, жена, любовница, бриллианты. Тогда жизнь состоялась. Ничего духовного, ничего внутреннего, только внешняя картинка. А счастья нет. И никто ничего не понимает: все есть, а почему счастья нет? Эти люди не понимают счастья, поэтому не достигают его. Гонятся за эфемерными внешними предметами.

Сериал «Московский роман» можно посмотреть на медиаплатформе «Смотрим».

Фото: ©Ольга Зиновская/Фотобанк Лори