Вынужденный обман географических карт, параллельный опыт американского рабства и российского крепостничества, процесс тестирования антибиотиков, отношения секса и общества, советские городские легенды и русские арготизмы — эти и другие явления и истории стали сюжетами лучших книг последних трех месяцев, которые рекомендует и описывает Михаил Калужский.
Марк Монмонье. «Все географические карты лгут»
Как пишет американский географ Марк Монмонье в книге «Все географические карты лгут», последнее издание которой вышло летом на русском языке, «обманывать при помощи географических карт не только легко, но еще и очень важно». Монмонье подробно рассказывает, как устроены карты и какие искажения неизбежно появляются при попытке представить на плоской картинке часто поверхности Земли. Картографические проекции, какими бы они ни были, искажают пять географических характеристик: площади, углы, общие формы объектов, расстояния и направления.
В Москве десятки монументов царям и поэтам и ни одного — крепостному крестьянину. В результате историческая картина современного россиянина сложилась самым причудливым способом: мы сегодня больше и лучше знаем про рабовладение и работорговлю в Северной Америке и их последствия для США. Сказав это, я вступаю на зыбкую почву сопоставлений и готовлюсь услышать возмущенное «нечего сравнивать, в России никогда не было рабства». Да, рабства в строго терминологическом смысле не было, но положение крепостных было таково, что русская литература, современная крепостничеству, описывала их как рабов. Эти два опыта сравнивает, сводя в одно, ничуть не историческое, а едва ли не сказочное повествование Евгения Некрасова в книжном сериале «Кожа».
Книга «Наперегонки с эпидемией. Антибиотики против супербактерий» — своего рода детектив. Нью-йоркский врач Мэтт Маккарти рассказывает о тестировании нового антибиотика, лекарства от кожных инфекций. Попутно он говорит об экономике здравоохранения, врачебной этике, истории изобретений и экспериментов на людях, ошибках и тупиковых путях в самых знаменитых исследованиях.
Маккарти не говорит про ковид, он закончил свою книгу в конце 2019 года. Тень коронавируса появляется в одной из последних фраз в финале «Наперегонки с эпидемией»: «Коллега подумал, что я мог бы построить аналогичную модель исследования гриппа, основываясь на моем исследовании флегмоны. Начинался еще один “год чудес”».
Александра Архипова, Анна Кирзюк. «Опасные советские вещи»
«Наша книга, — пишут Архипова и Кирзюк, — посвящена трем вопросам: как в СССР возникали тексты об опасных вещах, объектах и явлениях, по какой причине они становились популярными и как они влияли на поведение людей».
Авторы «Опасных советских вещей» пишут о легендах про зараженные сифилисом или вшами джинсы, отравленные лекарства, врачей-вредителей, пропадающих детей, красную фотопленку, которая «видит» сквозь одежду, и китайские ковры, на которых по ночам проступает светящееся изображение Мао Цзэдуна (в самом конце книги приведен указатель сюжетов советских городских легенд). Попутно возникают и другие темы, как, например, волнующий едва ли не каждого выросшего в Советском Союзе человека вопрос: как появились анекдоты про Василия Ивановича и Петьку? Нет, их не придумывали израильские спецслужбы, хотя такая версия широко обсуждалась в 1970-е.
Робер Мюшембле. «Оргазм, или Любовные утехи на Западе»
Эротическая свобода всегда входит в некоторое противоречие с коллективными устремлениями того или иного общества, пишет французский исследователь Мюшембле в «Оргазме, или Любовных утехах на Западе». «Она таит в себе разрушительную силу и способна превратить сообщество в неконтролируемый агрегат, механическое соединение неорганизованных и разрозненных элементов, стремящихся получить удовольствие. Чтобы регулировать этот агрегат, нужны тонкие устройства, пришедшие на смену былым запретам». Но репрессивные культуры могут принимать разные обличья, и потому даже сегодня, 50 с лишним лет после «лета любви», борьба за право на удовольствие усилилась как никогда.
Почему врачи и даже атомщики пели блатные песни через пять лет после смерти Сталина, предельно ясно. Блатной язык был привнесен в обычную городскую жизнь недавно вернувшимися из ГУЛАГа. А ироничное освоение тюремного опыта происходило в надежде на то, что, будучи вышученным, время лагерей больше не вернется. Однако советская и постсоветская интеллигентская ирония — хороший инструмент эскапизма, но плохое средство сопротивления. Возможно, еще будут написаны диссертации о том, как «Окурочек» или «Тот, кто раньше с нею был» утрамбовали дорогу для радио «Шансон» и романтизации криминального мира. Пока же, полистав «Словарь русских арготизмов. Лексикон каторги и лагерей императорской и советской России» Леонида Городина, можно обнаружить, что именно пришло в сегодняшнюю русскую речь из-за колючей проволоки.
Основатели американского издательства Ardis филологи Карл и Эллендея Проффер, работавшие из своего дома в мичиганском Анн-Арборе, купленного за гонорары от перевода на русский спецификаций оборудования для КамАЗа, и их немногочисленные сотрудники сделали невероятное — создали новый канон актуальной русской литературы. И у книги Николая Ускова «Ardis: американская мечта о русской литературе» помимо ее очевидных исследовательских и просветительских достоинств есть, возможно, и не предполагавшийся автором дополнительный эффект. История «Ардиса» — это еще и доказательство того, сколь много могут изменить крохотные издательства и маленькие книжные магазины.
У Гриши, главного героя романа Рои Хена «Души», сложные отношения с тем, что такое жизнь. Он убежден, что живет 400 лет, перерождаясь в разных обличьях. Гриша, каким бы именем он ни назывался в разные эпохи, убежден, что его странствия по временам и странам приведут его к поискам избавителя, родственной души, впрочем, настолько родственной, что избавитель будет напоминать самого героя. Но поиски своей идеальной половины, чем бы они ни были на самом деле мотивированы — страхом смерти, желанием и одновременно страхом любви, страхом перед долгой коллективной памятью, — могут привести к прямо противоположному результату. Осознанию того, как целительно одиночество.