Утром 14 января ушел из жизни поэт Лев Семенович Рубинштейн. 8 января его сбила машина, за его жизнь боролись в Склифе, но спасти так и не смогли — слишком тяжелые травмы.

О смерти Рубинштейна ошибочно сообщили еще в пятницу 12 января, но друзья и близкие опровергли: сказали, что рано хоронить, он плох, но жив. И все стали говорить, что это хорошая примета — когда хоронят раньше времени. Значит, будет долго жить. Но примета не сработала — уже через полтора дня дочь сообщила о смерти поэта. После этого соцсети писателей, журналистов, художников, кураторов — всех, кто его знал и даже не знал — заполнили воспоминания о Льве Семеновиче. Такого внимания мало кто удостаивался. «Москвич Mag» собрал самые яркие слова о Рубинштейне.

Олег Лекманов, литературовед, филолог

Мы все-таки осиротели.

Сегодня день рождения Мандельштама. И вот теперь день смерти Льва Семеновича Рубинштейна.

Однажды, обращаясь к Тынянову, Мандельштам с гордостью написал: «Вот уже четверть века, как я, мешая важное с пустяками, наплываю на русскую поэзию; но вскоре стихи мои с ней сольются и растворятся в ней, кое-что изменив в ее строении и составе».

Лев Рубинштейн кое-что изменил не только в строении и составе русской поэзии (хотя и это, конечно, тоже), он кое-что изменил в строении и составе московской жизни и даже более того — в строении и составе нас, его любивших.

Мы, во всяком случае, в те счастливые часы, когда общались с Левой и/или читали его карточки и/или колонки, становились наблюдательнее, остроумнее, а главное, учились относиться добрее к людям и ироничнее к себе.

Спасибо ему и за это, и за многое, многое другое.

«Ну что я вам могу сказать?»

Сергей Пархоменко*, журналист, издатель

Лев Рубинштейн, удивительный, абсолютно неповторимый поэт, эссеист, мудрец, умер сегодня ночью. Его стихи, его рассказы, его мысли о том, как устроен человек, его попытки понять и объяснить мир вокруг останутся с нами и останутся надолго после нас. Его голос звучит сейчас и будет звучать.

Дорогой друг, любимый, бесценный. Тридцать лет дружбы и восхищения им. Спасибо, Лева.

Как горько.

Владимир Друк, литератор

Лев Семенович, он же просто Лева Рубинштейн, был первым концептуалистом, голос которого я услышал в проеме высоких тяжелых дверей переполненной коммуналки где-то в районе улице Чехова году в 78-м или 79-м.

Квартира была забита, около двери была курилка, ЛСР читал в глубине гостиной, видно его не было, только голос.

Читал как-то странно, и тексты были странные, отрывистые, я никогда такого не слышал. Только потом я понял, что это были карточки. На них были какие-то развернутые в реалиях совка диалоги Беккета, речевки в духе Хармса, тирады старых училок, шутки эпохи строителей БАМа, комсомольские задорные песни, сцены на коммунальной кухне, вздохи и лепет наказанного ремнем пятиклассника.

Тексты на карточках. Великое открытие Рубинштейна. Это была не просто поэзия, и даже не театр, а скорее четырехмерная музыка, жесткий Шостакович.

Рубинштейн разорвал ленивую ленту поэзии, раздвинул створки, оголил до пустоты и позволил нам заполнить это пустое пыльное пространство.

До сих пор помню то чтение и пережитый шок…

Спасибо тебе за все, дорогой Лев Семенович, всегда верный себе огромный человек и поэт.

Дети будут изучать тебя в школе, наизусть, назло дуракам и училкам.

Сергей Кузнецов, писатель

Все рассказывают, и я расскажу одну историю про Льва Семеновича, которая в свое время произвела на меня очень сильное впечатление.

Как-то в девяностые, когда я был то ли кинокритиком, то ли начинающим филологом, попали мы с Катей на какую-то тусовку в чьей-то мастерской. Там было много народу и в том числе Рубинштейн, с которым Катя была знакома давно, а я недавно.

В какой-то момент незнакомые стали знакомиться. К Рубиншетейну подошел какой-то молодой человек, протянул руку и сказал:

— Такой-то. Поэт.

Лев Семенович, сохраняя на лице присущее ему доброжелательно-ироничное выражение, пожал руку и представился:

— Лева.

Анатолий Белый, актер*

Ушел Лев Рубинштейн, и как будто что-то внутри погасло. Вот есть такие люди. Они очень редки. Мы иногда выпивали в Москве у наших «соседей снизу», как мы говорили. Какой же мужской заряд был в этом маленьком, но сильном мужчине. Сколько шарма. Как загорались его глаза при виде моей жены!) Какие изысканные комплименты он ей отвешивал! Как богата была его речь. Как вкусно пил он водочку. Дорогой наш Лева, теплейший наш человек.

А потом случился «Сережа», где поэт Рубинштейн написал на своих великих карточках финал спектакля, который пронзал насквозь время, соединяя Толстого с Гроссманом, с нами, с будущим. Огромный поэт. Огромный человек.

Вот уж действительно чудо.

Большое Чудо Было Здесь.

Анатолий Головков, музыкант, писатель, сценарист

Ушел Лев Рубинштейн, что ни пытались сделать врачи Склифа. Наверное, легко ушел, поскольку смерть уже приснилась ему в искусственной коме.

Соболезнования близким…

У Льва всегда брали гораздо больше, чем могли ему дать. На то он и Лев, царь зверей. Интервью с Гордеевой (иноагент) 25 апреля прошлого года восхитительное, полтора часа кайфа.

И в конце его спросили:

— Чего вы ждете от жизни?

Вдруг он отвечает:

— Я жду относительно безболезненного ее завершения. У меня ощущение, что какую-то основную программу я выполнил, а теперь хочется просто жить…

Он был собирателем странных реликвий, ревнителем литературы и хранителем времени.

Его и раньше растаскивали на цитаты, а теперь уж сам бог дал.

Прощайте, Лев Семенович!

Мы не были знакомы ни одной минуты. Может, когда-то прошли по Арбату разными переулками и не пересеклись. Но все равно вы во мне остались.

Спасибо вам. Будем помнить…

Екатерина Гордеева*, журналист

На днях у меня выскочило напоминание, которое год назад я по ошибке сделала на год вперед: позвонить Рубинштейну и договориться о времени и месте встречи. Примерно в эти дни 2023 года мы сговаривались об интервью, в котором Лев Семенович среди многого интересного говорил о том, что думает, как быть готовым к смерти и как бы чего такого не сделать, чтобы не было стыдно умирать.

Напоминание договориться с Рубинштейном о времени и месте пришло почти одновременно с тем, как я узнала о том, что Льва Семеновича сбила машина.

Я очень надеюсь, что в эти последние дни он не чувствовал боли. И очень хотела бы прожить свою жизнь так, чтобы была всамделишняя возможность рассчитывать на встречу со Львом Семеновичем, поэтом и человеком, сумевшем прожить жизнь, за которую не стыдно.

Ольга Седакова, поэт

Лев Рубинштейн. О веселом. Однажды в Париже (во время Книжного Салона) сидели мы с Левой в кафе и разговаривали про еду. Я сказала:

— Между прочим, я иногда хорошо готовлю.

Лева оживился:

— Надо прийти, попробовать!
— А что вы любите? что приготовить?
— Вообще-то я люблю красную икру.
— Ну приходите на красную икру!
— Ага. Я принесу красную икру, а вы ее намажете.

Так мы и решили. Но не исполнили.

Алексей Крижевский, журналист

В отличие от других больших литературных величин он никогда не был недоступен. Наоборот, его встретить было легче легкого — в окружной поликлинике СВАО, соседней с моей квартирой, или в «Жан-Жаке». Или на бульварах горячей предоккупайной Москвы, где Лев Семенович увидел бегущую на него шеренгу ОМОНа и решил ее возглавить (все кончилось хорошо тогда, они нас просто не заметили, просочившись сквозь нас). Сама открытость, сама сердечность, само дружелюбие.

Посчастливилось работать с ним немного в одном хорошем издании: я сдавал его колонки как выпускающий редактор. Редактировать, естественно, в его колонках было нечего, зато можно было — нет, не слышать его речь, а бывать прямо в его голове. Наблюдательной, любопытной и доброй голове. Прощайте, дорогой.

Ирина Кулик, арт-критик, культуролог

Мы познакомились в 1986 году. Сначала один скучный мальчик повел меня пить кофе в бар Высоцкого на Таганке. С мальчиком было очень скучно, а вот за соседним столиком сидела компания богемных бородачей, явно бывшая самой интересной в Москве того времени. А потом другой скучный мальчик сводил меня на чтения в ДК «Меридиан», и я узнала всю веселую компанию из бара — это и были Рубинштейн, Пригов и другие. Через пару дней я набралась духа и отправилась в бар на Таганке знакомиться. Лев Семеныч стал моим первым наставником. Он не только приглашал меня на все чтения и другие события тогда только-только выходившей из квартир современной поэзии и искусства, но и рассказывал мне кучу всего важного — мы говорили об обэриутах, Борхесе, Барте. В общем, без этой встречи я, наверное, никогда бы не стала заниматься тем, чем занимаюсь, и любить то, что люблю. А от стихов на карточках у меня до сих пор мурашки.

Екатерина Кадиева, психолог и предприниматель

Последние несколько дней, что бы я ни делала, в голове крутились мысли о Леве. Сегодня стало понятно, что почти у всех тут было так.

И вот знаете, самые разные люди пишут про него — и со всеми — да, я полностью согласна. Да, все так. Да, он был такой. Да, да, именно так я бы и сказала.

Хрупкий воробышек, который собой скреплял и делал ту Москву, в которой мы все жили.

Большой поэт. Огромный интеллектуал.

Но всего этого почти не видно на том невообразимо огромном фоне человеческого, теплого, личного, что Лева вмещал в себя и чем делился со всеми нами.

Меня всегда поражало — как он умеет помнить нас всех? Как находит время поздравить с днем рожденья, спросить про дела мужа или болезнь ребенка?

Он же читал все наши тексты, слушал все наши слова, помнил все наши беды и победы, знал все про всех и радовался и огорчался вместе с нами.

При этом я ни разу не слышала от него ни одной сплетни. Никогда и ни про кого.

Очень мало слышала от него про себя любимого. На вопрос «Как дела?» он очень искренне и с большой радостью рассказывал, что вот у Цветкова новая книжка вышла, прекрасная, или вот концерт завтра будет замечательный.

Никогда не ныл, не злился, не судил и не занимал чужого места.

Но всегда находил время и силы другим это место дать.

И да, мы все любили его при жизни. Говорили слова. Радовались возможности быть рядом.

И все равно, когда он ушел, мы вдруг увидели, насколько Лева и его свет были той несущей конструкцией, на которой строилась огромная часть живой московской жизни.

Я его как-то спросила: Лев Семеныч, а вы не уезжаете?

Он посмотрел на меня с огромным удивлением и ответил: да как же я из Москвы могу уехать?

И мне сразу стало очень понятно, что это было не про бытовые обстоятельства и невозможности.

Это было про то, что домовому нельзя покинуть место службы.

Даже когда разъехались многие из тех, кто составлял жизнь этого дома.

И вот даже сейчас Лева сделал невозможное — он объединил нас всех. Таких разных, иногда злобных, часто несчастных и нетерпимых.

Объединил в любви и в горе.

Спасибо вам, милый, любимый, родной Лев Семеныч.

Вы — наше московское чудо.

Пусть вам будет легко.

R.I.P. и легкой дороги, где бы вы сейчас ни шли.

Фото: Юрий Феклистов

_______________________________

*Признан(а) иноагентом.