Помните времена, когда у нас не было принято желать друг другу приятного вечера или хороших выходных? Суровые русские люди подцепили бациллу сервисной вежливости во время путешествий по заграницам и, конечно, в процессе просмотра иностранных фильмов, персонажи которых редко обходятся без этикетных языковых штампов («Что ты здесь делаешь?», «С тобой все в порядке?», «Могу я что-то для вас сделать?»). Конечно же, в пожелании приятно провести вечер нет ничего плохого за исключением того, что к стандартным вежливым формам то и дело добавляются новые, уже не такие безобидные. В последнее время сервисный язык в Москве и других крупных городах припустил вперед с такой прытью, что борцам за чистоту «великого и могучего» стоит отвлечься от преследования матерщинников и любителей англицизмов и переключить свое внимание на этого монстра — внешне гладкого и напомаженного, но по сути своей чудовищного.

Сервисный язык — родной брат канцелярита, бюрократического левиафана советских лет, убедительно описанного Норой Галь в книге «Слово живое и мертвое». «Различные мероприятия», «оказание услуг», «повышение квалификации» — тяжелые, как чугун, обороты когда-то использовались сугубо в официальной сфере, но, шагнув в разговорную речь, пустили в ней стойкие корни. Конечно, чаще всего к ним обращались люди с поверхностным образованием и не слишком развитым вкусом — с помощью готовых и, как им казалось, красивых оборотов можно было почувствовать себя «грамотным собеседником» — шпарит, как по писаному, восхищались канцеляритом те, кто умудрялся понять мысль, надежно спрятанную за шаблоном. Канцелярит пережил даже социализм — вроде бы потребность в официальном, заштампованном и в силу того удобном и безопасном языке исчезла вместе с Советским Союзом. Но он прекрасно сохранился и продолжает развиваться в таких, например, сферах, как мода и индустрия красоты (само это название, строго говоря, тоже канцеляризм, не говоря уже о жутком «создании образа»). Пафос — питательная среда канцелярита, а следом за ним — и сервисного языка, с помощью которого представители сферы обслуживания пытаются проявить, прости господи, «клиентоориентированность», но демонстрируют вместо этого совершенную глухоту к родной речи. Иногда просто вздрагиваешь от услышанного — в ресторане вместо традиционного «Здравствуйте, вам столик на двоих?» спрашивают: «Присоединятся?», а девочка-администратор произносит заученную тираду «об услугах самого широкого спектра, предоставляемых нашим отелем» так бойко, как будто читает «Мороз и солнце» (что лично я выслушала бы с бóльшим удовольствием). Начальник поезда, переходя от купе к купе, спрашивает: «Как проезжаете?», а командир воздушного судна (это раньше он был пилот!) надеется, что «полет доставит нам удовольствие» — интересно, как он себе это представляет?

И даже ты сам, при всем своем снобизме, нет-нет да и позволяешь себе какое-нибудь «проведу оплату» или «осуществлю платеж»: тут же, конечно, бьешь себя по рукам, но в то же самое время находишь оправдания — а как иначе, если хочешь, чтобы тебя поняли?

Сервисный язык — это ведь все равно язык, пусть и убогий. Это средство общения и целая система паролей, ориентироваться в которой приходится даже тем, кто ее терпеть не может. Писатель Леонид Пантелеев еще в середине прошлого века иронизировал сам над собой: «Сижу в поликлинике Стоматологического института. Санитарка или сестра: — Вы к кому сидите? — Я сижу к Нине Васильевне Пластининой». «Песатель!» — тут же заклеймил себя соавтор «Республики ШКИД». Да, конечно, литератору вроде как негоже выражаться в таком духе, но каждый литератор еще и просто человек, которому важно быть услышанным. К тому же сервисные обороты обладают поразительной прилипчивостью (как и просторечия, одно из которых описано Пантелеевым, и канцеляризмы, и англицизмы). Противостоять им с поднятым забралом способен далеко не каждый — кто-то боится прослыть занудой, кто-то не хочет портить отношений с окружающими, а кто-то вообще не придает этому значения.

И все бы ничего, да вот только в наше время сервисный язык обосновался даже в тех оазисах культуры, где его раньше не пускали на порог. В школах (они же, впрочем, образовательные учреждения), в библиотеках (централизованных библиотечных системах), в музеях (музейных объединениях). «Я являюсь вашим модератором на сегодняшний вечер». Ну почему «являешься»-то? Являются только привидения, и то не всем. Почему нельзя просто сказать: я буду вести вашу встречу?..  Наверное, потому что это недостаточно красиво и вообще слишком простенько. Не хватает торжественности, проявленной серьезности намерений…  Вдруг подумают, что модератор не подготовился к встрече?

Можно объяснить цунами сервисного языка, захлестнувшее российские города, общим параличом хорошего вкуса и стремительно прогрессирующей неграмотностью населения, но, я думаю, надо все-таки смотреть несколько шире. Есть как минимум две причины для активного использования напыщенных и по сути своей пустых словесных оборотов, вызывающих у мало-мальски образованного собеседника нервный смех и чувство неловкости. Первая косвенно связана с приведенным выше примером — в сфере обслуживания сегодня трудится много представителей поколения 1990-х и нулевых, и у заметной их части (не у всех, разумеется!) явные проблемы с культурой речи. В лихие девяностые и сытые нулевые родителям нынешних «модераторов» и «рецепционисток» по разным причинам было несколько не до того, чтобы обращать внимание на степень виртуозности, с которой дитя владеет родным языком. Не матюгается при взрослых, и ладно. Потом все как-то слегка спохватились, с первого класса стали преподавать риторику, начали следить за тем, какие мультфильмы ребенок смотрит и какие книжки читает. Мне кажется, что у детей, рожденных в десятых-двадцатых, больше шанса противодействовать сервисному языку, хотя поживем — увидим.

Вторая причина не столь очевидна, и о ней имеет смысл поговорить подробнее. Стандартные готовые обороты («Мы делаем все для того, чтобы качество наших услуг возрастало», «У вас зарезервирован столик?», «Ввиду периода клещевой активности ваша экскурсия не может быть осуществлена») помогают представителю сферы обслуживания чувствовать себя…  защищенным. В наше время, когда потребитель во всем прав, а продавец уязвим, когда процветает особый вид посетителей ресторанов, известных как «охотники за десертами» (жалуетесь на качество блюда, показываете кусочек «отломанного зуба» — и вуаля, вот ваш бесплатный тортик!), когда самую чуточку облезший кошелек в магазине молниеносно меняют на такой же точно новый…  как им выживать-то, бедолагам? Дожидаться претензий еще и за остроумные словесные формулировки или скрываться за проверенными, как рыцарские доспехи, сервисными оборотами? Да, в массе своей они тяжеловесны и вульгарны, зато к ним невозможно придраться на юридическом уровне. Заученные сервисные формулы открывают при помощи кодовых слов любые замки — да, они не дарят ничего ни уму, ни сердцу, они уродуют наш прекрасный язык, портят вкус и слух детям, но при этом непостижимым образом успокаивают и массового потребителя услуг, и того, кто эти самые услуги оказывает. Выслушав тираду официанта, «готового предложить вам карту блюд», мы понимаем, что он хотел сказать на самом деле, и сочувствуем, и делаем вид, что все в порядке, и даже оставляем ему больше чаевых, чем собирались. К тому же это проще, чем закатывать глаза, смеяться в ответ или нервно поправлять собеседника…  Вот и получается, что сервисный язык с его лживой вежливостью взял нас с вами в заложники — и не спешит освобождать.

Что делать? Как обычно в таких случаях, бороться за следующие поколения. Развивать в них вкус к богатой, хорошо поставленной речи. Читать и писать. Думать, прежде чем что-то сказать. И пореже обращаться к готовым формулам, чем бы это ни было чревато.

Ну и напоследок. «У вас будет наша карта?» — это не сервисный язык, как считают некоторые. Как объяснил мне один молодой лингвист, «будет», а не «есть» используется здесь просто потому, что для продавца любой покупатель — это клиент Шредингера. Давайте утешимся хотя бы этим.

Фото: recraft.ai