Русские эмигранты — самая специфическая публика на свете. Причем так было всегда — и в тех эмиграциях, о которых остались более или менее систематические письменные следы, прямо начиная с «философского парохода», который в этом году отмечает аккурат столетний юбилей.

Вообще не зря же про русских за границей сочиняют шутки: «Наш отель предлагает новую услугу — заселение без русских туристов. В даты вашего проживания в отеле гарантированно не будет русских туристов. Особой популярностью эта услуга пользуется среди самих русских туристов».

Сложности, с которыми сталкивается уезжающий из своей страны (особенно если отъезд вынужденный и быстрый), одинаковы во всем мире. Чужой язык, резкая смена круга друзей, новые привычки, правила этикета…  И вроде бы ученые даже убедительно объясняют, в чем дело, все равно global russians — это отдельная статья.

И, кстати, если раскручивать до конкретного города, то происходят они чаще всего из Москвы либо Петербурга. Социологи давно доказали, что наша мобильность выглядит примерно как перетекание с этажа на этаж — сначала из глубинки в ближайший облцентр, потом в ближайший город-миллионник, потом в Москву или Питер, ну а потом…  США, Канада, Израиль…  Или вот Германия.

Я, таким образом, представитель новой волны мигрантов, главная особенность которых — что они осознают себя фактически беженцами, но де-юре на статус беженца не претендуют, часто имеют хоть какие-то сбережения и, главное, квалификацию, чтобы как-то перекантоваться первое время и получить сразу более «комфортный» статус, чем просто беженец. Пока, впрочем, экспресс-эмиграция «под ключ» скорее доступна совсем не политическим эмигрантам. При этом если вас занесло в Германию, то ожидание это может быть абсолютно бесконечным, но это тема другого разговора.

Наверное, мне относительно повезло — редко когда с места снимается синхронно такой большой процент представителей одной тусовки (журналистской). Случайно натыкаясь на знакомых в метро в последние месяцы чаще, чем в Москве, я с ними шучу, что для нового стартапа СМИ сейчас найти толковых русскоязычных сотрудников в Берлине едва ли не проще, чем в Москве (конкуренция, однако).

И все-таки бочку меда и здесь отравляют вечные приметы русской эмигрантской тусовки. Главная — после переезда (надо же как-то отгонять сомнения, правильный ли выбор ты сделал) резко усиливается критический настрой по отношению к изначальной родине. Как часто вы, общаясь с эмигрантами, встречали почти неприкрытое удовлетворение каждой очередной новостью с родины в жанре «посадки и прочая жесть» и оторопь от всего, что в эту картину не вписывается (например, «Макдоналдс» заработал практически в прежнем виде или расширилась полетная программа за границу «Аэрофлота» из Шереметьево).

Политика вообще как ведущая причина отъезда сменила экономику задолго до начала «спецоперации». Я провел небольшой опрос среди знакомых и не нашел почти никого, кто бы так или иначе ее не указывал — или не додумывал ретроспективно.

Арсений, 39 лет, руководитель проектов, переехал из Москвы в Мадрид в 2018 году: «К сожалению, еще несколько лет назад мне было абсолютно ясно, что существует большая вероятность того, что моей стране понадобится одно-два поколения, чтобы базовые ценности людей стали совпадать с европейскими гуманитарными ценностями. Я не готов ждать 40 лет (хотя очень-очень надеюсь, что я неправ и изменения произойдут раньше)».

Наталья, 29 лет, консультант. Переехала из Москвы в Париж в 2015-м: «Я уехала сначала в Париж в 2015-м — получать степень магистра менеджмента в одной из лучших бизнес-школ Европы. После учебы осталась работать, а потом, в начале этого года, переехала в Лондон как экспат. Никогда раньше не позиционировала свой отъезд как вызванный политическими причинами, но теперь все изменилось. Я вряд ли вернусь в Россию в обозримом будущем, исключительно по политическим мотивам».

Артем, 38 лет, дата-аналитик, переехал из Москвы в Барселону в 2017-м: «Я переехал в Барселону, потому что это очень космополитичный город. Здесь всем абсолютно все равно, на каком языке ты говоришь и как выглядишь».

В чем эмигрантского единства нет, так это в «статусе отношений» с первой родиной. От напускного или истинного равнодушия — «за новостями слежу, но скорее по рабочей необходимости» — до «слежу, конечно, иногда даже слишком, надо иногда отключаться, но это не так-то просто» и «я слежу только через независимые СМИ. Через родственников слышу отголоски “официальных” новостей — от этого становится физически плохо». И, думается мне, все мы, уехавшие, так или иначе скучаем, но не по улицам, дворам и площадям, а по родственникам, друзьям и коллегам. Как сказал про это один мой знакомый теперь уже берлинский блогер, «по Москве как по городу не скучаю. Немного скучал по району, в котором жил. Рядом была прекрасная кофейня, рядом жили друзья. За несколько лет после нашего отъезда все друзья разъехались по разным странам, кофейня закрылась. В общем, если раньше я, приезжая в Москву, старался селиться “на старом месте”, то теперь ни смысла в этом нет, ни, в общем-то, места».

Единственный подвид уехавших, от которых лично меня действительно коробит — те, кому кажется, что именно они из безопасного далека должны быть эталонами и камертонами для оставшихся. В вопросах выходить протестовать на улицы или нет, ходить на выборы или нет, с кем дружить, как вести себя в соцсетях и прочее — за хроническими примерами от эмигрантов более или менее известных далеко ходить не надо, достаточно почитать любой пост условного Виктора Шендеровича или послушать любое выступление Евгения Киселева. Но как самый яркий и свежий пример процитирую не их, а бывшего собкора «Эха Москвы» в Германии Анну Розэ: «То, что журналисты с “Эха” работают на радио “Спутник” и в издании “Взгляд”, а все остальные журналисты “Эха” с ними еще не порвали отношения, это я уже знала. Новое: коллеги с “Эха” работают в газете “Известия”. Я порвала отношения с моей однокурсницей, которая там осталась работать. Хорошая и классная была подруга. Но где-то проходят принципиальные границы конформизма. Кажется, россияне этого вообще не понимают».

Вот бы от этого изобрели вакцинацию.