О магическом состоянии восторга от сталинских высоток и о планах в МХАТ им. Горького.

Я родился…

По паспорту я родился в селе Ильинка Скопинского района Рязанской области. Но если уж быть точным, то в Скопинском роддоме. Такой маленький городок в Рязанской области, где родились и проживали многие замечательные личности, например композитор Новиков, философ Хоружий, кинорежиссер Лукинский и политик Сурков.

Сейчас живу…

Я живу в деревне, в керженских лесах, на границе Керженского заповедника. В деревне, где рядом живут еще пять людей, и вокруг — леса. И даже толковой дороги нет, что меня вполне устраивает. Почему я там живу? Наверное, потому что нужна в этом безумном-безумном мире возможность остановиться и отдышаться.

Гулять в Москве…

В Москве я живу в арбатских двориках: не в своем, конечно, жилье, на которое у меня нет никаких средств и едва ли когда-нибудь будут. Я живу в арбатских двориках, и как провинциала меня это очень сильно вдохновляет. Потому что для меня подобное место проживания всегда было чем-то немыслимым. Для мальчика из рязанской деревни удивительно жить рядом с домами, где жила Цветаева, где жил Бальмонт, где жил Долматовский, где жил Луконин — поэты советские и поэты Серебряного века. А чуть дальше пройдешь — Лев Толстой встретится тебе. Или Булат Шалвович Окуджава, не вызывающий у меня, впрочем, теплых чувств: но тоже история. Или арка Цоя. Или памятник Пушкину. И все это вечерами я обхожу, трогаю, любуюсь, восхищаюсь. У меня есть замечательные товарищи, живут в Париже, они по одной линии наследники писателя Бориса Зайцева, с другой стороны — Соллогуба, с третьей — Волконские, с четвертой — Лопухины, то есть потомки первой волны эмиграции, аристократы из аристократов. Я однажды к ним приехал, рассказал, где я живу, они говорят: «А у нас там был родовой семейный дом». Меня это рассмешило: вот, мол, мы, крестьяне, обжили ваши переулочки. Они не рассердились, замечу. Вместе со мной посмеялись.

Я в ту же церковь хожу, куда их дальние предки ходили. Прошу мира всем и навек.

Мой любимый район в Москве…

Арбат — это и есть мой любимый район в Москве. И вообще Москву я до сих пор продолжаю для себя открывать. Вот я недавно был в Театре на Таганке и другими глазами увидел этот район, хотя был здесь тысячу раз. А тут я вдруг увидел район изнутри: из окон, в которые смотрел Высоцкий, увидел храм Никольский, который не закрывался даже в советские времена, все это на меня произвело совершенно невероятное впечатление.

Я, как слепец, брожу по Москве. Раньше я приезжал в Москву проезжим туристом и никогда не мог остановиться взглядом на чем-то определенном. Жил в нацбольском бункере на Фрунзенской и курсировал мимо Министерства обороны и обратно.

А сейчас стал как-то иначе воспринимать город. Через внешний вид, запахи, вкусы, я даже увидел, как все это меняется в зависимости от погоды — вот мой арбатский дворик, вот мой Пушкин, вот мой храм у дома.

Мой нелюбимый район в Москве…

Да нет таких, все мне нравится. Я же и в Бутово у друзей обитался, и в Химках, и все аэропорты московские мне знакомы. Я не люблю только памятник Калашникову разве что. Но зато я могу остановиться у здания МИДа и бесконечно рассматривать: меня эти сталинские высотки вводят в магическое состояние восторга.

Бываю в ресторанах…

В «Волне», который у МХАТ им. Горького. Втайне я там ощущаю себя греческим рыбаком. Я люблю «Волну», потому что там морские ежи и прочие морские жители.

Место в Москве, в которое все время собираюсь, но никак не могу доехать…

Всюду собираюсь. И не могу доехать. Когда были карантин и самоизоляция, которые я не соблюдал, поскольку у меня были законные возможности как у журналиста, я полюбил Москву, потому что я смог ее наконец по-настоящему увидеть. Однажды в чудесный солнечный день я, помню, сделал рейд по всем памятникам поэтам и писателям в Москве. Бродский, Михалков, Алексей Николаевич Толстой, Есенин. Потом прошелся по есенинским местам, конечно же. Конечно же — потому что как автор биографии о Есенине я для себя, так сказать, проживаю эти места. Я вот недавно для себя понял, даже не описал в книге: Есенин жил у Галины Бениславской очень долго, но есть сведения о том, что он продолжал тайно встречаться со своей бывшей женой Зинаидой Райх. И Мейерхольд, ее муж, просил подругу Зинаиды, чтобы она больше не устраивала этих встреч. Когда я прошелся по этим местам, дошел до дома, где жили Райх с Мейерхольдом, понял, что Бениславская жила от них в ста метрах, то есть Есенин мог, переночевав у Гали, тут же заявиться к Райх. Или на обратном пути из «Стойла Пегаса», которое тоже было совсем недалеко, где сейчас магазин «Фаланстер». Куда бы он ни шел, он проходил мимо Зины.

Главное отличие москвичей от жителей других городов…

Ни в чем, наверное. Можно, конечно, наброситься на москвичей и начать что-то назойливо антибуржуазное произносить, но чем ближе сходишься с людьми, которые здесь живут, тем чаще открываешь для себя удивительную штуку: они оказываются москвичами в пятом-шестом поколении, но при этом не демонстрируют никакой пресловутой московской спеси, ничего этого нет. Это простые люди, которые тянут свою лямку — сложную, трудную, тяжелую. Даже больше: я, собирая свою команду в Москве, перестаю отличать, кто тут москвич, а кто, как и я, понаехавшие провинциалы. Потому что на самом деле никаких различий и нет.

В Москве лучше, чем в Нью-Йорке, Берлине, Париже, Лондоне…

Я был и в Нью-Йорке, и в Берлине, и в Париже, и в Лондоне и совершенно спокойно всякий раз настойчиво повторяю, что Москва для меня более удобный, более красивый, более мой город. Мне здесь больше нравятся и рестораны, и метро, и такси дешевое, и вай-фай, и инфраструктура. И аэропорты особенно. И эстетически она мне больше нравится. Конечно же, вот было у нас минус 30, а сейчас плюс 5 — и все сугробы растаяли, и началось умеренное наводнение. Но, я уверен, если бы в Риме или Нью-Йорке произошло нечто подобное, все бы вымерли. Это замученные города. Огромное количество нищих, несопоставимое с нами. Огромные грязные углы. Неприветливые официанты, игнорирующие всех подряд. Атмосферно я чувствую Москву своим городом.

Уж не знаю, есть ли взаимность.

В Москве за последнее десятилетие изменилось…

Десять лет назад я ничего не знал о Москве, не жил в ней и бывал только проездом. Единственное, что могу заметить: в Москву вкладываются деньги, город стал обустроенным, удобным. Может быть, происходят вещи, которые неприятны старым москвичам: говорят, что Москва рассчитана не на москвича лет пятидесяти, а на москвича, который привык куда-то мчаться на роликах и велосипеде, куда-то ехать, все время подключаться к вай-фаю, быть хипстерообразным — это, возможно, кого-то раздражает. Единственно, что меня мучает — количество старых зданий, связанных с историческим и культурным наследием, которые в Москве сносят. Список невероятный. Мои товарищи из градозащитных организаций говорят, что в Москве происходит немыслимое. И лично я смолчать об этом не могу.

Хочу изменить в Москве…

Я хочу, чтобы принципы рентабельности и окупаемости, прихода-дохода перестали быть главными градообразующими принципами.

Чего вам не хватает в Москве…

Нежности и тепла к старой Москве.

Если не Москва, то…

… то моя деревня.

Меня можно чаще всего застать кроме работы и дома…

У меня так много разнообразной работы в Москве, что меня и на работе-то не всегда можно застать…  МХАТ, конечно. В МХАТ им. Горького я прихожу по поводам и без. С другой стороны, я прихожу сюда не как руководитель, я им себя не чувствую. Просто само пространство на меня действует магически. Я его тоже обживаю — стал привыкать только сейчас к этим коридорам, переходам, этажам. Для меня Есенин, над спектаклем о котором мы сейчас работаем в МХАТ, это не просто Есенин, про которого я написал книгу, по которой в свою очередь ставится спектакль «Женщины Есенина», а Есенин, который зашел в соседний через дорогу театр, попрощался и уехал в Ленинград, где и умер, покончив с собой. И круг вокруг МХАТ, и сам МХАТ — это такое место теплой силы. Я обживаю и этот круг, и сам МХАТ изнутри. Я вижу, как каждый этаж и закоулок здесь начал жить какой-то жизнью: здесь у нас студенты, здесь лекции, здесь семинар, здесь выставка художника Беляева-Гинтовта. А я, как «захожий богомолец», смотрю на это все зачаровано.

О планах…

Вот надо дописать жизнеописание Шолохова — это самое главное. И второе — плотно заняться историей с привлечением современной русской литературы, находящейся вне контекста театра, в наш театр. Посмотрите, как получилось с Евгением Водолазкиным в МХАТ: «Лавр», безусловно, получился лучшим спектаклем этого сезона и останется знаковым на десятилетия. Андрей Рубанов, Сергей Шаргунов, Святослав Рыбас — мы уже вносим их литературу в театр и работу эту продолжим. Потому что современная литература — это то, с чего когда-то МХАТ и начинался: Чехов, Горький, Булгаков, Леонид Леонов, Всеволод Иванов, Валентин Катаев. Моя мечта — сегодня и сейчас это воспроизвести. Думаю, у нас с Эдуардом Бояковым получится.

Фото: Роман Гончаров