Наталья Ивановна Бруни — член знаменитого художественного клана, сродни тем, что процветали во времена раннего Возрождения. В каждом поколении оказывался кто-то, кто прославлял фамилию. Живопись, скульптура, архитектура, литература и музыка — занятия для Бруни вполне естественные, а творчество — образ жизни. Вдобавок родней Бруни приходятся Карл Брюллов, Петр Соколов и Константин Бальмонт.

Наталья  Бруни

Откуда ваши Бруни и как они появились в России?

Родоначальник нашего рода Антонио Бароффи Бруни (1767–1825) из маленького городка итальянской Швейцарии — Мендризио, сегодня известного Академией архитектуры. Там на кладбище сохранилась могила отца Антонио Бруни, Джузеппе, о чем мы узнали случайно.

Алексей Бруни, мой троюродный брат, скрипач и концертмейстер оркестра Михаила Плетнева, был на гастролях в этом самом Мендризио. После концерта городок заснул. Но не наши музыканты. Они начали несколько выпивать и вести себя немного шумно для Мендризио. Вызвали полицию. Жена полицмейстера в тот вечер была на концерте и заметила, что там выступал скрипач по фамилии Бруни, а эта фамилия о чем-то ей говорила. Она отправилась на местное кладбище, нашла могилу Бруни и привела туда нашего Алешку. Тут же сбежались журналисты: «Приехал потомок!» Алексею присвоили звание патриция, почетного гражданина. Потом швейцарское телевидение приехало в Москву и сняло фильм про наше семейство.

Антонио Бруни был капитаном швейцарских войск, входивших в состав армии Суворова. Участвовал в сражениях при Лугано, у Чертова моста и был ранен картечью в лоб над левым глазом. По профессии он был ювелиром. В 1807 году Бруни с семейством перебрался в Россию.

Известно, что семейство Бруни, перебравшись в Петербург, неплохо устроилось, удостоилось покровительства государя.

Антонио Бруни. Автопортрет, 1800	Федор Бруни, 1850-е

Да, Бруни получил место «Живописных и Скульптурных дел мастера при царскосельских дворцах», преподавал рисунок в Императорском лицее. У Антонио было трое детей. Сын Фиделио Джованни в России стал Федором и, обнаружив любовь к рисованию, поступил в Академию художеств.

Автор знаменитого «Медного змия»?

И «Смерти Камиллы, сестры Горация»…  Федор Бруни (1799–1875) стал очень знаменитым художником. Семейная легенда гласит, что, заняв пост ректора Академии художеств, Федор Антонович Бруни не принял на обучение крепостного Тараса Шевченко. Тогда Карл Брюллов пишет портрет Василия Жуковского, продает его императрице Александре Федоровне, а на вырученные деньги выкупает Шевченко из крепостной зависимости. Поскольку Брюллов тоже мой родственник, я не чувствую вины перед Тарасом Григорьевичем. 

Занятно, что Бруни и Брюллов, по сути творческие конкуренты, породнились. Каким образом?

Через два поколения. Моя прабабушка — Анна Александровна Соколова. Ее дед, Петр Федорович Соколов (1791–1848), знаменитый акварелист, автор превосходного портрета Пушкина, был женат на сестре Карла Брюллова, Юлии Павловне. Ее отец и два дяди были акварелистами, поэтому о моем дедушке, Льве Александровиче Бруни (1894–1948), замечательном художнике, говорили, будто у него «вместо крови течет акварель».

То есть Анна Соколова вышла замуж за Бруни?

В 1887 году в церкви Императорской Академии художеств она венчалась с молодым архитектором Александром Александровичем Бруни, внучатым племянником Федора Антоновича Бруни.

Александр Бруни вскоре получит должность архитектора Санкт-Петербургского дворцового управления, станет архитектором Таврического дворца, Мариинской и Александровской больниц. В семье было пятеро детей.

Чем еще славится семейство Бруни, так это плодовитостью. 

Да, нас очень много. В семье шутят: «Бруня крепка и Таньки наши быстры».

Лев Александрович, мой дед, был пятым ребенком в семье. Трое старших умерли один за другим. Анна Александровна очень тряслась над сыновьями, Колей и Левушкой.

Николай Бруни (1891–1938), старший брат деда, о трагической судьбе которого не могу не рассказать, был человеком возрожденческого склада: выпускник Петербургской консерватории по классу фортепиано, поэт, художник, скульптор. В сентябре 1916 года младший унтер-офицер Николай Бруни поступает в севастопольскую военно-авиационную школу, становится авиатором. Через год аэроплан Бруни в воздушном бою был сбит над одесским аэродромом. Это был роковой 138-й боевой вылет.

Николай Александрович раненый, в горящем самолете, дает обет: если выживет, примет сан. Надежд на выздоровление практически не было. Но он выжил. Рукоположен в священники Николай Александрович Бруни был 1 мая 1919 года.

Лев Бруни, 1921-1922	Николай Бруни, 1920-е

В 1928 году отец Николай сложил с себя сан и устроился переводчиком в Научно-испытательный институт Военно-воздушных сил. Затем перешел в Московский авиационный институт. В отечественной авиации Николай Бруни оставил след как авиаконструктор, разработав новую кинематическую схему автомата перекоса несущего винта вертолета, которая используется во всем мире до сих пор.

Любопытный поворот.

В декабре 1934 года Николая по доносу арестовали как иностранного шпиона, осудили на пять лет и отправили в Ухтпечлаг, в поселок Чибью на реке Ухтарке. Жену и шестерых детей выслали в Малый Ярославец. В 1937 году лагерь отмечал 100-летие со дня смерти Пушкина. Начальство приказало Бруни соорудить памятник поэту, что он и сделал из того, что нашлось — кирпича, глины, колючей проволоки, цемента, досок и гипса. За это получил недельное свидание с женой. В 1938-м Николай Бруни был расстрелян. Перед смертью он призвал всех приговоренных встать с колен и запел молитву. Семья узнала о его смерти через 20 лет. В 1999-м копия памятника Пушкину в Ухте работы Николая Бруни была отлита из бронзы.

Его брат, Лев Александрович Бруни, репрессий избежал. Расскажите о своем деде.

Искусством Лев Бруни был «заражен» на генетическом уровне. Знаменитый искусствовед Николай Пунин писал: «Бруни наследовал академизм Брюллова и Ф. Бруни и реалистическое искусство Петра Соколова, одного из наиболее тонких и живых художников XIX века. Предком Соколовым Бруни гордился, его акварели висели у него в мастерской». Всего остального Лев Бруни добился собственным трудом. И еще Пунин добавлял: «Бруни не подымал романтических метелей вокруг своей профессии».

Левушка, тихий созерцательный ребенок, любил животных, перенес менингит. Рос он в академической квартире деда, Александра Петровича Соколова, хранителя музея Академии художеств. Здесь, на углу 4-й линии Васильевского острова и набережной Невы, потом сложится творческое содружество молодых художников «Квартира №5».

Семейные предания хранят историю о том, как Левушка поставил к роялю средневекового фасона кожаное кресло, тисненое золотом, набросил на него лисий коврик с оскаленной мордочкой и стал писать акварелью. Работа понравилась его деду, и тот втайне от внука показал ее товарищу юности Александру Бенуа:

— Как Вы считаете, Александр Николаевич, это — обещает?
— Нет, Александр Петрович, это — уже есть!

Лев Бруни вольнослушателем поступает в Академию художеств, занимается в батальном классе Рубо, затем в мастерской Николая Самокиша, в довершение отправляется в Париж учиться живописи в Академии Жюлиана.

Летом 1916 года Лев Бруни гостит в селе Ладыжино под Тарусой в семье поэта Константина Бальмонта, где знакомится с его дочерью, четырнадцатилетней Ниной.

То есть вашей бабушкой?

Именно. И дружба перерастает в серьезное чувство. Бабушка была совершенно великая женщина. Дочь поэта Серебряного века, родилась в 1901 году. А ее мать, Екатерина Алексеевна Андреева, тоже замечательная женщина, одна из первых красавиц Москвы, происходила из богатейшей московской купеческой семьи, очень суровой. Те пришли в ужас, когда дочь привела в качестве жениха Бальмонта, во-первых, поэта, во-вторых,  дворянина. В день венчания 27 сентября 1896 года, как вспоминала потом Екатерина Алексеевна, «атмосфера в доме была тяжелая. Как будто меня собирались хоронить».

Так вот, в 1917 году, сразу после революции, Нина Константиновна Бальмонт и ее мать Екатерина Алексеевна уезжают на Урал, в Миасс. Там можно прокормиться, в Москве же был жуткий голод.

Константин Бальмонт с дочерью Ниной, 1913	Екатерина Андреева-Бальмонт, 1890-е

Мой дед, молодой художник Лев Бруни, влюбленный, мчится за ними, настаивает на немедленной женитьбе на Нине. Екатерина Алексеевна решительно отказывает: «Дочь моя слишком молода и по характеру совсем ребенок, не окончила даже гимназии».

Поэт Бальмонт, несмотря на доброе отношение к Льву Бруни, также не приветствует ранний брак дочери с футуристом. Мать просит Бруни не смущать Нину и отложить хотя бы на год мысль о женитьбе. «Тот уехал — не без протеста».

Прогнали его с Урала, он, бедный, уехал, но дождавшись, когда Нине исполнится семнадцать, вернулся, преодолев трудности пути в нетопленых теплушках. В мае 1918 года они таки обвенчались в миасской церкви. А через год, 19 апреля 1920 года, родился мой папа, Иван Львович Бруни.

А кстати, почему Екатерина Алексеевна Андреева-Бальмонт уехала именно в Миасс?

Я тоже долго не понимала, но потом выяснила. У деда моей прабабушки Екатерины Алексеевны, Михаила Леонтьевича Королева, купца 1-й гильдии и «кожевенно-обувного короля» Урала, имелись магазины и филиалы «Торгового дома М. Л. Королева».

Кстати, с 1861 по 1863 год Королев служил московским городским головой. Однажды на приеме он говорил с императором Александром II, посетившим Москву. Государь поинтересовался у купца, как его фамилия. Михаил Леонтьевич, по старой манере решив, что его спрашивают о семье, ответил: «Фамилия моя неплохо, но вот хозяйка заболела». Государь усмехнулся и сказал, что тогда он со своей хозяйкой придет его навестить. Королев был первым купцом, удостоившимся монаршего визита.

И был чай в доме у Королевых. Тот дом с садом, кстати, сохранился, но впоследствии был продан семейству Бахрушиных. Сейчас является отделом театрального музея Бахрушина.

Дочь Михаила Королева была выдана замуж за быстро разбогатевшего купца Алексея Андреева. Он открыл бакалейный «Магазин А. В. Андреева» на Тверской против дома генерал-губернатора. «Елисеевский» по сравнению с ним был «тьфу». В этом доме позже открылся ресторан «Арагви». А жили Андреевы в Брюсовом переулке, 19. И здание уцелело.

После венчания Нина и Лев Бруни жили в Миассе?

Через два месяца они уехали в Сибирь. Причина отъезда — трудные условия существования и страх перед большевистским террором. Бруни отправляются в Омск, который полтора года был во власти адмирала Колчака. В то время Омск был своеобразной столицей бежавших от большевиков значительных художественных сил.

Лев Бруни работает при Колчаке в качестве художника, пишет портреты белых генералов, Деникина, Миллера, рисует транспарант с карикатурой на Ленина. Как он потом за это не поплатился — один бог знает.

Потом Колчак стал отступать, а Красная армия — наступать. Надо было как-то выбираться. И тут Бруни очень помогает верный друг Николай Николаевич Пунин, тогда заведовавший Петроградским ИЗО Наркомпроса. Каким-то образом он достает Льву Александровичу мандат и берет на работу. Семья отправляется в Петроград.

Дедовской квартиры в Академии художеств тогда уже не существовало. «Бруней» у себя в мастерской приютил Владимир Татлин, занимавшийся моделью Башни III Интернационала. Он же стал крестным отцом Ивана Бруни. Вот папочке полтора года, он ползет по коридору, подползает к двери Татлина, скребется. Хозяин открывает, высовывается и сурово говорит: «Мальчик, на меня не рассчитывай!» Бабушка еще рассказывала, как на какой-то паек выменяла у Татлина кусок синего бархата и сшила Ванечке пальтишко.

В 1922-м Лев Бруни работает в петроградском ВХУТЕИНе, занимается украшением города к октябрьским торжествам, получает заказ от Государственного фарфорового завода расписать большой сервиз для подарка партийному деятелю Льву Карахану. Жрать, однако, было совершенно нечего. Анна Александровна, мать Льва, отправляется в тогда еще не уничтоженную Оптину пустынь, селится в деревне Стенино и пишет Льву и Нине: «Приезжайте, тут еще можно как-то прокормиться». Те, немного поколебавшись, едут, устраиваются на берегу Жиздры. Туда к ним приезжает и мать Нины Константиновны. Они всю жизнь жили с тещей и свекровью. Святые люди!

Там, в обитом тесом доме, так называемой Рыбной даче, на втором этаже у деда была светлая комната, единственная в его жизни мастерская окнами в лес. Потом у него никогда уже не будет художественной мастерской. Собственно, поэтому такой изумительный художник, как Лев Бруни, оставил так мало живописных работ. Ему просто негде было их писать.

В 1922 году рождается дочь Нина. Через год Лев Александрович начинает преподавать рисунок в московском ВХУТЕМАСе по приглашению ректора Владимира Фаворского и вскоре становится профессором графического факультета. В деревню дедушка теперь приезжает только в гости. 

А бабушка Нина Константиновна остается жить в Оптиной пустыни?

У Нины Константиновны к 26 годам было уже трое детей (в 1924 году родился Лаврик). Представьте себе: белоручка, дочь Бальмонта, «вся в стихах». Ей пришлось, конечно, туго. Но в деревне она завела корову, теленка, поросенка, научилась доить, чистить хлев. Когда дети подросли, им надо было учиться, и семейство перебралось в Москву, где поселилось во вхутемасовском доме на Кировской, 21 (ныне Мясницкой), напротив Московского почтамта.

Папа, Иван Львович Бруни (1920–1995), потом будет вспоминать комнату «с высоченным потолком, с антресолями, выходящими на второй уровень квартиры».

Ваш отец ведь тоже стал художником?

Жажду к рисованию он ощутил внезапно, уже на войне, в 1943 году. Он рисует портреты солдатиков, и получается очень похоже. В полевой сумке была пачка бумаги для писем, небольшой набор цветных карандашей. Бумагу резали в размер конвертов. Иван Львович Бруни изображал солдат, пририсовывая им дикое количество орденов и медалей, а те отправляли письма домой. С оказией папа отправил свои зарисовки Льву Александровичу. И отец по почте начал учить его рисовать и давать ценнейшие советы: «Милый мой сынок! Теперь о твоей новой страсти — рисовании. Портреты со сходством, конечно, портят руку, но не потому, что сходство не нужно, а потому, что оно должно получиться само собой, как следствие пластического решения, т. е. соотношения одной формы к другой. Очень важно, когда рисуешь, смотреть так, чтобы одновременно видеть все, что рисуешь, чтобы глаза не прыгали с одного места на другое, а видели бы форму цельно. Это дается не так легко, т. к. цельное зрение нужно развить в себе, в отличие от обывательского, когда нужно рассмотреть номер трамвая, пуговицу, которую нужно застегнуть».

Иван Бруни, 1943

Папу ранили под Смоленском буквально смертельно. Он умирал в больнице на Яузской улице, на Таганке. Тяжелый сепсис, красный стрептоцид, белого тогда еще не было. Лев Александрович навещал Ивана в больнице. Очень верующий человек, он считал, что отмолил сына. Хоть самого Льва Бруни не расстреляли и не посадили, жизнь его была необыкновенно трудной, почти всегда в нищете. Он умер от очень тяжелого рака крови в 53 года в 1948 году.

Отца же поправляться из Москвы отправили в Омск, после чего он опять вернулся в строй и освобождал Калининград. После войны как фронтовик Иван Львович Бруни поступил в рижскую Академию художеств, но проучился он недолго. Лев Александрович был тяжело болен, надо было кормить мать, сестер и братьев, и Иван перевелся в Москву в Суриковский институт и начал работать иллюстратором. В 1942 году Бруни получают комнаты в доме на Большой Полянке.

А какой точный адрес?  

«Лучший в мире, нужный всем, сорок четыре — пятьдесят семь». Большая Полянка, 44. Там жило много художников: Чуйков, Павленко, Виктор Петрович Киселев, Земфиров…

Сюда же в гости к Бруни приходит давняя знакомая деда, Вера Рещикова, дочь председателя Всероссийского общества сельского хозяйства, профессора-агронома Александра Ивановича Угримова, уже со своими дочерьми. Поскольку речь идет о семейной истории моей мамы, позволю себе эту вставную новеллу. Угримов с детства был влюблен в Надежду Владимировну Гаркави, девочку из еврейской семьи. Противниками их брака выступили евреи. Отец Нади, Владимир Осипович Гаркави, знаменитый присяжный поверенный, адвокат, в принципе не возражал, но его жена Софья Моисеевна была более строгих взглядов. Рыдающую Наденьку увезли за границу, в Лейпциг.

Тогда мой влюбленный прадедушка, Александр Иванович Угримов, перевелся из Московского университета в Лейпцигский, и они продолжили тайно встречаться. Его мать, Мария Павловна Угримова, пошла к Владимиру Осиповичу Гаркави и сказала ему: «Что-то надо делать. Дети страдают».

Надю крестят в лютеранство, и они венчаются в Лейпциге, в церкви, где похоронен Бах. Я там была. В Москву возвращаются с двумя детьми. Их дочь Вера — моя бабушка.

Угримовы стали жить в доме на углу Плотникова переулка и Сивцева Вражка. Этот дом описан Борисом Пастернаком в романе «Доктор Живаго» как дом профессора Громеко. Пастернаки дружили с Угримовыми. Черты профессора Громеко списаны с моего прадедушки: агроном, почвовед, играет на скрипке. В 1922 году семья Угримовых личным приказом Ленина и Троцкого была выслана из России на том самом «философском пароходе» (речь идет о немецком рейсе, на котором из Петербурга в Штеттин уехали оппозиционные представители интеллигенции. — «Москвич Mag»). 

И все же они вернулись в Россию.

Они всегда жили с мыслью вернуться. После победы 1945 года сочли, что русские люди своей кровью смыли позорные деяния большевиков, и вот теперь страна разорена, а их труд, знания, все, чему они научились за границей, окончив свои «сорбонны», нужны родине.

Мама, Нина Рещикова, училась в Сорбонне. Когда она пришла в посольство, какой-то храбрый чиновник шепнул из окошка: «Куда вы едете? Там миллионы сидят в лагерях и тюрьмах». Мама решила, что скажи он «тысячи», это еще бы ладно, но «миллионы» — такого же не может быть.

Но тут как раз началась холодная война, и мужчин с советскими паспортами стали арестовывать и буквально в кандалах высылать в русскую зону Берлина. Женщины поехали за ними. Милая родина встретила их в порту Одессы людьми с автоматами, буквально как в фильме «Восток-Запад». Погрузили в теплушки, отправили в Москву. Там Угримовых встретили родственники, всю жизнь скрывавшие, что у них за границей есть близкие, которые, прибыв на Белорусский вокзал, начали картаво кричать: «А где здесь церковь? Когда мы пойдем к обедне?» Шел 1947 год.

В первую очередь моя бабушка Вера повела мою маму и ее сестру в дом на Полянку, где у Бруни в коммуналке две комнаты площадью 19 и 11 метров. Лев Александрович был уже очень болен. Мой папа спал в другой комнате. Потом, поспавши, вышел к парижанкам — красавец, кудрявый.

Довольно скоро у них с Ниной начался роман. Родилось трое детей: я, Лев и Надежда (Дюка).

Василий Львович Бруни, Нина Константиновна Бруни, Наталья Бруни

Я вышла замуж за искусствоведа Андрея Сарабьянова, которого знала с детства, родила четырех детей — Анну, Николая, Андрея и Лелю. Один из них, Андрей (Дюдя), стал художником. Замечательным художником стал и мой двоюродный брат Лаврентий, представитель девятнадцатого поколения художников Бруни.

Андрей (Дюдя) Сарабьянов

Художник Андрей (Дюдя) Сарабьянов, сын Натальи Бруни и Андрея Сарабьянова: «Я хотел бы вспомнить о своем любимом дяде, Льве Бруни. В детстве для меня он всегда представлял человека, который везде был, все знает, такой веселый, интересный путешественник. Он жил за границей и все время привозил нам разные иностранные штуки: жвачки, кепки…  Он работал на Radio France International, и у них был такой мерч в виде маек и сумок. У нас же ничего такого в конце 80-х, естественно, не было. Потом Лев Бруни вернулся в Россию, и мы стали с ним общаться как друзья. Много веселились, все время вели задушевные дружеские беседы. Он был очень жизнелюбивым, при этом со сложным характером. С нами, с племянниками, наладил великолепную дружбу. Не было никаких границ, мы, в общем, не чувствовали разницы в возрасте. Сейчас очень грустно без него живется, и типично “брунёвские” — его улыбка, его ухмылка — мимические жесты в моей памяти, конечно, сидят».

Эмилия Бруни

Модель и художник Эмилия Бруни, дочь художника Лаврентия Бруни: «Я бесконечно восхищаюсь работами Федора Бруни, сына Антонио Бруни, который переехал из Италии в Россию еще в 1807 году. Самая знаменитая, конечно же, “Медный змий”. Ее можно увидеть в Русском музее в Санкт-Петербурге.

Среди представителей династии Бруни были художники, архитекторы и музыканты: художник Николай Бруни, архитектор Александр Бруни, акварелист Лев Бруни, нереально крутой.

Конечно, мы сохраняем память об истории семьи. Это гордость. Мой папа тоже художник. Он часто делает акцент на нашей фамилии. Хочет, чтобы мы ей соответствовали. Я рисовала с четырех лет, смотрела, как работает папа, и была уверена на сто процентов в том, что, когда вырасту, обязательно стану художником. Рисовала буквально каждый день. Потом, когда пошла в школу, рисовала в тетрадках. Папа брал меня с собой в “Клуб рисовальщиков”. Было очень интересно и здорово».

Фото: из семейного архива Бруни