У Грауэрмана, как и многие москвичи…

В той же самой квартире, в которой родилась еще моя мама, в Мансуровском переулке, иногда мне кажется это странным.

Как раз тут и гуляю. Лучше прогулки, чем по московским переулкам, я и не знаю. Может быть, есть что-то еще, но мне это неведомо, я городской человек. Ностальгирующий урбанист, как Добужинский. Для меня дворы, подъезды, стены, рисунки на них — это родная Москва. Поэтому я и люблю гулять вокруг Мансуровского эпицентра, распространяясь до Арбата или вниз к Зачатьевскому монастырю. Когда была собака, это было вполне регулярно, а сейчас соответствует моему настроению. Иногда спонтанно: я должен выйти и пройти через знакомые арки, а раньше еще были проходные подъезды, но, увы, они уже давно закрыты. Через них можно было перейти из одного переулка в другой, и это было одной из достопримечательностей, которую я показывал всем приезжим друзьям-иностранцам. Я водил их по этим переулкам, рассказывая о своем детстве и о людях, которые приходят в голову в этих местах, а их бесчисленное множество.

Первой собакой был колли. Мне его подарили, когда мне было 13, и он прожил 14 лет. Был всеобщим любимцем — большой серьезный пес, для колли удивительно не истеричный, ходил со мной без поводка по этим переулкам и дворам до Гоголевского и дальше по бульварам. Он был таким патриархом района.

А потом был замечательный лабрадор.

Может быть, у меня есть нелюбимые районы, из тех, в которых я не бываю, но мне все равно — не бываю и ладно. А вот из тех мест, которое нельзя избежать в своих маршрутах, — это Калининский. Новый Арбат. Я его ненавижу за его ветер, за его отражение состояния страны: то там казино, то проститутки, то какие-то отвратительные рестораны. Теперь там широченные тротуары, застроенные идиотскими, непонятно кому нужными лавочками и киосками. Он стабильно плох. Он постоянно изменяется, отражая действительность, как лакмусовая бумажка. Если бы не Дом книги, стер бы с лица Москвы.

Бываю. Для меня это общение и друзья больше, чем еда, поэтому я бываю в ресторанах, в которых могу встретить себе подобных. Это были «Жан-Жаки», потом «Дом 12», потом великая голливудская мечта — собственный бар «Перелетный кабак». Свой выставочный проект в нем я закрыл в январе и больше не имею к нему отношения. «Кабак» будет перепрофилироваться под винный магазин, а пока в связи с эпидемией закрыт.

Наверное, есть, но я о нем не знаю.

Москва и москвичи стали существенно быстрее и напряженнее жителей других русских городов.

Для меня это мои друзья. Также есть удобство, связанное с пониманием того, как все устроено, и есть удобства-рудименты — ночные рестораны и магазины.

Ограничения бескультурных и безнравственных вторжений властей и инвесторов в культурную, архитектурную и прочую жизнь. Мне не хватает запрета на бездумное и хищническое использование нашего города без согласования с москвичами. Ну и еще не хватает москвичей.

Дела идут бурно: получается, что я работаю по 20 часов в сутки. И есть ради чего: многие живут благодаря продажам в этой группе, но помимо этого для художников безумно важно новое сообщество, единение — благодаря ему они чувствуют востребованность, они работают специально для того, чтобы выставить свои новые произведения, а еще многие пересматривают архивы и показывают старые работы. Причем некоторые делают это совершенно альтруистично, как, например, Айдан или Тася Короткова, они продают свои работы существенно дешевле их реальной стоимости, делают это сознательно, это не демпинг, это помощь. Они продают для того, чтобы купить работы своих друзей. В последнее время включились многие галеристы, что очень приятно, они понимают важность этого общения сейчас, и у них есть много материала, который они могут предложить. И в то же время они стали покупать. Короче говоря, рынок жив, просто он живет на этом уровне цен, а когда все вернется на круги своя, я надеюсь, что помимо того, что воскреснет рынок крупных, фундаментальных вещей, еще и сохранится зародившийся живой и веселый пул новых коллекционеров и художников, возникший под знаком «Шара и Креста».