Это мой город: режиссер Павел Мирзоев
О прогуливании школы в кинотеатрах, о необъяснимой нелюбви к проспекту Мира, об исчезновении культуры интеллигентного московского кабака и о выходе фильма «Блондинка».
Я родился…
В Москве на окраине, на «Щелковской», но про этот район почти ничего не помню. Мы оттуда уехали, когда мне было четыре. Все сознательное детство провел на Сретенском бульваре, в длиннющей коммуналке, про которую даже снял анимадок «Как мы жили в коммуналке». Потом было много разных адресов, но всегда только Москва — больше нескольких месяцев нигде не жил.
Сейчас живу…
На Ленинском проспекте. Моя семья разрослась, и родная двушка в Леонтьевском переулке (это между Тверской и Большой Никитской) стала нам тесна.
Люблю гулять…
Когда-то моими местами прогулок были кинотеатры. Все, какие есть в Москве. Мы с товарищами сбегали с уроков и ехали куда угодно, на любую окраину, и там проводили целый день в ожидании нужного сеанса. В таких отдаленных от центра кинотеатрах иногда показывали полузапрещенные старые фильмы. Так я посмотрел «Семь самураев», «Тридцать три», «Андрея Рублева» и еще кучу всего. Особым шиком было найти рядом с кинотеатром какой-нибудь пруд и хорошенько в нем искупаться. Но это было давно… Сейчас мне нравится гулять там, где есть какие-то остатки атмосферы старой Москвы: Бауманская, Плющиха, Замоскворечье.
Мой любимый район…
Сретенка. От переулков и до Китай-города. В детстве это был очень демократичный район — в основном коммуналки и остатки большого татарского комьюнити, которое исторически здесь располагалось. Много дрались, играли в футбол и лазили по стройкам: конец 1980-х — время замороженных архитектурных проектов. Любовь к этому району отозвалась потом в фильме «Как я стал… ». Мы долго не могли найти плиту, под которой наш главный герой слышит эльфов. Я что-то рассказывал оператору и художнику, махал руками, пока Алишер не сказал: «Вы, Павел Владимирович, про какой-то конкретный район рассказываете, где это все?» И я понял, что говорю о сретенских переулках. Рванули туда, и через полчаса мы с Алишером стояли на нужной плите между Большим Головиным и Последним переулком.
Мой нелюбимый район…
Почему-то не люблю проспект Мира и все, что вокруг. Почему — не знаю.
В ресторанах…
Куда-то ушла культура интеллигентного московского кабака, где можно и рюмку водки выпить под правильную закуску, и послушать, как Лев Семенович Рубинштейн военные песни поет, и с умными незнакомцами лясы поточить. «Маяк» закрылся. «Жан-Жак» закрылся («Жан-Жак» работает. — «Москвич Mag»). «Дети райка» закрылись. Теперь и «Дом 12» прикинулся греческим рестораном. Москва обуржуазилась. В дорогих заведениях под Европу на Малой Бронной я чувствую себя неуютно. Еще несколько лет назад был волшебный треугольник: от Большой Никитской вниз по Калашному или Кисловскому к Воздвиженке и обратно наверх по Суворовскому. Наверху — старорежимные рюмочная и шашлычная, и вниз — через «Маяк» к «Жан-Жаку». По этому треугольнику можно было шататься бесконечно — пока денег хватит. Все это закрыто и аналогов что-то не видно. Подскажите!
Место в Москве, в которое все время собираюсь, но никак не могу доехать…
Северное Чертаново. Может, по «Притяжению» Федора Бондарчука вы помните эти советские человейники нереального размера и архитектуры. Мне кажется, когда я там окажусь, то придумаю новый фильм.
Главное отличие москвичей от жителей других городов…
Люди не делятся по городам. Они везде хорошие и плохие, интересные и скучные, добрые и злые.
В Москве лучше, чем в Нью-Йорке, Берлине, Париже, Лондоне…
В Москве точно чище, чем в упомянутых городах.
В Москве за последнее десятилетие изменилось…
Мне не нравятся платные парковки в центре, вернее, даже не сами парковки, а их цена. Эта цена — запретительная. Почему даже в выходные нужно заплатить несколько тысяч, чтобы погулять три-четыре часа по центру? Еще сильно раздражает и даже пугает самокатное и велосипедное движение по тротуарам. Дайте пешеходам перемещаться по городу спокойно!
Нравится, что в городе безопасно. И цифровые услуги — очень просто и удобно записать ребенка в детсад или получить нужный документ.
Мне не хватает в Москве…
Старого Музея кино. Это было особое место. Там собирались киноманы со всего города, будущие режиссеры, актеры, сценаристы… Все поколение кинематографистов, кому сейчас 40–50 лет, оттуда, из Музея кино Наума Клеймана на Пресне… Строго говоря, это был не музей, это была синематека — одновременно шло пять-шесть показов, каждый уникальный. Мы перемещались между залами, сидели в кафе, курили, часто ничего не заказывая — денег не было, и бесконечно рассуждали о том, какое будем делать кино. Кто-то приходил и кричал: в таком-то зале показывают Годара! Мы бросали свои столики и неслись смотреть. Перед показами часто выступал Клейман. Приходили старые мастера и что-то рассказывали. В общем, почти бесплатная киношкола высочайшего уровня. Нынешний Музей кино на задворках ВДНХ как музей, наверное, неплох, но к той атмосфере отношения не имеет.
Если не Москва, то…
Нью-Йорк, правда, я там не был лет двадцать… Во мне намешана куча кровей, и, наверное, поэтому мне нравятся города-вавилоны, в которых сталкиваются разные культуры, стили и настроения. И Москва, и Нью-Йорк из таких.
В Москве меня можно чаще всего застать кроме работы и дома…
В автобусе Е10, который едет от Ленинского в центр и обратно. Я по натуре домосед и не бываю нигде, ради того чтобы бывать.
О планах…
В конце ноября в прокат выходит моя «Блондинка» — это по Александру Володину. С Женей Цыгановым и Дашей Жовнер в главных ролях. Володин был человек питерский или даже скорее ленинградский, и фильм мы снимали в Петербурге. В Москве сейчас снимать трудно — фактуры стали очень неживые, а в Питере, куда камеру не повернешь — везде хорошо. Но фильм, конечно, не об этом. Он о том, как трудно жить с человеком, который тебя не любит, не слышит. Знакомая многим женщинам ситуация — поверить в творческого мужчину, отдать ему жизнь без остатка, а взамен получить холод и побег! Володин был мастер рассказывать такие истории смешно и грустно. Надеюсь, и у нас так получилось. Приходите в кино!
Фото: предоставлено пресс-службой Сapella Film