О детстве на Ленинском проспекте, «Золотых мозгах» и брежневских бровях, нелюбви к велодорожкам и о новой выставке «This Is Not a Book» в Образовательном центре ММОМА, где он выступил куратором.

Я родился…

В Москве, на Ленинском проспекте. Недалеко от площади, где стоит памятник Юрию Гагарину. Можно сказать, родился прямо под крылом у «Пингвина» (так памятник зовут аборигены). Мы жили всемером в крохотной квартире, в доме, где тогда располагался Дом обуви.

Сейчас живу…

Большую часть времени я живу в Бразилии или в Лондоне. Когда бываю в Москве, обитаю на Таганке: в переулках около Студии театрального искусства Женовача и так называемой улицы Александра Солженицына (раньше она называлась еще хуже — Большая Коммунистическая). Это очень старое место с сильной энергетикой. Там еще жива та Москва, которую никто из нас не застал — она там и сейчас — с ее кривыми и горбатыми переулками, невероятным ночным светом, настоящими призраками.

Мой любимый московский район…

Вот Таганка, сразу за Садовым.

Люблю гулять…

Вокруг Дворца пионеров на Воробьевых горах. Там прошло мое детство. Я туда в октябре убегал купаться в пруд, мама один раз меня за этим застукала. Мечтал научиться плавать. Совсем недавно открыл для себя Серебряный бор. Я люблю литовскую Прибалтику, и это место стало для меня филиалом Куршской косы. Там невероятные для Москвы сосны и песок, даже воздух совсем другой.

Я фанат «Золотых мозгов» (здание Президиума РАН), это довольно страшное, монструозное архитектурное сооружение, которое в моем детстве превратилось в долгострой. Помню, как смотрел на строительные краны и думал: что же там будет? А теперь я большой, и оно тоже. И мы как бы ровесники. Я могу прийти, посмотреть на эти совершенно уродливые скульптуры, которые напоминают о диких серых временах ранних 1980-х, о периоде застоя, о брежневских бровях, о цыганах, которые тогда ходили по улицам и которых я страшно боялся (был совсем беленький, мне говорили, что цыгане меня утащат, как в песне Новеллы Матвеевой: «посадили на полянку, воспитали как цыганку»). Гулять там люблю, но заходить внутрь не решаюсь. Опасаюсь попасть туда, где был несчастлив — в Советский Союз.

Мне пока не дается любовь к пешеходным зонам, велодорожкам и прочему прекрасному новому московскому образу жизни. Наверное, потому что в голове не сразу укладываются новшества, связанные с властью, которая тебе не симпатична. Хотя в целом новая Москва выглядит отлично. И, рассказывая о ней иностранцам, я как будто бы горжусь. Тут, видимо, сработает дубайский синдром. Вот увидите: лет через пятьдесят Дубай будет секси для всех. А пока он такой только для тех, кто приезжает туда из еще бóльшей пустыни. Копии Венеции и Кремля ведь не нужны, когда рядом оригиналы. То же самое было и с Санкт-Петербургом лет триста назад. Богатый русский царь-варвар позвал главных архитекторов мира, и они построили копии того, что ему нравилось. Через пару десятков лет на Дубай будут смотреть как на памятник своему времени — к тому моменту и я полюблю эту новую удобную и красивую Москву.

В ресторанах и барах…

Я не пью, поэтому в бары не хожу, только если хочу посидеть рядом с выпивающими друзьями. Тогда это может быть «32.05». Тем более, там прошли мои отроческие годы. Около 1994 года мы все оттопыривались в клубе «Эрмитаж» у Светы Виккерс. Что касается ресторанов, я часто сижу и работаю во Fresh в Ермолаевском переулке, мне там уютно. Я вегетарианец, а еще у меня аллергия на многие продукты. И это место почти целиком мне подходит, редкий случай!

Давно мечтаю съездить, но никак не получается…

Я бы очень хотел погулять в районе Крылатских холмов и Хорошево-Мневников. Мне кажется, там какие-то склоны, луга, пейзажи. Даже деревенские дома еще недавно стояли, так ведь?

Всегда хотел потеряться в районе Лосиного острова. Там же настоящий лес. Хочется увидеть в Москве диких зверей. В моем другом родном городе — Рио-де-Жанейро — раздолье дикой фауны: от туканов и броненосцев (в Бразилии их зовут «tatu») до дюжины пород обезьян. И это прямо в городе. Порой они лезут ко мне домой, я им рад.

Как ни странно, не хотел бы вернуться на Ленинский проспект — туда, где я жил до шести лет. В детстве категорически не желал переезжать в Сокольники, папа говорил: «Там в ванне голубая вода». И первые два года каждый месяц ездил обратно на Ленинский, стоял под дверью и плакал. Тоска была нестерпимой. Только недавно Ленинский перестал мне сниться.

Мое отношение к Москве менялось…

Лет пятнадцать назад мы с мамой, писателем Людмилой Петрушевской, ехали в такси мимо высотки на Котельнической набережной. Она сказала: «Посмотри, какой уродливый дом. Все в нем нехорошо. Вся боль этого времени и вся некрасивость». Я посмотрел и согласился. А лет пять назад мы снова проезжали мимо этого же здания. И мама произнесла: «Посмотри, как все-таки красиво!» Вот так со временем меняется взгляд человека на архитектуру и город.

Если не Москва, то…

Мой самый любимый на свете город — Сан-Паулу. Или Павлик, как я его называю. Это город, в котором в воздухе разлита тревога. И тревога эта сладостная. Мне там любо и дорого буквально все: от бездомных в центре (я вообще-то считаю, что в прошлой жизни сам был бездомным в центре Павлика) до безвкусной роскоши. От улицы Аугуста с ее смесью художников, бичей и богачей до парка Трианон, по углам которого — самые красивые на свете мужчины-хастлеры. В Сан-Паулу самые классные и странные музеи на свете. Самые опасные приключения. Самые талантливые хипстеры. Самая классная контркультура.

В Москве лучше, чем в Нью-Йорке, Лондоне, Париже или Берлине…

В Москве гораздо лучше сервис. В ресторанах или отелях Лондона, Парижа или Берлина работающие там люди в основном делают одолжение и все ждут, когда же закончится их смена. В свободном обществе прислуживание не свойственно человеку, оно угнетает. В России общество несвободное, да и в Бразилии тоже, поэтому и там, и там сервис на высоком уровне. Люди целиком отдаются работе и забывают о себе. С точки зрения гуманизма — это катастрофа. С точки зрения удобства клиента — волшебно.

Москва никогда не спит. И этим она мне нравится. Люди идут на ужин в девять вечера, в Амстердаме рестораны в это время уже закрываются.

Мне не нравится…

В Москве не хватает простоты. Это касается дизайна общественных пространств: их создают как будто они макеты, все полированное, сделанное в подражание. Это пройдет лет через десять —  когда люди поймут, что необязательно все время настойчиво делать маленький Дубай или недо-Лондон — нужно научиться любоваться своим собственным, драным и пахнущим, и из него делать красоту. Еще Москве очень не хватает территориальных землячеств —  этнических районов. Хорошо, что Марьина Роща стала еврейской — это было неожиданно и классно. Но, на мой взгляд, должны возникнуть и татарский район, и какая-нибудь экспатская слобода, и живописная окраина, где будут селиться люди из Центральной Азии со своей кухней, своими школами и привычками. Отсутствие Little India и Чайна-тауна, на самом деле, большая проблема, которая стерилизует город и определяет московскую ксенофобию —  то, что больше всего меня угнетает в русских людях, отчего мне хочется считать себя бразильцем.

Вообще, Москву я больше ненавижу, чем люблю. Когда приезжаю сюда, не могу лечь спать раньше трех часов ночи. Кажется, что тону в серой мгле. Быстро перестаю улыбаться и уступать людям дорогу. Но эта нелюбовь не отменяет мистической памяти о детстве и размоченного в чае печенья «Мадлен», как у Пруста.

Но вообще-то, если честно, в последние полтора года здесь у меня живет любимый человек. Поэтому начинается новая эпоха отношений с этим моим родным городом.

Выставка «This Is Not a Book»…

Наша выставка лаконична и проста. Ее задачей было уловить примету времени, посадить эту птицу в золотую клетку. Приметой оказался Дима Волков с его очень искренним и натуралистическим собиранием искусства. В его коллекции — редкие и даже прижизненные издания трактатов великих философов XVII-XX веков и работы современных художников из России: Андрея Бартенева, Дмитрия Гутова, Владимира Дубосарского и Александра Виноградова, Константина Звездочетова, Павла Пепперштейна, Виктора Пивоварова и других, не менее прекрасных. Их вещи мы покажем на выставке, связав философию и искусство — два медиума человеческой мудрости.

Волкову удалось то, что не удавалось никому, может, со времен Щукина. Он собирает не из соображений инвестиций и украшательства, в основе его коллекции — искренний собирательский зуд. Старинные толстые фолианты и местами очень лихие манифесты совриска на этой выставке строят доселе не возведенные мосты.

Этот проект мы делаем в ММОМА — музее, рассеявшемся по многим адресам в центре Москвы. Мне нравится, что у них происходит в Ермолаевском переулке: это очень правильное решение — превратить не слишком удобное с точки зрения музейной архитектуры здание в образовательный центр. В сегодняшнем мире музей — место, где можно и нужно учиться: не возвращаясь на одну и ту же выставку, а встречаясь с людьми, способными говорить об искусстве, практиковать искусство, осуждать его или возвеличивать. Сейчас мы с ММОМА обсуждаем мою будущую ретроспективу, которую планируем на 2022 год, и мне очень нравится этот наш замысел.

Выставка «This Is Not a Book: коллекция Дмитрия Волкова. История о человеке, его искусстве и библиотеке» будет открыта в Образовательном центре ММОМА (Ермолаевский переулок, 17) с 28 ноября 2019 г. по 26 января 2020 г. Вход свободный.