О причине своего приезда в Москву, о мистике этого города и о том, что его роднит с черепахой.

Я родился…

Я с Дона.

В этой фразе все, не так ли?

Тут и степной ветер в разинских кудрях.

Тут и Шолохов, на Нобелевской церемонии в свою честь щиплющий венценосный зад скандинавского монарха.

Тут и акации — они важны по многим причинам. Во-первых, когда рожок акации высыхает, это идеальный шейкер для босса-новы. Во-вторых, семя акации в бриллиантовом деле и принято считать каратом.

Вот интересно: Дон-батюшка рано или поздно наносит все лучшее на берег Москвы-реки. От Разина до Шолохова. С разным, правда, результатом.

А вот акации не отдал. Не растут они в Москве.

Со всеми этими акациями в душе сорок лет назад я и оказался в Москве.

Вопрос: а чего, собственно, оказался? Москва, как известно, не Резиновск.

Ответов два.

Первый: не мог не оказаться. Дело у меня к Москве имелось. В тени донских акаций его тогда было не сделать.

Второй попроще: а Бог его знает, как оказался. Повезло. Господь управил.

Выбирайте любой вариант, оба верны. Более того, много раз убеждался: Москва так все устраивает, что оба варианта тесно связаны между собой. То есть, ежели у кого к ней дело, да притом явно стоящее, человеку начинает страшно везти. То есть все пучком у чертяки. Прямо зла не хватает.

И наоборот. Кто-то чудо что такое, но вслед за Марфушенькой из «Морозко» хочет жениха с приданым, да поскорее. Вот он-то в конце концов и канючит про «злой и беспощадный город», клянча в долг портвейн.

И опять вопрос: а как это Москва узнает, у кого какое к ней дело?

Ответ: а через москвичей.

Не правда ли, просто? Но не всем ведь приходит в голову представлять Москву одушевленным существом, этаким лемовским Солярисом с пятнадцатью миллионами пар глаз и ушей. И этими-то глазами и ушами Москва ежесекундно вслушивается и всматривается в нас.

Бывает, что какой-то парой глаз и подмигивает.

Вот, например, как.

Моя первая московская девушка жила на Пресне.

— Тебе это пригодится, — подмигнула она и вручила мне книжку В. П. Сытина «Из истории московских улиц» 1947 года издания. Каждые выходные я клал эту бесценную книжку под мышку и наматывал километры по дворикам и переулкам, читая истории каждого дома.

Среди них была и такая. По версии Сытина, название «Пресня» происходит не от «пресная речка», хотя она там и течет. Это сокращение слова «приездня». Именно тут стояли в заставе казаки (ага!), и именно здесь любой приезжий должен был дать им ответ, что он привез в Москву и что собирается делать перед лицом светлого князя Московского.

Ну чем не Солярис? Фантастическая красавица с Пресни, Сытин и «приездня», да как вовремя — в двадцать лет, когда все только начинается, когда хрящи еще не закоснели, а барабанные перепонки еще улавливают каждый звук!

По сей день я чувствую внимание Соляриса. И хотя помимо пятнадцати миллионов пар его глаз и ушей ко мне сегодня обращены его руки с ручками для автографов и айфонами для селфи, я по-прежнему ежедневно отвечаю на вопрос казаков с Приездни: что это я тут делаю перед лицом светлого князя Московского?

Сейчас я живу…

Внутри себя.

Что роднит меня с черепахой.

Так было не всегда. Когда-то мой скелет находился внутри, а всей остальной частью своего существа я был обращен наружу. Потому что снаружи черпал энергию. Москва кормила меня встречами, впечатлениями, жизненными уроками. Одним словом, своей исполинской энергией.

Энергией были пища, информация и тестостерон.

— А деньги? — спросите вы.

Я ведь сказал «пища». Все заработанные деньги я проедал до цента. Необязательно ртом. Необязательно своим.

Сегодня мне шестьдесят, и я черепаха.

Моя жизнь происходит глубоко внутри меня, а миру явлен мой скелет. Вы, конечно, его видели, ведь черепаховый панцирь способен украсить все что угодно, от волос содержанки до глянцевого журнала в ее руках. Мой панцирь — трехэтажный особняк на Рублевке с фонтаном во дворе, вот он и украшает регулярно глянцевые журналы.

Но суть его не в фонтане, фонтан просто для красоты. Суть в том, что это «маленькая Вселенная внутри большой» (Ольга Арефьева). Ее отличие в том, что создалась она не в результате Большого взрыва, а в результате Большой любви. Маркес и Чарли Чаплин, Хармс и Джон Леннон, Рахманинов и Филипп Жанти обитают в ней рядом с тремя нашими детьми, пронизывая эту рукотворную Вселенную живительными вибрациями. Именно они и выплескиваются на экран Первого канала, когда я по субботам прихожу на работу в Останкино.

На этом жизненном этапе Москва уже вправе требовать от меня выдачи. Сколько можно кормить встречами, впечатлениями, жизненными уроками? Пора получать взамен. Вот и выдаю изнутри панциря наружу все, чем богат, для следующих москвичей.

Хоть бы даже в эту секунду.

Люблю гулять…

От Арбата до Патриков ночью в июле.

Надеюсь, я достаточно сказал для тех, кто понимает.

Любимый район…

Арбат, конечно.

Но чтобы придать этому ответу наукообразие, позвольте изложить любопытную теорию, вычитанную мною в одной из газетенок для воскресных дачников. Якобы ученые выяснили, что магнитное поле Земли имеет свои оси, и они складываются по форме в иерархию треугольников. Именно на их вершинах располагаются самые влиятельные центры мира — Париж, Лондон, Нью-Йорк…  И Москва, конечно, тоже.

Но если увеличивать масштаб, можно легко дойти и до иерархии магнитных треугольников в рамках собственно Москвы. Мы вправе предположить, что на их вершинах и ребрах находятся самые влиятельные точки города. Так, Кремль ведь треугольник. Надо думать, основной и градообразующий. Один Кремль вверх — и пожалуйста вам Пушкинская площадь. Один Кремль вправо — и Арбат. От него до Патриков тоже один Кремль. И так далее. Правда это или нет, не мне судить. Но история получается занятная.

Главное, очень хочется быть посвященным в московскую мистику. Недаром ведь поколения москвичей и гостей столицы проходят маршрутом Ивана Бездомного из булгаковской саги. Дай нам волю, мы еще делали бы это со свечой и иконой.

Но Арбат — моя столица. В раннем детстве я слышал это название от отца, истового поклонника Окуджавы. И надо же такому случиться, в зрелости я много лет прожил именно на Арбате. Но мои арбатские истории — тема отдельного текста.

Всегда собирался посетить в Москве, но никак не получается…

И вновь глоток московской мистики.

Много лет назад от молодых архитекторов я услышал следующую баечку.

Якобы Дворец Советов Иофана со стометровой статуей Ильича так и не был построен, но отдельные заготовки уже делались. В частности, в голове Ленина должна была располагаться многоэтажная библиотека, и она была изготовлена.

Началась война, и стальные конструкции исполинского дворца пошли на металл для фронта, а библиотеку-голову расплавлять не решились. Вот она и стоит где-то в районе мосфильмовских улиц, там теперь учреждение, и народ каждое утро входит в рот Ильичу, чтобы вечером из него отрыгнуться в метро.

Всю жизнь я мечтаю добраться до этой головы, и все некогда.

Может быть, вы попробуете?

Мое отношение к Москве…

Не менялось. Оно сродни религиозному.

В самом деле, есть два типа мировоззрения — мистическое и религиозное. Оба признают существование Бога. Но мистическое думает, что бы у Бога выклянчить — снять порчу или венец безбрачия, например. Религиозное же занято вопросом, что бы такое сделать для промысла Святого Духа на Земле.

Именно это последнее мировоззрение только и должно присутствовать в отношении с Москвой. Результат приходит не скоро. Но неотвратимо.

На мой public talk с Дмитрием Быковым в «Гоголь-центре»…

Нужно идти затем, чтобы посмотреть на Быкова в действии.

«Чем выше существо, тем длиннее его детство». Быков — лучшая иллюстрация этой честертоновской максимы.

Вот уже тридцать лет я зарабатываю на жизнь тем, что общаюсь с людьми. Спросите меня, кому я сам заплатил бы за общение с собой, и я отвечу: Быкову. К счастью, все эти тридцать лет он делает это для меня совершенно бесплатно.

Что же такого ценного в этом общении?

Как-то мне пришлось поучаствовать в телевизионном ток-шоу по теме «Зачем нам нужны книжки стопятидесятилетней давности?». Милейший человек восемнадцати лет от роду утверждал, что ни за чем. Если я понял его правильно, главный девиз сегодня — жизненный успех любой ценой,  для этого менее всего важны истории давно отживших людей в давно неактуальных обстоятельствах, что и составляет массив классической русской литературы.

Вот этого молодого человека я прежде всего пригласил бы на свой public talk в «Гоголь-центр». Берусь заявить: судьба человека, успешная или нет — результат общения с другими людьми. Из которых кто-то начальник, от кого зависит продвижение по службе, кто-то жена, а кто-то дети. Самых высоких успехов достигнет человек, который научится быковскому мастерству общения. И в основе его все то, что современный человек может вычитать в русской классике. Заметьте: именно вычитать, а не просто прочесть, хотя широта эрудиции Дмитрия Быкова поражала во все времена.

Именно не широтой, а глубиной ее я надеюсь восхититься в «Гоголь-центре».

Если жизнь человека можно уподобить пути, книжка — маршрутная карта. Идти все равно придется самому. Но чтобы знать козьи тропы, послушайте Быкова в «Гоголь-центре».

«Гоголь-центр», 14 июля в 16.00. Дмитрий Дибров + Дмитрий Быков. «Антропология 2.0». Public talk в рамках лектория «Прямая речь»

Фото: пресс-служба лектория «Прямая речь»