О необходимости избирать законодательную, исполнительную и судебную городские власти и о том, зачем ленивому человеку вообще выходить из дома.

Я родился…

В деревне Холочье Гомельской области Белоруссии в семье учителей.

Сейчас живу…

В Москве. С детства мне казалось, что есть где-то на земле Главное место. Мне казалось, я поднимаю на эту гору свою жизнь, как Сизиф свой камень. Может быть, я так и не определял это место в своих мечтаниях, но они были устремлены, конечно, туда, где все самое-самое…  То, к чему все направлено — в словах, мыслях, чувствах. Это сейчас мне кажется, что могу жить и на необитаемом острове. А тогда думал о Москве как о единственном месте для жизни. А где же еще?

Люблю гулять в Москве…

Рядом с домом. Это Братцевский парк, Сходненский ковш — все-таки природа, без которой мне не обойтись. Я ведь вырос в деревне. Но часто думаю о бульварах — Тверском, Страстном, Петровском. Я там жил во время студенчества и сейчас гуляю там по памяти.

Мой любимый район…

Центр с его бульварами.

Мой нелюбимый район…

Такого нет. Хотя промзоны, конечно, не могут вызвать доброго чувства.

В ресторанах…

Я не завсегдатай ресторанов. Как правило, ходим туда с женой по какому-нибудь случаю или для встречи с друзьями и всегда спрашиваем младшего сына, куда он посоветует пойти. Есть много хороших, мне нравятся с некоторым излишеством вкуса — «Пушкинъ», например.

Место в Москве, в которое все время собираюсь, но никак не могу доехать…

Царицыно. Это какое-то наваждение — столько раз намечал туда поехать, и всегда что-то этому мешало. Такая шутка обстоятельств. Наверное, там мне очень понравится, раз так происходит. Представить трудно: я в Москве сорок лет и ни разу не был в Царицыно!

Главное отличие москвичей от жителей других городов…

Нет-нет, я не буду заниматься типизацией. Это несправедливо по отношению к отдельному человеку. Все разные, а я стану мазать одной краской. Но все-таки…  Мне кажется, «чистых» москвичей нет. Ну, может быть, Иван Калита. Я знал много значительных, знаменитых, даже великих людей-москвичей. И ни одного «чистого»! Все приехавшие. И Владимир Маканин, на семинаре которого я учился в Литинституте, и Игорь Виноградов, у которого я работал в журнале «Континент», и Евгений Сидоров, который был ректором Литинститута, когда я там учился, и великий ученый Вячеслав Всеволодович Иванов, с которым посчастливилось общаться. Вячеслав Всеволодович, правда, родился в Москве, но часто рассказывал, как его отец приехал из Сибири в нагольном полушубке. Все они привезли в Москву что-то свое и взяли себе что-то от нее. Стали приезжими москвичами. По-моему, это главный градообразующий принцип Москвы. Мой дедушка, когда в двадцатые годы проезжал через Москву по пути на Дальний Восток, несколько суток ходил по городу, по всем известным местам, по музеям — потерял покой и сон. Главное его впечатление: в Москве, в ее камнях запечатлелись тысячи и тысячи жизней. Наша страна широка и довольно пустынна и при этом страшно центростремительна. Из ее необозримых просторов текут в Москву живые ручейки. Поэтому все москвичи не только москвичи, но и приезжие. Оттуда, из необъятных просторов.

В Москве лучше, чем в мировых столицах: Нью-Йорке, Берлине, Париже, Лондоне…

Здесь мой дом.

В Москве за последнее десятилетие изменилось…

Такой же вопрос можно было задавать после нашествия Наполеона, после пожара. Но, я надеюсь, Москва все перемелет, переживет. Как и всегда.

Хочу изменить в Москве…

Власть. Я хочу, чтобы ее можно было избирать. Законодательную, исполнительную, судебную. За этим должна следить неусыпно свободная журналистика — четвертая власть. Всего этого, к сожалению, нет.

Если не Москва, то…

Бонн. Там живет и работает мой старший сын. Я знаю и люблю этот город. Тем более что совсем рядом Париж, который я особенно люблю, Амстердам и много-много чего еще…  Весь мир.

Меня можно чаще всего застать кроме дома…

Половину недели я живу на даче в Подмосковье, половину — в Москве. И в Москве обязательно ходим с женой куда-нибудь: в музей, на новую выставку, в театр, в консерваторию. Я ленивый человек, мне приятно сидеть дома и думать о своем. Это называется — работать. Но когда выхожу куда-нибудь, то возвращаюсь счастливым — не потому, что все это закончилось, а потому, что наполнен новыми впечатлениями и, как следствие, новыми чувствами. Надо тормошить себя. Без новых впечатлений можно закиснуть, особенно во взрослом возрасте. Знаете, чем взрослый отличается от ребенка? Внучка, узнав, что у меня скоро день рождения, спросила: «Дедушка, а сколько раз тебе еще надо до него поспать?» Для нее день рождения — радость и событие, а я радость и событие должен создавать себе самостоятельно.

Обычно пишу…

Я пишу всегда, потому что думаю всегда, а записываю лишь вечером, даже ночью, когда остаюсь один в этом мире — в тишине и покое.

Два писателя в семье…

Это счастье. Моя Таня меня понимает лучше, чем я сам. Когда я на даче ночью с готовой фразой для хвастовства или неуклюжей для проверки и для совета не один раз сбегаю по скрипучей лестнице из своего мансардного кабинета вниз, где она уже отдыхает после дневной работы, потому что пишет днем, — это звездные секунды моей жизни.

Моя новая книга…

Роман «Холочье», который недавно написан, лежит в издательстве АСТ и, надеюсь, скоро будет опубликован. Холочье — это название деревни, в которой прошло мое детство. Мне кажется, я нашел в этой книге странную форму, что-то вроде рисунка на стене пещеры, своего рода феноменологию. Она — сплошная метафора, запись чувственного опыта человека. В ее первой части тридцать три главы, каждая из которых описывает одно какое-то сильное чувство из детства или юности. А вторая часть — это истории жизни моего дедушки и моей мамы, то есть своего рода объяснение, откуда появились чувства первой части.

Книга, которую я пишу сейчас, называется «Она», это моя душа. Точнее, душа моего героя. В современной Москве, современной России ему оказалось не выжить, он не выдержал лжи и уехал на свою родину — в пустую деревню, выселенную после Чернобыльской катастрофы. Даже радиация оказалась не такой страшной, как ложь. Спасает его в этом путешествии и в пространстве, и во времени она — его Она.

Фото: из личного архива Владимира Сотникова